Цруя Шалев - Боль

• Название: Боль
• Автор: Цруя Шалев
• Жанр: Современная зарубежная литература
• ISBN: 978-5-00131-146-1

Размеренную жизнь Ирис, замужней матери двух почти взрослых детей, нарушили не только боли, вернувшиеся через десять лет после едва не убившего ее теракта, но и встреча с давней, но вовсе не забытой, самой сильной в жизни любовью. Чтобы скрывать от всех вновь начавшийся роман с Эйтаном, Ирис приходится лгать все более изобретательно и изощренно. Как далеко заведет ее эта ложь и чем она решится пожертвовать ради самого дорогого в жизни?

---

– Не наедайся печеньем, у нас полно еды, – поспешно одернула она дочь, как полагается нормальной матери. – Я как раз делаю твой любимый торт, – добавила она с заискивающей улыбкой.

А что, она – нормальная мать в нормальной семье, состоящей из двух родителей и двух детей, ведь вот и Омер тоже схватил пару печений и вытянулся на большом синем диване, рядом села Альма, потом к ним присоединился Микки, налив себе стакан воды. Кажется, они только и ждут, чтобы она уселась на цветастый диван напротив них и ощутила спокойствие и гордость, за нормальную семью, которую им удалось создать, хотя оба вышли не из самых нормальных семей. Но радости Ирис не чувствовала. Ей было слишком больно смотреть на дочь, чтобы притворяться веселой.

– Я только приготовлю салат, – сказала она, отворачиваясь от них.

– Все в порядке, Ирис? – спросил Микки и объяснил дочери, что у мамы снова начались боли в тазовой области.

– В полном порядке, – ответила Ирис.

И взялась за салат, потому что не хотелось омрачать встречу тенью события, от которого дочь когда-то пострадала. Ирис резала овощи крупными ломтиками, стараясь расслабиться.

Что случилось с девочкой? А может, девочка была права, когда спросила ее: «Что с тобой?» Ведь никто ничего не замечает, все выглядят довольными, и только у нее учащенное сердцебиение и все усиливающаяся непонятная паника.

Ну, постриглась дочка, оставила свои длинные волосы, с которыми так возилась, в мусорном ведре какой-нибудь парикмахерской, а то и сама их отхватила, если судить по небрежности стрижки, потом закрасила красивый каштановый цвет радикально черным, что само по себе тоже еще не беда. Понятно, что это изменение нарушило какой-то баланс в ее лице, и вместе с выбором одежды – потертая черная футболка и серые джинсы – она выглядит непрезентабельно, так что никто не обернется ей вслед, как прежде, когда она ходила в коротких платьях и с распущенными длинными волосами. Откуда же эта паника? Долгие годы она осуждала дочь, что та только и занимается, что своей внешностью. Значит, радоваться надо! Но Ирис тревожилась, и дело было не в померкшей красоте дочери. Исчезло что-то, что всегда ощущалось в ее лице и всем облике. Может быть, свобода?

Выражение лица – вещь трудноопределимая. Возможно, это внезапное сходство с бабушкой Ханной заставило Ирис делать из мухи слона. Что может быть общего у бедной женщины, насильно выданной замуж за властного и жестокого человека, и свободной девушкой из большого города, у которой вся жизнь впереди? Глубоко вздохнув, Ирис посыпала салат крупной солью, выжала лимон. Киш в духовке уже шипел и пузырился.

– Идите есть! – позвала она. – Омер, где муджадара[7]? Только не говори, что ты ее слопал!

– У нас в баре классная муджадара, – заметила Альма, садясь на свое обычное место. – Мы подаем ее с растопленным козьим маслом.

Ирис постаралась улыбнуться:

– Похоже, тебе и правда хорошо на работе.

– Это прямо как дом родной, – закивала Альма. – Все официантки – мои подружки, а Боаз мной конкретно доволен, так что со следующей недели я буду администратором смены.

И тотчас накинулась на еду. Аппетит у нее явно в порядке, казалось бы, волноваться не о чем, но имя Боаза продолжало звенеть у Ирис в ушах, потому что дочь произнесла его по-особенному. Выделив интонацией, гордой и в то же время таинственной.

– Сколько, говоришь, этому Боазу? – спросила Ирис, словно пытаясь припомнить.

Дочь увильнула от прямого ответа:

– Точно не знаю… примерно вашего возраста.

– Симпатичный? – Ирис вложила в свой голос максимум дружелюбия, чтобы не спугнуть дочь. – Хорошо к вам относится?

И та повелась:

– Он потрясающий человек. Бар он держит только ради денег. По-настоящему его интересует духовная работа. Он нескольких девчонок конкретно спас.

– Спас… от чего? – Рука Ирис, державшая вилку, дрогнула.

Дочь, заметив это, попыталась увильнуть:

– Ну, просто, понимаешь, они потеряли себя, ищут. А он им помог проделать внутреннюю работу.

Ирис попыталась унять дрожь в руке и в голосе.

– Он и тебе помогает, Альма?

– А с какой стати мне помогать? – Тон ее голоса снова стал издевательским. – Я девочка из хорошей семьи, у меня есть родители, которые обо мне заботятся. Мне никакой помощи не надо.

