Александр Усовский - Но именем твоим…

• Название: Но именем твоим…
• Автор: Александр Усовский
• Жанр: Историческая литература
• Год: 2020

Изложено в форме воспоминаний Славомира Веренича-Стаховского, служилого шляхтича князя Острожского, в которых он рассказывает историю происхождения Северина Наливайко, его становления и мужания, как воина и политика, а также излагает подробный ход и подлинные причины его восстания и печальный финал этого мятежа, попутно описывая своему собеседнику, подскарбию мстиславскому Станиславу Иерониму Квятковскому, межевому комиссару, историю происхождения Речи Посполитой, как известно, созданной, как конфедерация Королевства Польского и Великого княжества Литовского в Люблине в 1569 году. Также в романе немало сказано о Брестской унии 1596 года и её предпосылках, о причинах её успеха на западных землях Руси и о том, почему русские воеводства ВКЛ приняли решение о переходе под руку польского короля.

---

Межевой комиссар удивлённо спросил:

– А князю Василию это было зачем?

– Пани Янина о сём умолчала, очевидно, что её не допустили до приватных бесед Его Милости князя Острожского с Беатой…. Но у меня есть объяснение этому, и если желаете, я могу его изложить.

– Сделайте милость, пане Славомиру, будьте так добры. А то у меня уже голова кругом от всего того, что сегодня открылось…. У Эльжбеты Острожской был сын!

– И он очень мешал её матери…. Не забывайте, Его Милость князь Василий догадывался, что смерть его сводного брата не была результатом падения на рыцарском турнире…. Вполне возможно, что князь Острожский точно знал, что виной тому – притирания и снадобья Беаты, коими она пользовала умирающего мужа. И посему Его Милость всерьез опасался за будущее ещё нерождённого сына Гальшки.

– Вы полагаете, что Беата могла….

Старый шляхтич пожал плечами.

– От воспитанницы наследницы Борджиа всего можно было ожидать. Беата отличалась удивительным небреженьем к нравам и обычаям, издревле жившим на Волыни, единственной ценностью она полагала собственные удовольствия и наслаждения, а для их удовлетворенья требовались деньги. И ради денег она готова была на всё…. Князь Василий видел свою невестку насквозь. И предложил ей уберечь её маёмосць без душегубства. В этом случае все оставались при своих интересах – Беата продолжала властвовать над своей дочкой, навечно похоронившей своё будущее в кровавой бойне в Лысой-над-Лабой, сын Гальшки обретал жизнь, а Его Милость князь Острожский – живую память о своем друге, бесчестно убиенном в Богемии, в лице этого мальчика. Ну а Гальшка…. Гальшка обретала право на новый брак – хотя, положа руку на сердце, не думаю, что она в нём нуждалась. Пани Янина говорила, что юная княгиня так и осталась верна своему павшему мужу, и до конца своих дней звала его по ночам, мечась во сне….

Собеседники примолкли. Затем межевой комиссар спросил:

– Как я догадываюсь, младенец был отправлен на Волынь вместе с пани Яниной?

Старый шляхтич кивнул.

– Да, осенью, на Покров. У Гальшки не было молока, Беата наняла двух кормилиц, посему расставание с малышом для юной вдовы было хоть и трагическим, но все же не таким душераздирающим, как это бывает, когда младенца отрывают от материнской груди…. Пани Янина рассказывала, что ребёнка, кормилиц, её и трех гайдуков для охраны Беата самолично отправила в путь задолго до рассвета, пока Гальшка спала в своей горнице. И что было далее в доме Беаты – она не знает… Гальшку она встретила через двадцать лет, в Дубно, куда вдову князя Сангушко привёз Януш Острожский. Пани Янина, плача, призналась мне, что Гальшка не узнала свою старую няньку и вообще более походила на блаженную, ушедшую от нашего мира….

Межевой комиссар тяжко вздохнул.

