Джонатан Келлерман - Он придет

• Название: Он придет
• Автор: Джонатан Келлерман
• Жанр: Триллер
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-105116-7

Именно с этого романа началась серия книг о докторе Алексе Делавэре и лейтенанте Майло Стёрджисе. Джонатан Келлерман – один из самых популярных в мире писателей детективов и триллеров. Свой опыт в области клинической психологии он вложил в более чем 40 романов, каждый из которых становился бестселлером New York Times. Практикующий психотерапевт и профессор клинической педиатрии, он также автор ряда научных статей и трехтомного учебника по психологии. Лауреат многих литературных премий. Лос-Анджелес. Бойня. Убиты известный психолог и его любовница. Улик нет. Подозреваемых нет. Есть только маленькая девочка, живущая по соседству. Возможно, она видела убийц. Но малышка находится в состоянии шока; она сильно напугана и молчит, как немая. Детектив полиции Майло Стёрджис не силен в общении с маленькими детьми – у него гораздо лучше получается колоть разных громил и налетчиков. А рассказ девочки может стать единственной – и решающей – зацепкой… И тогда Майло вспомнил, кто может ему помочь. В городе живет временно отошедший от дел блестящий детский психолог доктор Алекс Делавэр. Круг замкнулся…

---

Он придет Джонатан Келлерман

Jonathan Kellerman

When the Bough Breaks

2010 by Jonathan Kellerman. This translation is published by arrangement with Ballantine Books, an imprint of Random House, a division of Penguin Random House LLC

© Артём Лисочкин, перевод на русский язык, 2019

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

* * *

Глава 1

Утречко намечалось – лучше не придумаешь. В подобное утро меньше всего хочется слышать о таких вещах, как убийство.

Прохладный тихоокеанский бриз вот уже второй день подряд тянул через побережье на материк, сдувая всю скопившуюся в воздухе дрянь куда-то в сторону Пасадены. Мой дом уютно устроился в предгорье чуть северней Бель-Эйр, почти в самой высшей точке старой конной тропы, змеящейся вокруг Беверли-Глен, где бьющие в глаза изобилие и богатство уступают место сонной сельской одури. Это район «Порше» и койотов, дурно работающей канализации и потайных чистых ручейков.

Собственно мои владения – это восемнадцать сотен квадратных футов красного дерева с металлизированной пропиткой, серой от времени кровельной дранки и тонированного стекла. Где-нибудь поближе к городу такое сооружение считалось бы убогой лачугой; здесь же, в горах, это уже вполне пристойное «деревенское гнездышко», тихое прибежище от городского шума и суеты – ничего пафосного, зато куча всяких террас и веранд, неожиданных ракурсов и приятных визуальных сюрпризов. Проект в свое время разработал для себя любимого один венгерский художник, чьи попытки забросать «галерейные ряды» на бульваре Ла-Синега невероятных размеров полотнами с треугольниками всех цветов радуги завершились полным финансовым крахом. Потеря для искусства обернулась выгодой для меня – благодаря решению лос-анджелесского суда по делам о банкротстве. В хороший денек вроде нынешнего в комплекте с домом идет еще и вид на океан – смутная лазурная полоска, робко выглядывающая над прибрежным районом под названием Палисады.

Я спал один с открытыми окнами – к черту грабителей и нынешних последователей Мэнсона! – и проснулся в десять, голый, в окружении свалившихся на пол простыней, в самый разгар какого-то тут же забытого сновидения. Чувствуя себя расслабленно и умиротворенно, приподнялся на локтях, кое-как подобрал обратно простыни и бездумно уставился на карамельные полоски солнечного света, просачивающиеся сквозь высокие французские окна. Вытащило меня из постели лишь вторжение обычной комнатной мухи, которая то пытливо исследовала складки простыней – мертвечину искала, что ли? – то вдруг кидалась мне на голову на манер пикирующего бомбардировщика.

Прошаркал в ванную, открыл краны, чтобы наполнить джакузи, после чего в сопровождении мухи направился в кухню на предмет поисков чего-нибудь съедобного. Сделал себе кофе, и мы с мухой по-братски разделили рогалик с луком. Двадцать минут одиннадцатого утра, понедельник – и никакой необходимости куда-то ехать или что-нибудь делать. Блаженный декаданс…

С того момента, как мне преждевременно пришлось оставить врачебную практику, прошло уже почти полгода, но меня до сих пор изумляло, насколько прост оказался переход от маниакального трудоголика к тормозному лодырю, озабоченному только собственной персоной. Наверное, такова и была моя истинная суть с самого начала.

Вернулся к бурлящей ванне, присел на краешек, дожевывая рогалик. В голове понемногу рождались планы на предстоящий день: понежусь как следует в горячей водичке; прогляжу утреннюю газетку; может, пробегусь трусцой до каньона и обратно; приму душ; потом, пожалуй, скатаюсь в… Но тут все эти приятные размышления грубо прервал звонок в дверь.

Обмотавшись полотенцем, я подошел ко входной двери в тот самый момент, когда в нее уже входил Майло Стёрджис.

– Было незаперто, – объяснил он, крепко прихлопывая за собой дверь и швыряя на диван экземпляр «Таймс»[1]. Уставился на меня, и я потуже затянул вокруг себя полотенце. – Ну, с добрым утром, дитя природы!

Я махнул ему, чтобы проходил внутрь.

