Имоджен Гермес Гауэр - Русалка и миссис Хэнкок

• Название: Русалка и миссис Хэнкок
• Автор: Имоджен Гермес Гауэр
• Жанр: Историческая литература
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-389-17467-2

Сентябрьской ночью 1785 года купца Джону Хэнкока будит отчаянный стук в дверь. Это с многомесячным опозданием вернулся капитан одного из его кораблей – «Каллиопы». Однако вернулся без «Каллиопы»: капитан Джонс продал корабль, чтобы купить диво дивное – чучело русалки. Новость мгновенно разносится по Лондону, по блестящим салонам и продымленным кофейням. Русалка открывает скромному купцу самые неожиданные двери – и вот на приеме в «Королевской обители» Джона Хэнкок встречает Анжелику Нил – самую пленительную женщину, какую ему только доводилось видеть. Судьбы их неизбежно – и самым неожиданным образом – переплетутся; но смогут ли они избегнуть рокового проклятия, которое, по древнему поверью, накладывает русалка?.. Впервые на русском – главный бестселлер из британских дебютов 2018 года, «бесподобный исторический роман о страсти и наваждении» (The Times), «неистощимый кладезь рискованного юмора и читательского удовольствия» (Evening Standard).

---

– Знаю, знаю, – вздыхает мистер Хэнкок. – Но это был не мой выбор, сестра.

За спиной Эстер возникает Сьюки, с карандашом в одной руке и пухлым блокнотом в другой. Волосы у нее убраны под чепец, плечи понуро сутулятся. Он пытается поймать взгляд племянницы, но она на него не смотрит, только уголки ее губ вздрагивают и опускаются еще ниже.

– И эта ничего мне не рассказала, – гневно продолжает Эстер, – хотя прекрасно понимает, что ее будущее целиком зависит от репутации нашей семьи.

– Она ничего не знала, – торопливо заверяет мистер Хэнкок. Глаза девочки испуганно округляются. – Я держал все в тайне от нее.

– Вранье! Ты заставил ее продавать билеты. И она сидела там у всех на виду, словно какая-нибудь девица из бродячего цирка. Миссис Уильямс самолично ее видела: спокойненько так пересчитывает денежки, сказала она мне, болтает да пересмеивается со всеми мужчинами в очереди. – (Сьюки заливается пунцовой краской и опускает голову.) – Что подумают о ней люди? А? Ты сам-то подумал о ее репутации?

– Нет, – горестно признается мистер Хэнкок. – Нет, не подумал.

Он с покаянным видом начинает подниматься к ним по ступенькам. Даже сейчас, когда оба они немолоды, душа его содрогается от страха перед Эстер так же, как содрогалось его тело, когда он был маленьким мальчиком, а она шестнадцатилетней девушкой: сестра всегда держала его за запястье слишком крепко и ходила слишком быстрым шагом, чтобы он мог поспеть за ней; она вытирала ему лицо, но никогда не целовала; она учила его молитвам и грамоте, но никогда не радовалась его успехам, а лишь облегченно вздыхала, выполнив свою ежедневную обязанность. Сейчас Эстер пятидесятипятилетняя женщина, прямая и холодная, как стальная булавка, мать десятерых прекрасных детей, в которых она видит послушные орудия своей воли.

– Да ты никогда не думаешь, – резко произносит Эстер. – Тебе на все наплевать. Всякое разное, что говорят про юную барышню, надолго остается у людей в памяти, но тебе наплевать…

– Ну-ну, успокойся, – вздыхает мистер Хэнкок.

– А мне, посвятившей жизнь этой семье, этим детям, – мне-то каково?

– Где Бригитта? – Он протискивается мимо сестры и направляется в гостиную. – Вели ей принести кипятку для чая. Ты, наверное, не прочь перекусить.

Миссис Липпард не одобряет полуденных чаепитий (возможно, и правильно, поскольку в основе их лежат праздность, сахар и сплетни), но они, как ничто другое, располагают к откровенным разговорам, а сейчас ей нужно сказать брату очень и очень многое. Гостиная мистера Хэнкока тесная и узкая, как и все прочие комнаты в доме; стены здесь обшиты панелью, предусмотрительно окрашенной в табачный цвет, чтобы на них не была видна копоть от камина с недостаточной тягой. Чайный столик – шаткий и старомодный. Чайный сервиз – старше любого из ныне живущих Хэнкоков; неряшливые синие мазки на тускло-белой глазури призваны вызывать в воображении китайские пейзажи. Даже если этот сервиз когда-то и был убедительной подделкой под тонкий фарфор, ныне поставляемый мистером Хэнкоком в страну большими партиями, его время давно прошло. Скол на ободке сахарницы обнажает грубую шероховатую глину.

Мистер Хэнкок украдкой наблюдает, как сестра окидывает комнату цепким взглядом. Она уже увидела – вне всяких сомнений – клочья паутины на крыльях мраморного ангела на лестничной площадке, до которых Бригитта может дотянуться, только встав на трехногий табурет. Увидела приоткрытую дверь кухни и за ней – настежь распахнутую дверь во двор, через которую в дом может проникнуть любая бродячая собака или беспризорный мальчишка в надежде чем-нибудь поживиться. Она увидела, что плинтусы не были тщательно вымыты перед последней покраской и теперь поверхность у них навсегда зернистая от комков пыли. Она увидела все, что сам он еще не видел и что увидит, с печалью и болью, после ее ухода.