– Я помню эту историю, Эльжбету несколько раз пытались выдать замуж, её мать запуталась в своих матримониальных авантюрах и окончила жизнь в каком-то спишском замке….

– В Кежмарке. – подсказал старый шляхтич.

– Да-да, в Кежмарке, тогда как раз был очередной спор за Спиш с цесарцами….

– Спор по поводу Спиша и посейчас не окончен, но, смею заметить, после провала попытки эрцгерцога Максимилиана сесть на польский стол цесарцы согласились с тем, что Спиш польский…. Но мы сейчас не об этом.

– Да, пане Славомиру, простите великодушно, просто любое упоминание о замках Спиша у меня, как у подскарбия, будит старую рану. Все же тридцать три тысячи коп пражских грошей – это сегодня, почитай, сто тысяч коп грошей литовских, или, если по-новому, сто двадцать тысяч злотых, ежели личить по баториевой стопе, на эти деньги сейчас пару воеводств можно купить….

– Забудьте, пане Стасю, об этих деньгах, не для того их брал Жигимонт Люксембург, чтобы его наследники их нам вернули…. Удовольствуйтесь тем, что Спиш ныне навеки польский, и успокойте свою мятущуюся душу. И я продолжу, с вашего позволения…

– Да-да, пане Славомиру, явите божескую милость, продолжайте свой рассказ. Сын Эльжбеты был вывезен на Волынь, в Гусятин, как вы утверждаете?

– Так мне поведала пани Янина Лисовская, и я склонен ей верить. Иначе очень трудно объяснить, как сын какого-то гусятинского подстаросты вдруг сделался ротмистром надворной хоругви Его Милости князя Василия, обойдя многих заслуженных шляхтичей. А если добавить к этому, что настоятелем дворового храма Острожских стал Демьян Наливайко, старший брат Северина – то иного объяснения, чем скрытое родство, я придумать не в силах…

– Но почему в Гусятин? Почему не в Острог?

Старый шляхтич ухмыльнулся.

– Вы, пане Стасю, я вижу, недооцениваете Его Милость князя Василия…. Хитроумие его было притчей во языцех, он упрятал сына Гальшки так, что никто и никогда его бы не нашёл, ежели б, упаси Господь, Беата решилась бы на страшное…. Да к тому же Гусятин – природная крепость с погляду татарских набегов, с юга его защищает Днестр и Хотинская гряда, недоступная коннице, с восхода его прикрывают притоки Днестра, текущие с полночи на полдень – Матёрка, Калюс, Даниловка, Ушица, Тернава, Смотрич – над которым стоит Каменец-Подольская твердыня… Да плюс Иванковицкие леса. Татарам до Гусятина было никак не добраться! Не погрешу против истины, если скажу, что Гусятин – самое защищённое место на всей Литовской Руси.

Межевой комиссар удовлетворённо кивнул.

– Убедили, пане Славомиру. Юный наследник князя Сангушко рос в тишине и неге, в безопасности и изобилии еды и питья. Но зачем Его Милость князь Острожский затем допустил, чтобы его внучатый племянник, Гедиминович по отцу и Рюрикович по матери, так страшно сгинул в Варшаве? Зачем позволил ему поднять рокош против короля Жигимонта Вазы?

Старый шляхтич тяжело вздохнул.

– Он не допустил. Он велел Северину поднять этот рокош.

Межевой комиссар изумлённо переспросил:

– Велел!?!? Князь Острожский обрёк свою родную кровь, своего внучатого племянника, на такую жуткую смерть – по своей воле? Но почему?

– Да потому что ему его было не жалко….

Как Славомир Веренич-Стаховский сделался доверенным конфидентом Его Милости князя Василия Острожского и почему он был этому не рад…

В горнице повисла напряженная тишина – так, что стало слышно, как уныло моросит ноябрьский дождь за окном.

Подскарбий мстиславский, покачав головой, налил себе и пожилому шляхтичу мёда, подвинул кубок собеседнику – и спросил вполголоса:

– Пан Славомир, может быть, поясните свои слова? А то я уже стал плохо понимать все хитросплетения вашей истории….