– Вообще-то неплохо бы запираться, дружище! Иначе знаешь, как бывает? Если нужна наглядная иллюстрация, то изволь – у меня в отделе таких протоколов что грязи.

– Доброе утро, Майло.

Дотащившись до кухни, я налил две чашки кофе. Майло, который здоровенной неуклюжей тенью следовал за мной по пятам, тут же открыл холодильник и вытащил оттуда тарелку с холодной пиццей, которую я, убей бог, не помню, чтобы когда-нибудь покупал. Вернувшись вслед за мной в гостиную, он рухнул на мой старый кожаный диван – артефакт из брошенного офиса в Уилшире, – пристроил тарелку на бедре и вытянул ноги.

Я сходил в ванную закрыть краны и устроился напротив него на бежевой оттоманке.

Майло мужик крупный – шесть футов два дюйма, двести двадцать фунтов[2] – и, подобно таким же здоровенным бугаям, сидя словно растекается, как кисель. В то утро, утонув в диванных подушках, он больше походил на огромную тряпичную куклу – куклу с широким приятным лицом, почти мальчишеским, если не считать глубоких оспин на коже и усталых глаз. Глаза у него на удивление зеленые, с красноватыми белками, брови темные и косматые, шевелюра тоже почти черная и густая – причем именно что шевелюра, а не укладочка волосок к волоску, – как говорят в народе, «под Кеннеди». Нос крупный, с довольно заметной горбинкой, губы пухлые и по-детски мягкие. Вниз по рябым щекам спускаются баки, вышедшие из моды как минимум лет пять назад.

Как обычно, на нем была какая-то подделка под «Брукс бразерс» – оливково-зеленый габардиновый костюм, желтая рубашка, ядовитый галстучек в зелено-золотистую полоску, густо-бордовые ботинки… Смотрелся он в этом наряде столь же стильно, как У. К. Филдс[3] в красных кальсонах.

Не обращая на меня внимания, Майло сосредоточился на пицце.

– Молодец, что нашел время заглянуть на огонек.

Когда тарелка опустела, он наконец опять подал голос:

– Ну, и как у тебя дела, старина?

– Дела у меня просто замечательно. Так чем могу, Майло?

– А кто говорит, что мне от тебя чего-то надо? – Он отряхнул крошки с коленей прямо на ковер. – Может, я просто в гости зашел.

– Хм! Ты врываешься сюда без звонка, да еще с такой перекошенной физиономией – это просто в гости зашел называется?

– Надо же, какая сила интуиции!

Майло с силой провел руками по лицу, словно умываясь без воды.

– Хочу кое о чем попросить, – сдался он наконец.

– Ладно, бери машину. Я часов до четырех все равно никуда не собираюсь.

– Нет, на сей раз я не за этим. Мне нужны твои профессиональные услуги.

Тут уже мне понадобилась пауза.

– Ты не в моей возрастной категории, – произнес я наконец. – А потом, я давно уже завязал с профессией.

– Я не шучу, Алекс. У меня сейчас один из твоих коллег лежит на столе в морге. Некто Мортон Хэндлер.

По фамилии я его знал, в лицо – нет.

– Вообще-то Хэндлер – психиатр.

– Психиатр, психолог… Незначительные смысловые нюансы в данном случае. Чистая семантика… Важнее то, что он мертв. Убит. Глотку от уха до уха раскроили плюс выпотрошили как следует – вся требуха наружу. И еще одна дамочка, знакомая его, – с ней обошлись примерно так же, и даже почище. Значительные повреждения половых органов, нос отрезали напрочь… Дом, где все это случилось, – его дом, – теперь не дом, а натуральная бойня.

«Бойня», «семантика»… Иногда хорошо чувствуется, что у моего друга степень магистра по американской литературе.

Я оставил чашку.

– Хорошо, Майло. Аппетита ты меня уже лишил. А теперь скажи, при чем здесь я?

Он продолжал, будто и не слышал:

– Меня вызвонили туда в пять утра. И с тех пор я по колено в дерьме и кровище. Вонь там – ну просто не передать! Люди плохо пахнут, когда умирают, знаешь ли. Я не про разложение – я про ту вонь, которая еще до разложения. Я-то думал, что уже ко всему привык. Но тут как нюхнешь, так аж досюда пробирает! – Он похлопал себя по животу. – В пять утра! Пришлось бросить дружка в постели – он мне целую сцену закатил. Горы мяса с кишками, и все это в пять утра… Господи!

Майло встал и нацелился взглядом в окно, неотрывно глядя куда-то поверх сосен и эвкалиптов. С моего места мне была видна завивающаяся вдалеке струйка дыма – кто-то затопил камин.

– А у тебя тут и вправду классно, Алекс. Тебе не скучно жить в таком раю и абсолютно ничего не делать?

– Ни капельки не скучно.

– Угу. Тоже думаю, что нет. И про Хэндлера и ту девчонку ты больше и слышать ничего не хочешь.

– Только нечего изображать тут пассивно-агрессивное расстройство, Майло. Выкладывай, зачем пришел.

Он обернулся и посмотрел на меня сверху вниз. Теперь его крупное некрасивое лицо выглядело еще более усталым.

– Я полностью подавлен, Алекс. – Он протянул мне пустую чашку, словно какой-то огромный Оливер Твист, которого только что хлопнули пыльным мешком по голове. – Наверное, только по этой причине я готов вынести еще чашечку этой отвратительной бурды.