Анна Семак - Близость как способ полюбить себя и жизнь. The secret garden

• Название: Близость как способ полюбить себя и жизнь. The secret garden
• Автор: Анна Семак
• Жанр: Биографии
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-104262-2

Жизнь каждого – тернистый путь, и только вам решать, пройти его или сдаться. Анна рассказывает о своем пути, о знаменательных встречах и событиях. Некоторые радостные и теплые – воспоминания о дяде Алике, научившем мечтать. Некоторые печальные – о смерти, разводах, ранней беременности. Некоторые шокирующие – родила шестерых детей. В заключительной части она делится своим мировоззрением и опытом, благодаря которому стала счастливой мамой, женой и просто восхитительной женщиной. Она дает советы, которые пригодятся каждой девушке.

---

Все мое детство прошло в церкви, мы с сестрой пекли просфоры в крошечной пекарне у дома, слушали стройное молитвенное пение светлолицых женщин в белых платочках, из оставшегося теста нам разрешали слепить что-то на свой вкус, посыпая пресное тесто сахарным песком, – по дороге домой мы, не снимая платков, бежали наперегонки, счастливые и умиротворенные, обжигая губы горячими крендельками. Я любила прийти в церковь одна, когда там никого не было, отскребать с пола воск специальным скребком, натирать подсвечники.

В этой завораживающей тишине, в прохладе каменных стен, я чувствовала себя как дома, и мне казалось, что именно здесь со мной никогда не случится ничего плохого, потому что все святые, поблескивающие нимбами в свете горящих свечей, меня любят, а как иначе – я же хорошая, помогаю навести здесь порядок.

Однажды иностранец принял меня за нищенку и подал десять рублей – это были огромные деньги. Папа опустил их в церковный ящик.

Возвращаясь в свой секретный сад, я любила обклеивать платье колючками, набивая плотное полотно, и представляла себя нищенкой, питающейся только черствым хлебом и водой: тогда мне казалось, что в нищенстве кроется великое счастье – тебе совершенно незачем переживать, что тебя обворуют или где жить, жить можно где угодно и на свободе это даже лучше – сегодня под мостом в картонной коробке, а завтра тебя позвали в гости незнакомые добрые люди, и ты радуешься подушке, одеялу, горячему супу и тому, что ты счастлив, не имея холодильника, телевизора, лишнего мусора в шкафу. В детстве мне хотелось стать писателем, собрать за свою жизнь как можно больше историй, что и стало впоследствии моим любимым занятием – встречать удивительных людей и делать зарисовки всех необыкновенных событий, в которых они участвовали.

ОТ МОНАХИНЬ ВЕЯЛО УДИВИТЕЛЬНЫМ СПОКОЙСТВИЕМ И ЛЮБОВЬЮ – МНЕ ХОТЕЛОСЬ ЗАКУТАТЬСЯ В ДЛИННЫЕ ПОЛЫ ИХ ПОДРЯСНИКОВ И ПРОСТО СИДЕТЬ РЯДОМ НА ПОЛУ, НЕ ОТХОДЯ НИ НА ШАГ, – ГРЕТЬСЯ ИХ ВНУТРЕННИМ СВЕТОМ.

О спасении умирающей собаки и преданной дружбе

«Осторожней, я чуть ногу об гвоздь не разодрала, дай руку, помоги!» – перелезая через высокий лохматый от рассохшейся древесины забор, цепляясь ногами за крепкие яблоневые ветки, мы чувствовали, что делаем что-то очень важное.

Там, сквозь густые малиновые заросли, в запущенном огороде, заросшем полынью, виднелась будка, на цепи, постанывая глухим безнадежным басом, умирала собака, привязанная ржавой цепью к будке, – довольно крупная, гладкошерстная, со стоячими, как у овчарки, ушами, чёрного цвета, в белых носочках и с белым пятном на морде. Собака еле дышала, лёжа в пыли. Пустая миска валялась неподалёку, видимо, к собаке очень давно никто не подходил. Мы боялись, что пёс залает или бросится на нас, но он был слишком слаб, пёс тихо умирал.

Сашка побежал за бидоном с водой, мы с сестрой принесли кое-что из еды. Собака встрепенулась, жадно, насколько хватило сил, прильнула к миске с водой, долго пила, захлебываясь и фыркая. После мы с Лизой пошли к маме, умоляя поговорить с соседом и отдать нам собаку, ведь пёс был в большой опасности. К нашему удивлению, мама согласилась, я ей за это до сих пор благодарна. Дружок, так мы его назвали, оказался умнейшим существом, повсюду следовавшим за нами. Помню, иду в музыкальную школу – мне до неё пять остановок на троллейбусе нужно было проехать, – а Дружок бежит за мной.

Я в троллейбус, он следом запрыгивает. Контролёр кричит: «Чья собака? Ваша?» – «Нет, – уверенно вру я. – Не знаю чья». На следующей остановке выбегаю на улицу и запрыгиваю на подножку в последний момент, чтоб двери сразу захлопнулись. Дружок в смятении – смотрю, повиснув на поручне, в заднее окно, а он со всех ног мчит за нами. Оп! И снова у моих ног. Что с ним поделаешь? Пока я гоняю туда-сюда сиротливые гаммы, Дружок на улице подвывает в такт – тепло, весна, все окна распахнуты.

Однажды мы с родителями пошли «на пельмени» к их друзьям – сибирякам из Хабаровска. Дружок, как всегда, провожал. Все поели, взрослые, видимо, выпили и начали петь.