В гостиную неровным шагом входит Бригитта с оловянным чайником кипятка. Мистер Хэнкок испытывает гордость при виде того, сколь хорошо она помнит свое место – ибо девочка, хотя и бросает несколько просительных взглядов на свою подругу Сьюки, не издает ни звука и своевременно удаляется.

– Тебе следует упорядочить свои заказы у мясника, – говорит Эстер. – Мясо должно доставляться каждую неделю. Сьюки, записывай. По вторникам – мясо.

– Ох, нет, – возражает мистер Хэнкок. – Это совершенно ни к чему. Лишние хлопоты. Нас здесь всего трое, включая служанку, а я мало бываю дома. Мы покупаем мясо по мере необходимости.

– Вот они, мужчины! – раздраженно фыркает Эстер. – Терпеть не могу твоей прискорбной безалаберности. Никогда не думаешь о разумном ведении хозяйства, никогда не знаешь, чем вы будете питаться завтра. Стыд и срам, честное слово!

– Но кто все это будет есть?

– Мне не важно кто – и будет ли вообще, – твердо отвечает Эстер. – Сьюки должна учиться домоводству. Это привнесет в вашу домашнюю жизнь порядок, которого в ней, к сожалению, не хватает в настоящее время. – Она тяжело вздыхает. – Я иногда не понимаю, кто из вас двоих меньше ценит мои старания. Вы поощряете друг друга в своей безответственности. Я точно знаю, что в недостатках Сьюки мое воспитание не виновато. Все прочие дочери – моя большая гордость, но эта… Когда я сегодня увидела, в каком состоянии у нее манжеты…

– Извини, пожалуйста, – быстро говорит мистер Хэнкок, хотя он едва ли должен отвечать за вопросы женской опрятности.

– Ну рассуди сам, – продолжает Эстер, – ведь белье прилегает непосредственно к коже – и что подумают люди при виде столь грязных манжет, какие были у нее нынче утром?

– Что я не успела переменить их после мытья лестницы, – бурчит Сьюки, упорно глядя в окно. – Вот что они подумают.

– А где была твоя голова, спрашивается? Чтобы мыть лестницу в хороших манжетах, которые я купила за целых три шиллинга на последней майской ярмарке и подобных которым ты точно никогда больше не увидишь, покуда не сможешь сама за них заплатить!

– Просто проверяла их на маркость, – шепчет Сьюки.

– Да, это достойно сожаления, – беспомощно мямлит мистер Хэнкок.

– Сожаления – еще мягко сказано. Иногда мне страшно стыдно, что я имею отношение к этому дому, и мне до чрезвычайности огорчительно, что через меня имя моего мужа Липпарда связывается с такой вот вопиющей неряшливостью.

Сьюки чуть вздрагивает, будто укушенная блохой.

– И посмотри, что ты отчебучил! – Эстер вспоминает про исходную причину своего негодования. – Обменял превосходный корабль на дурацкую диковину, которую показываешь за деньги по всему городу, словно какой-нибудь цыган-балаганщик!

– Ну а что я должен делать, по-твоему? Другой русалки у меня никогда не будет, – слабо бормочет мистер Хэнкок.

– Стыд и позор! Слава богу, наш бедный отец не дожил до этого времени!

Сейчас мистеру Хэнкоку следовало бы повысить на нее голос, ибо сестра не имеет права говорить такое. Однако он не находит в себе сил обращаться с ней так, как она заслуживает – пожилая женщина, уже никому особо не нужная, полностью зависящая от чужого благосостояния; мать десятерых сыновей и дочерей, которые прежде него должны заботиться о ее интересах. Мистер Хэнкок сжимает в ладонях свою чашку с чаем и оцепенело смотрит на Эстер, как кролик на удава. За зубами у нее поблескивает золотая проволока, и она все говорит, говорит без умолку – «немыслимая катастрофа», «просто оскорбление, если подумать», «безрассуднейший поступок» – и лишь на секунду прерывается после каждой второй фразы, чтобы осторожно подвигать челюстями, возвращая на место пластину зубного протеза.

– И бьюсь об заклад, ты ни пенни на этом не заработаешь, – наконец завершает она свою тираду.

– Уже заработал.

– Прошу прощения?

– Предприятие оказалось весьма прибыльным.

Эстер презрительно фыркает и наливает себе еще одну чашку чая – с энергией, несоразмерной столь простому делу.

Несколько капель падают на скатерть, и мистер Хэнкок смотрит, как они медленно впитываются в ткань.

– Ты никогда не покроешь свои потери, – говорит Эстер.

– Половину уже покрыл.

Сьюки кивает:

– Я видела счетные книги, мама. Это правда.

«Ну или почти», – соглашается она взглядом с дядюшкой, сидящим по другую сторону чайного столика: львиную долю прибыли пока что составляет денежный вклад миссис Чаппел.

– Но еще же и полных трех недель не прошло!

Мистер Хэнкок многозначительно постукивает пальцами по виску.

– Я наилучшим образом распорядился тем, что оказалось в моих руках. Я все-таки проницательный делец, не забывай.

– Я единственно надеюсь, что ты не забудешь о своем долге перед родней, – опять фыркает Эстер, пристальнее прежнего оглядывая комнату: дощатый пол, раскрашенную под мрамор каминную полку, часы на ней. – Или, может, теперь, когда тебе привалила удача, ты решил, что все семейство Хэнкок состоит из тебя одного?