Андрей Но - Субъект. Часть вторая

• Название: Субъект. Часть вторая
• Автор: Андрей Но
• Жанр: Детективная фантастика

Главный герой, обычный студент с типичным набором предрассудков, по воле несчастного случая обретает иную грань восприятия – теперь он видит изнанку окружающего мира. Обстоятельства, дающие возможность применить эти способности на деле, не заставляют себя ждать – герой предотвращает трагические последствия техногенной катастрофы, но в способ, которым он их предотвратил, никто не верит, все свидетели ссылаются на случайность, интуицию, направляющую длань ангелов-хранителей и т. д. Однако вскоре им заинтересовывается таинственная организация, специализирующаяся на прикладной нейрофизиологии, члены которой серьезно отнеслись к тому, что он сказал. Они предлагают ему тесное сотрудничество, чтобы совместными усилиями разгадать природу сего феномена.

---

Андрей Но Субъект. Часть 2

Глава 17. Особые привилегии

Прошло три месяца с момента, когда я со спецэффектами покинул Айсберг. К слову, вопреки ожиданиям, Айсберг не давал о себе знать. Поначалу я это расценивал как затишье перед бурей, но все же буря так и не наступала. Учебный семестр мне удалось-таки благополучно завершить, торжественно переведясь на следующий курс. Лектор по нейрофизиологии исчез без каких-либо объяснений свыше, а его пост занял некий замухрышка с пресным лицом и вводящей в транс речью. Сосед же, судя по всему, нашел весьма приличную работенку, что было заметно по разительным метаморфозам его имиджа, по его сменившемуся поколению девайсов, а также по его превосходному настроению и расположению духа при принятии совместных решений в быту.

Сам же я сейчас нигде не работал, так как свои взгляды на это окончательно пересмотрел. Да, действительно, в отличие от одной лишь алиеноцепции, со своими новоявленными способностями я мог очень далеко пойти, притом, практически в любой сфере. Скажем, я мог бы оглушительного успеха достигнуть в спорте.

В футболе я мог бы обрести титул «Золотая бутса», звание, что было бы окутано мистическим туманом, не дающим возможность объяснить точность, с который бы я пинал мяч. А какие бы у меня были крученые… Люди бы попросту смирялись со сказкой, разыгрывающейся прямо на глазах, когда мяч всегда заканчивал бы свою дугу в сопернических вратах, или же он бы немного замедлялся, совсем чуть-чуть, но вполне достаточно, чтобы дать фору реакции вратаря, играющего за мою команду.

Точно та же ситуация могла бы меня ждать и в баскетболе, где я бы наверняка вошел в историю за счет своих невероятно метких бросков в кольцо.

А благодаря моим усилиям в гольфе наверняка бы уже где-нибудь через десяток лет в Зале Славы располагался ценный раритет – клюшка, с который я бы не сделал ни единого промаха, клюшка, которая на протяжении многих лет творила чудеса, бесспорно, не относящиеся к заслугам человека. Ведь человеку, как принято считать, свойственно хотя бы иногда ошибаться…

Боулинг, теннис, толкание тяжелого ядра и все остальные виды спорта, в которых весь смысл сгущался вокруг конкретного предмета, с которым надо было ловко обращаться, были подстроены под ограничения в возможностях человека. В каждой из этих игр присутствовали никем не прописанные правила по умолчанию, которые все равно никто не смог бы нарушать. Правила, выдвинутые самой природой. Нигде не доводилось до сведения перед началом Олимпийских игр – «Не меняйте траекторию полета мяча» или «Не управляйте мыслями вашего соперника». Было очевидным, что это все равно нельзя было осуществить. Игроки могли лишь задавать первоначальный импульс, в котором бы сосредотачивали весь свой опыт, координацию, заданную степень силы и точку её приложения. Я же мог позволить себе жульничество самого высшего порядка – самое наглое и, в то же время, самое неуловимое, не подлежащее рассмотрению в жюри.

Но самых выдающихся наград, хоть и не таких прибыльных, как в популярных видах спорта типа футбола, я бы добился, выступая акробатом. Нет, моя прыгучесть осталось неизменной, чувство реакции – прежним, а боязнь за сохранность своей шеи даже стала чуточку сильнее. Однако, исходя из теоретических размышлений, я ведь мог бы подхватывать или подталкивать в воздухе самого себя. Хоть это и было несколько травмоопасным.

Ведь мысленно захватив свою часть тела, например, ступню и, зафиксировав ее на месте в пространстве, я мог бы остальным телом сместиться относительно нее, тем самым вывихнув или того хуже оторвав ее.