– Только не говори мне, что ты принял все за чистую монету! – заявила Ирис, когда Микки вернулся с автовокзала.

Альма наотрез отказалась ночевать дома, хотя Ирис забрала из ее комнаты все свои вещи, сменила постельное белье и просто умоляла остаться. «Ты можешь спать сколько влезет, а когда встанешь, я выскочу с работы и мы сможем вместе попить кофе», – соблазняла она дочь, но та, видимо, восприняла это как угрозу: поспешила отказаться, заявив, что предпочитает спать дома, дав понять, что ее дом больше не здесь. К тому же ехать домой лучше ночью, а не днем по жаре. Коротко обнявшись с матерью, она скрылась в лифте вместе с отцом, который взялся довести ее до автовокзала, а Ирис застыла, словно замороженная, перед дверьми из нержавеющей стали, ожидая возвращения Микки, чтобы повторить ему эту ироническую фразу: «А с какой стати мне помогать? Я девочка из хорошей семьи, у меня есть родители, которые обо мне заботятся. Мне никакой помощи не надо».

– Я понял в прямом смысле, – удивленно ответил он, налив себе по возвращении стакан воды из холодильника и сев напротив нее за столом, с которого она уже убрала посуду. – Она видела, что ты волнуешься, и хотела тебя успокоить. О какой иронии ты говоришь? Разве у нее нет родителей, разве они о ней не заботятся? Посмотри, как ты о ней беспокоишься! Послушай, Ирис, – добавил он, посерьезнев. – Ты мне что-то не нравишься. Может, это от таблеток? Обезболивающие могут даже вызывать галлюцинации. Надо бы вернуться в клинику боли и начать серьезное лечение. Может быть, пойдем прямо к заведующему отделением, хотя он и чокнутый?

– Чокнутый? Почему?

Ирис овладела странное веселье. Может, он прав, может, у нее галлюцинации, может, ей правда надо увидеть заведующего отделением? Конечно, она должна увидеть его снова, она не в силах отказаться от этого шанса, несмотря на все ее мудрые решения и обеты. Она не смогла отказаться даже от удовольствия посплетничать о нем с Микки:

– Почему ты решил, что он чокнутый?

– Разве ты не заметила? – усмехнулся Микки. – Он бросился вон из кабинета, шарахнулся от нас, как от привидения.

– Может, мы и правда привидения?

Неужели он ее узнал?

– С чего бы нам быть привидениями? – удивился Микки. – Наверное, просто нелюдим. Но я слышал, что он вообще-то хороший врач. Одной женщине у нас на работе он по-настоящему помог.

– Правда? Кому это?

Какой внезапный поток информации – и из какого неожиданного источника!

– Новая сотрудница, ты ее не знаешь. – Микки встал из-за стола. – Она посоветовала мне отвезти тебя прямо к нему, когда снова начались боли, но я не хотел так долго ждать, к тому же он очень дорогой.

– Ох, Микки, – вздохнула она, – ты даже не представляешь себе, до какой степени!

И вернулась за ним в спальню, вслед за собственными вещами: берушами, кремом для век, ночной рубашкой, открытой книгой. В маленьком зеркале над раковиной мелькала ее макушка, высокий лоб и гладкие выцветшие волосы. Стоя бок о бок, они с Микки тщательно чистили зубы, но собравшись сплюнуть в раковину, Ирис вдруг смутилась. Ей не хотелось, чтобы он видел, как из ее рта выплескивается противная жидкость, розоватая от кровоточащих десен; она ждала, что он сплюнет первый, но он, видимо, тоже смутился и продолжал возить щеткой во рту, пока она не отвернулась и не сплюнула в унитаз. Откуда вдруг эта застенчивость между близкими людьми, подумала она. Он воспользовался моментом и тоже сплюнул и смыл за собой сильной струей воды. Ирис невольно снова подумала о юноше, которого так любила. Между ними не существовало ни малейшего барьера, ни утром, когда они вставали, ни во сне – она засыпала в его объятиях, она дышала с ним одним воздухом. Мы были детьми, вздохнула она, как можно сравнивать? Она с горечью смотрела на свои седеющие волосы: может, завтра зайти в ближайшую к школе парикмахерскую и выкраситься в такой же угольно-черный, как у Альмы? Вдруг это искусственное сходство поможет вернуть прежнюю близость, когда Ирис подстережет дочь у входа в бар? А то ведь на душе по-прежнему неспокойно.

– Чему обязан такой честью? – усмехнулся Микки, когда улеглась с ним рядом. – Я уже привык спать один. Ты уверена, что ты за это время не начала храпеть?

Она положила голову ему на грудь – гладкую, такую нежную и крепкую одновременно.

– Скажи… – Она задумалась, как лучше сформулировать вопрос. – Что еще сказала эта дама с твоей работы? Что у нее болело? Как именно он ей помог?

К ее удивлению, Микки воодушевился:

– У нее была адская боль в пояснице, она ужасно мучилась, ничего делать не могла, а у нее маленькая дочка, которую она растит одна. И ничего не помогало, пока она не попала к нему, он сделал ей кортизоновую блокаду и просто спас.