Джон Краули - Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра

• Название: Ка: Дарр Дубраули в руинах Имра
• Автор: Джон Краули
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-389-17715-4

Впервые на русском – новейший роман Джона Краули, автора тетралогии «Эгипет», посвященной философии волшебства, и прославленного «Маленького, большого»; Нил Гейман называл эту книгу одной из своих любимых, а Урсула Ле Гуин – «поистине уникальным романом, в одиночку совершившим жанровую революцию». Дарр Дубраули – не простая ворона. Первым из всех ворон он обзавелся собственным именем и научил остальных ворон, как устроить так, чтобы, если какая-нибудь птица «сделает что-то важное, что-то смелое», память о ней не умерла. А еще Дарр Дубраули путешествует не только между Имром (человеческим миром) и Ка (царством ворон) – ему также открыта дорога в Иные Земли, где спрятана Самая Драгоценная Вещь; кто ее найдет – будет жить вечно. Этому научила Дарра Дубраули жрица друидов Лисья Шапка; и, возрождаясь заново, подобно фениксу, Дарр каждый раз повторяет этот путь – со средневековым монахом, известным как Брат, с Одноухим Рассказчиком из индейского племени Вороний клан, с медиумом Анной Кун, стремящейся доставить таким же, как она, вдовам Гражданской войны утешительную весточку от тех, кого уже нет… «„Ка“ – образцовый пример невероятно трогательной, глубоко личной работы, какую великий художник иногда выдает под занавес своей карьеры» (The Washington Post).

---

Вскоре стало понятно, что она не может говорить на его языке, как Ворона, а он точно так же не способен говорить на ее наречии: различное устройство рта, гортани и языка не позволяло этого. Но, слово за словом, за лето они научились разбирать на слух речь другого. Так они потом и общались: она говорила на своем языке, он – на своем, и постепенно они начали понимать друг друга. В языке Дарра Дубраули совсем немного слов – она его называла «наречием Ка» по тому первому слову, которое повторила, тому, что слышала чаще других, – но они так меняют смысл в разных тональностях и ситуациях, что она училась медленно; ему же приходилось запоминать огромное количество ее слов, и все они для него звучали одинаково, зато каждое имело только одно значение. Со временем он приспособился вставлять некоторые ее слова в свою речь, а она – его слова, загадочные, те, для которых в их родных языках не находилось перевода.

Странное дело: если знаешь имя, вроде бы получаешь власть над названным. Когда Дарр выучил слова «копье», «телега», «горшок» и «корова», эти вещи отделились от всех прочих и стали одновременно самими собой и его собственностью. На то, чтобы понять другие вещи, ушло больше времени. Дарр видел, как она подает клич в толпе сородичей, и только один из них оборачивается, чтобы ответить. Как так? Она сказала Дарру, что позвала человека по имени.

– По какому имени? – уточнил Дарр Дубраули.

– По его собственному, – ответила она. – По имени, которое принадлежит только ему одному.

Они сидели на скале, с которой Дарр Дубраули смотрел на свою первую битву. Теперь они редко расставались, если только он не улетал к знакомым Воронам, которых раздражало ее присутствие, ее когте-палка и ее голос, или если она уходила в свой «дом» к родным, которые не хотели, чтобы Ворона постоянно возилась где-то рядом. «Птица смерти» – так она сказала, а потом упала на землю, закрыла глаза и замерла неподвижно («смерть»), подпрыгнула, размахивая руками («птица»), и указала на Дарра. Его имя или название его рода.

Смерть. Птица. Он вспомнил об обнаженных бойцах, которые призывали стаю Дарра на поле боя. Птицы смерти.

– Но у всего есть два имени, – добавила она. – Одно означает, что это такое, а второе – свое собственное. – Она показала куда-то назад и вверх. – Как это называется? Каким именем?

– Гора.

– А ее собственное имя? Только ее имя?

– Зачем горе имя? Она же не может ответить, когда ее зовешь.

Она повалилась на спину от смеха, так что затрясся белый живот с маленьким узелком кожи в центре.

– Ничего ты не знаешь, Птица, – сказала она.

У нее было не одно собственное имя, а множество: одни ей дали, другие она выбрала сама; одни были лишены смысла и означали только обращение, другие – такие же, как у ее отца или матери, но с ее собственным отличием.

У ее родителей тоже были собственные имена, хоть они и умерли. Все сородичи – она их называла Людьми – заботились о ней, но больше всех она любила того, кого Дарр назвал Певцом, и она тоже его называла Певцом – словом из своего языка, которое означало то же самое, но не совсем.

– Его отец был Бобром, – сообщила она. – А мать – волной на воде, а ее мать – палкой.

Она лежала на спине и смотрела в небо, на быстрые низкие облака.

– У тебя должно быть имя, – заявила она.

Это была странная мысль: будто вылетел вдруг из тумана на чистый воздух, или наоборот.

– А как раздобыть имя?

Она задумалась, смахнула с лица жучка. Дарру Дубраули казалось странным, что ее густые волосы и полоски меха над глазами были почти того же цвета, что и лисья шкура, которую она всегда носила с собой. Одним из имен, которые она придумала для себя, было В-Лисьей-Шапке.

– Нужно подумать о том, что ты сделал, где был, – ответила она. – Что сделал такого, чего не делали все остальные. Имя берется из того, что ты есть.

Дарр Дубраули задумался как мог.