Так что, подобное кукловодство требовало бы необычной согласованности движений моего тела и движений материи, из которой мое тело состояло. А согласовалось бы это все сознательным отделом мозга, который от подобной мультизадачности всегда стремится увильнуть. А значит, рано или, что менее вероятно, поздно, я бы себе что-нибудь вывернул или сломал…

Итак, я мог зарабатывать немыслимые суммы денег, промышляя жульничеством не только в спорте, но и во многих других сферах развлечения, в том же казино. Или же я мог бы прямиком направиться к банкомату и найти в нем отворяющий дверцы механизм. Мог бы, но не стану. Скажем так, воровство не было тем, о чем я мечтал по жизни. А спорт, несмотря на гарантированный успех и популярность, все же не казался мне чем-то серьезным и заслуживающим долгосрочного внимания, а в моем случае – выжидающего и крайне осмотрительного внимания, которое бы сдерживало потенциал всей моей силы во имя становления звездой.

К счастью, перечень открывавшихся передо мной вакансий не ограничивался лишь спортом и воровством. Я мог бы стать хирургом. Единственным в своем роде хирургом, который смог бы провести любую операцию, не прибегая к вскрытию. В области устранения инородных тел и закупорок в сосудах, приводящих к микроинсультам, мне не было бы равных.

Или мог бы быть единственным в мире анестезиологом, что не использовал бы опиоид. Ведь я мог попросту пресекать несущие сигналы от болевых рецепторов, не давая тем дойти до спинного или головного мозга. Ну а что касалось диагностических мероприятий, этих неприятных процедур, начиная от вредного рентгена и поглощения контрастных веществ вплоть до болезненной биопсии и омерзительного введения зондов – во всем этом отпала бы необходимость, если бы на сцену вышел я – со своей алиеноцепцией и умозаключениями, выстроенными на основе получаемых от неё данных.

Также я мог бы с головой нырнуть в геологические страсти и полностью настроиться на поиск залежей драгоценного металла и редких минералов – ведь я беспрепятственно заглядывал туда, куда остальные дотягиваются лишь кончиком экспертного предположения.

Если так подумать, я вообще мог быть кем угодно! Да хоть птицеловом! Вне зависимости от того, насколько бы юркую и хрупкую особь поймать мне надлежало, результат ловли был бы всегда один – птица, намертво и без видимых причин, замирала бы в воздухе, с недоумением хлопая при этом крыльями, а затем на нее накидывали бы силок. Или же я ее сразу бы транспортировал в заранее приготовленную клетку.

Это были честные, не вызывающие внутренних терзаний виды заработков, в которых был, пожалуй, всего один общий нюанс, что начисто перечеркивал все грезы. Людям, как минимум коллегам по работе, пришлось бы столкнуться с малообъяснимой правдой, о которой непременно все зажужжат и обязательно все испортят. К тому же обязательно всплывет дело об убийстве, что позволит следователю официально объявить меня врагом народа, от которого хорошего можно и не ждать. И изготовят мне тогда индивидуальный изолятор, в котором я буду гнить, если не отважусь сопротивляться вынесенному мне вердикту. Или снова попаду в Айсберг, но в этот раз уже под одобрительные аплодисменты толпы, которая не уснет, пока по улицам гуляют столь отвратительные душегубы.

Кроме моего друга и исследователей Айсберга, про меня больше никто не знал. Все свои фокусы, находящиеся на грани волшебства, я разыгрывал только перед самим собой. Или, время от времени, незаметно использовал их в быту.

Теперь я никогда не промахивался в урну, чем заслужил уважение соседа, что завтракал теперь на кухне вместе со мной, а не у себя, закрывшись в комнате, как обычно. Когда же его не было, случалось и так, что урна сама пододвигалась, подставляясь под криво летящий в нее мусор. Так же меньше промахов я стал допускать со своим временем. Не то чтобы способности сделали меня более педантичным. Ради экономии времени я порой менял саму реальность под себя. На светофорах преждевременно загорался зеленый цвет, заставляя водителей в смятении бить по тормозам, а пешеходов растерянно следовать за мной, уверенно идущим и даже не сбавившим скорости шага перед автомагистралью, как если бы знал…

«Откуда он мог знать?» – менее чем на секунду недоуменно задумывались особо наблюдательные люди, а затем их подхватывала нетерпеливая толпа, и они тут же забывали про меня и про этот сбой в муниципальном устройстве.

Точно так же эти люди сами успокаивали себя простым и тривиальным объяснением, когда в метро, прямо на их глазах, закрывающиеся дверцы электропоезда при виде бегущего к ним меня резко замирали, как если бы наталкивались на невидимую руку, услужливо выставленную поперек.

«Сбой… Совпадение…» – решали они про себя, после того как дверцы за моими вздымающимися плечами запоздало схлопывались, и поезд трогался в путь.

А на особо скучных лекциях, что грязным приемом руководства назначались на самый конец дня, когда практически все учебное заведение пустовало, я прибегал к не менее грязному приему, переводя стрелки на часах в аудитории вперед. По возможности и для более убедительных ощущений запутанности во времени я переводил стрелки и на наручных часах преподавателя – благо, они были механическими, – а также на запястьях некоторых студентов, чья бесхитростность и стремление к порядку оказывались несовместимы с моим желанием ретироваться домой пораньше. К счастью, большинство всегда оказывалось – хоть и не подозревая об этом – на моей стороне, цепляясь за любой, даже за самый абсурдный повод, дающим им, наконец, уйти.