Пан Веренич, покачав головой, приложился к кубку, сделал добрый глоток янтарного напитка, крякнул – и ответил:

– Что ж, поясню. Но для этого спервоначалу поведаю вам, пане Стасю, историю о рокоше Косинского, думаю, вы слыхали об этой смуте?

Межевой комиссар кивнул.

– История давняя, но известная. Киевский воевода тогда погасил этот рокош, как я помню?

Пожилой шляхтич лукаво улыбнулся, в его глазах блеснули озорные искорки.

– Погасил, как не погасить…. Только попервоначалу он его разжёг!

Пан Станислав изумлённо развёл руками.

– Пане Славомиру, опять вы меня изумляете! Как разжёг? Разве пан Кшиштоф Косинский не самолично поднял казаков воеводства Киевского на бунт и штурм Белой Церкви? И разве не его казаки творили разорение, глад и мор имениям Острожских?

Пожилой шляхтич кивнул.

– Так и есть, пане Стасю. Но допрежь того было много такого, о чем вы, полагаю, не ведаете. К примеру, знаете ли вы, кто был посаженным отцом на свадьбе Кшиштофа Косинского с княжной Марушей Ружинской? – и, не дождавшись ответа, добавил: – Его Милость князь Василий Острожский.

– И что с того, пане Славомиру? Мало ли кто кого женил, это справа такая…

– Согласен с вами, пане Стасю, сколько в истории примеров, когда не токмо близкие знакомцы – родня устраивала друг другу кровавые поминки…. Но тут дело в другом.

– В чём же, пане Славомиру?

Пожилой шляхтич помолчал, вздохнул и ответил:

– Вы, пане Стасю, по господарству себя обременяете хлопотами, стало быть, знаете, с чего вся Волынь, а также Подолия, Киевщина, Брацлавщина и заднепровские украйны живут. Да вы и сами недавно говорили, что пшеница с Руси Литовской – едва ли не единственное, что доход Речи Посполитой питает. Так?

Подскарбий мстиславский кивнул.

– Так. Правда, на те доходы дольщиков ныне изрядно, но всё ж пшеница русских воеводств – степное золото. Не будь её – мы б уже давно по миру пошли бы.

Пожилой шляхтич удовлетворённо кивнул.

– Значит, понимаете, что поднепровские земли, на каких эту пшеницу растят, воеводство Киевское, Подолия и Брацлавщина – маёнтак изрядный.

Межевой комиссар молча кивнул. Пан Веренич продолжил:

– В тот год князь Януш Острожский, сын Его Милости князя Василия, получил привилей на владение землями по верхнему Ингульцу и Роси, исключая пустоши Ракитное и Ольшанка, всего двести волок доброго грунта и полсотни волок пойм и пастбищ. Хороший надел, но у князя Януша были планы куда шире. Ингулец, как вы знаете, впадает в Днепр уже в татарских пределах, но от устья Жёлтой и до слияния его с Саксаганью, до первых татарских застав, земли вокруг Ингульца, никак не менее тысячи волок лучших пахотных земель и полутысячи выпасов и пустошей – были тогда ничьи, ни коронные, ни магнатские, ни казацкие, ни татарские. Но на эти земли – полторы тысячи волок по среднему Ингульцу – свои виды имел староста черкасский, князь Вишневецкий. Беда в том, что Его Милость король Жигимонт Ваза в своём привилее не ограничил пожалование князю Янушу с полудня – полагая, как я своим скудным розумом понимаю, что в степях тех сам чёрт ногу сломит. Ну а князь Януш, понятное дело, решил, что раз предел его владений окончательно не обозначен – то он волен трактовать этот привилей так, как ему удобно. И вот тут желания младшего князя Острожского натолкнулись на аппетиты князя Вишневецкого – так же полагавшего, что раз земли по среднему Ингульцу ничьи, то он может их взять себе.