Очевидно, пёс решил, что хозяева таким образом издают крики о помощи, поэтому когда мы вышли из квартиры, то обнаружили, что весь наполнитель из обшитой дерматином двери разлетелся по подъезду, а куски разодранной обивки свисают клоками, создавая ощущение, что здесь произошло что-то ужасное.

Много лет наш пёс был рядом – ходил с нами в походы, провожал в школу и встречал у школьных ворот в одно и то же время, виляя толстым лисьим хвостом, нарезая вокруг круги от радости. Я навсегда запомнила его шерсть на ощупь – жесткая, лоснящаяся, бока у Дружка были толстые, морда умная, улыбающаяся. Что бы ни случилось, схватишь его в охапку, поплачешь, уткнувшись в мягкий бочок, расскажешь все, что тревожит, и ведь ничего не ждал он взамен – просто любил, любил нас в любом настроении, не умел обижаться, понимал с полуслова, – он стал нашей тенью, а когда ты привыкаешь к тому, что рядом с тобой замечательный друг, перестаёшь ценить дни и минуты, проведённые вместе. Однажды Дружок пропал. Сказать, что мы переживали, – не сказать ничего. Расклеивали объявления, ходили по пустырям и стройкам, искали везде, но тщетно. Позже соседи рассказали, что в наш район переехала большая семья киргизов и кто-то якобы видел, как они заманивали к себе соседских собак, а потом выносили на помойку собачьи шкуры. В то время в нашей семье была ещё одна собака – прекрасный дрессированный эрдельтерьер Рэй благородных кровей, но не было в нем того, что было в Дружке, – человечности, казалось, он, как заботливая мать, не мог допустить того, чтоб упустить нас из виду, считая своей обязанностью приглядывать за нами, спасать, если понадобится.

С тех пор прошло уже двадцать пять лет, а я все ещё сильно по нему скучаю, мне часто снится, как я падаю в траву на колени, крепко обнимаю его двумя руками за шею, хлопаю по толстым лоснящимся бокам.

Свищу в темноту – он как солдатик появляется из ниоткуда, подпрыгивая от радости, иду с ним гулять за ворота без страха и трепета, вспоминаю, как запрягаю его в упряжку зимой, кричу: «Вперёд, Дружок!» – и мчусь на деревянных санях по утоптанной снежной тропинке, освещённой фонарями, задыхаясь от восторга.

Почему-то мне казалось, что он, как в фильме «Собачья жизнь», непременно вернётся ко мне, ведь я повсюду искала его, вглядываясь в улыбающиеся черно-белые собачьи морды.

ПОЧЕМУ-ТО МНЕ КАЗАЛОСЬ, ЧТО ОН, КАК В ФИЛЬМЕ «СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ», НЕПРЕМЕННО ВЕРНЁТСЯ КО МНЕ, ВЕДЬ Я ПОВСЮДУ ИСКАЛА ЕГО, ВГЛЯДЫВАЯСЬ В УЛЫБАЮЩИЕСЯ ЧЕРНО-БЕЛЫЕ СОБАЧЬИ МОРДЫ.

Спустя тридцать лет, когда мы приехали в собачий приют, я долго искала его глазами. Собаки были повсюду – в клетках, в будках, висели на заборе, лаяли, выли, прыгали, сиротливо лежали на кучах мусора с потухшими глазами.

Вдруг я наконец увидела его, подошла, опустилась на колени, заглянула в глаза, похлопала по бокам. «Пошли домой, Дружок». И он пошёл, как будто ждал меня уже давно.

О вере и силе духа

Я стою у доски, еле сдерживая слезы, в разных концах класса то и дело хихикают, напряжение нарастает.

– Повторяй за мной, Лапаева, – учительница переходит на визгливый крик, – «Клянёмся так на свете жить, как вождь великий жил!» – Я упорно молчу, кусая губы. – Что же это такое происходит, а? Дети, может быть, вы мне объясните, куда делась девочка? Мы видим здесь только барашка.

Класс послушно грянул хохотом, а Наташа Нилова со второй парты подбросила поленьев в костёр, перекрикивая общий гул: «А ещё она влюбилась в Смирнова и жить без него не может!» Все сложились пополам от смеха, учительница тоже смеялась. Меня отвели к директору, вокруг собралась толпа, уже не только классная руководительница, а несколько человек требовали повторять строки стихотворения – тут я не выдержала: «Не могу! Не стану жить как Ленин! – захлёбываясь слезами, кричала я. – Он… он царя и детей его убил! И прадедушку моего расстреляли по его приказу! Как же вы не понимаете?!» В кабинете директора повисла тишина, все испугались, услышав такое контрреволюционное заявление. Через полчаса привели моего отца. Учительница разговаривала с ним при мне, называла сумасшедшим, грозилась лишить родительских прав. Папа оставался спокоен (крепко держал меня за руку), он только спросил: «Вы понимаете, какая ответственность лежит на тех, кто требует от детей невыполнимой клятвы?

Вы то, может, и проживёте жизнь как Ленин, а моя дочь пойдёт другим путём».

Я тогда училась в первом классе, впереди было ещё три года мучений с этой учительницей, которая при каждом удобном случае старалась припомнить мне конфликт со стихотворением, но в такой непримиримой борьбе закаляется характер, школа – маленькая модель будущего мира, поэтому родители не стали переводить меня в другой класс. В октябрята и пионеры мы с сестрой не вступали, мама придумала завязать нам на шею синие бантики.