– Я тебя увидела на Дубе в лесу. Тебя могут звать Дуб-в-Лесу.

– Дубов много, – возразил Дарр. – И на них много Ворон.

– А какой из них твой?

Дарр подумал о Дубе, на сухой ветке которого впервые задумался о земле, где вовсе нет Ворон. Он стоял не в глубине леса, а на опушке, и рядом виднелась одинокая старая липа.

– Хорошо, – сказала девочка В-Лисьей-Шапке. – Будешь С-Дуба-Растущего-у-Липы.

– Все равно, – сомневался он.

– И еще тайное имя.

Вдруг она села, словно услышала птичий клич или почувствовала опасность, хотя не было ни того ни другого, посмотрела в пустоту перед собой и выкрикнула слово. Он удивленно посмотрел на нее. Она повторила слово. Короткое, хриплое, он тоже мог его сказать.

– Дарр, – каркнул он.

– Дарр-с-Дуба-Растущего-у-Липы.

Он попробовал имя на вкус. Оно означало только его одного из всех созданий и тварей мира. Наверняка его не носила ни одна другая Ворона, да что там – ни у одной Вороны никогда не было собственного имени.

Лето сменилось осенью; Лисья Шапка всюду ходила за ним, бегала быстро, как Заяц, на своих длинных ногах, перепрыгивала камни и ручьи, звала его, когда он пропадал впереди, – как же недалеко видят глаза Людей! Он тоже летал за ней, в те места, которые она считала особенными или важными, хотя Дарру редко удавалось найти разницу между ними и тем, что рядом; в некоторые места она отказывалась заходить, и он не понимал почему – для слова, которым обозначалась причина, не было перевода на его язык, потому что не было в его мире ничего, что нужно назвать этим словом. Она его произносила, когда не хотела входить в какую-нибудь сумрачную рощу, но это слово не означало, что она «боится»; она произносила его, когда стояла на коленях у холодного ручья, который для него ничем не отличался от других ручьев, опускала в него ладони, а потом смотрела, как вода течет между пальцами, прежде чем выпить, но при этом не просто «утоляла жажду». Дарр никак не мог угадать, когда она снова скажет это слово; побежит она к тому, что так назвала, или прочь от него.

Об одном они договорились: нет смысла идти в темную чащобу на высоких склонах горы, вбок от ее земли и его владений, – в лес, что широко раскинулся по речной долине на другом берегу. Когда Дарр нашел там Лисью Шапку, она заблудилась, хоть и зашла неглубоко; она рассказала, что, когда вернулась обратно к Людям, ее предостерегли: там могут сбить с пути и заманить в такую глушь, что никогда не вернешься.

Сбить с пути? Заманить? Кто или что это сделает?

Она принялась перечислять имена, но таких слов он от нее прежде не слышал; а когда Дарр спросил, какие создания их носят, она то ли не знала сама, то ли не хотела ответить. Как можно знать имя, но не того, кто его носит?

– Бояться нечего, – сказал он. – Просто оно того не стоит. Там неуютно. Нельзя летать – нельзя бегать. Это невыгодно.

Он видел дальше, чем позволяли ее глаза, но она видела вещи, которых не видел он.

Пришла осень, и Вороны вновь стали собираться на зимнюю ночевку. Лисья Шапка смотрела, как они слетаются на старое место. Дарр Дубраули видел ее далеко на другом берегу реки: сидит, завернувшись в меха, но (по его настоянию) спрятала свою лисью шапку, чтобы не переполошить его друзей и родичей. Те все равно его допрашивали: как и все прочие живые создания, они не любили, когда более крупное животное сидит неподвижно и смотрит на них, – и, хотя время от времени она оставляла им тушку Зайца или остатки жаркого, они все равно на нее косились. Что она там делает, спрашивали они, почему не уходит? Дарр отмахивался от расспросов: не ваше дело, отвечал он; она ведь никому еще вреда не принесла, так?

На одном из таких вечерних собраний Дарр Дубраули попытался рассказать Воронам об именах и что у каждой может быть свое имя, только ее, и больше ничье. Не многие поняли, о чем он говорит, а те, кто все же понял, начали пререкаться и насмехаться. Птица-другая все же пошли против остальных и стали расспрашивать Дарра об именах, но все время оглядывались, словно ждали, что их тоже начнут высмеивать.

– Вот ты, – сказал Дарр Дубраули. – У тебя может быть имя.

– У меня уже есть имя, – ответила птица, к которой он обратился. – Ворона.

Остальные засмеялись, но птица не шутила.

– Так зачем мне другое?

– Смотри, – объяснил Дарр. – Предположим, ты сделала что-то важное, что-то смелое…

Эти слова тоже вызывали смех, но Дарр продолжал, перекрикивая остальных:

– Это ведь ты когда-то дернула Орла за хвост, так что он выронил Кролика, верно?

– Только это была Рыба.

– Ага, ну да.

– Большущая.

– Он ее разделывал у реки, а ты к нему подобралась, потянула за хвост и теребила, пока он не обернулся, оставив Рыбу. Которую мы потом все съели.

– Мне меньше всех досталось.

– Вот мы сейчас рассказали эту историю, – сказал Дарр Дубраули. – Но кто потом вспомнит, что это была ты?

– Я вспомню.

– А когда тебя не станет?

Вороны притихли: на эту тему не принято было говорить.

– Что, если мы всегда сможем назвать тебя, сказать, кто это сделал давным-давно?