Лесса Каури - Фаэрверн навсегда

• Название: Фаэрверн навсегда
• Автор: Лесса Каури
• Жанр: Любовное фэнтези
• Год: 2019

Обстоятельства встречи Тамарис Камиди и Викера ар Нирна не оставляли для совместного будущего ни единого шанса. Ведь они такие разные: как небо и земля, как огонь и вода, как… мужчина и женщина! Сумеют ли они выполнить задуманное? Смогут ли уберечь друг друга? Захотят ли… уберечь? Масло с водой не смешивается? А это смотря как смешивать! Представляем Вашему вниманию необычный и мистический роман «Фаэрверн навсегда».

---

Лесса Каури Фаэрверн навсегда Роман

Часть первая: Падение Фаэрверна

Пролог

– Ну что ты будешь делать? Он опять охотится на дракона! – всплеснула руками няня Ринила, глядя, как смешной маленький человечек с деревянным мечом нападает на стог сена.

Астор, младший брат отважного рыцаря, сидел неподалеку, поедая землянику из лукошка. Ладони и мордаха красные от сока, в голубых глазах – восторг.

– Господин мой Викер, отдохните, выпейте молока!

– Я не хочу!

– Если вы не будете кушать, у вас иссякнут силы для битвы! Все рыцари очень любят покушать! Идите сюда…

Мальчик подошел, лихо засунув клинок за пояс штанов. Смотрел на няню исподлобья, косил в сторону дракона – вдруг очнется и ускользнет?

– Приведите братика, мой господин, – улыбаясь, попросила Ринила, – пусть ваш оруженосец тоже выпьет молока! Нужно быть добрым к своим людям, так учит Великая Мать!

Викер беспрекословно отправился за братом. Притащил его, ревущего, усадил на край покрывала, сунул в руки отнятую корзинку с земляникой. Астор сразу успокоился.

– Няня, зачем нужно быть добрым? – сев рядом и получив краюху хлеба и кружку с молоком, спросил Викер.

– Так сердцу легко, коли ты добр к окружающим, – улыбнулась Ринила. – Задумайтесь, мой господин, когда человек делает зло, у него на сердце печаль, и мир вокруг кажется серым. Улыбнитесь своему отражению в воде – и оно улыбнется вам в ответ. Скорчите страшную рожу – и оно напугает вас.

– Напугает? – возмутился Викер. – Я – бесстрашный рыцарь!

Он вскочил на ноги, позабыв о хлебе и молоке, и припустил туда, где в зарослях журчал ручей.

– Вот неуемный ваш старший братец, – покачала головой няня, присаживаясь к Астору, – наверное, и правда вырастет настоящим рыцарем! Паладином!

* * *

Пахотная кобылка подо мной к быстрому бегу приучена не была. Такие двигаются неспешно (и куда с плугом спешить?), жуют медленно и больше всего на свете любят дремать, уткнувшись мордой в угол стойла. Если память мне не изменяла, а у неё, у памяти, не было такой привычки, звали лошадку Кауркой. То, что я пыталась выжать из Каурки хотя бы рысь, ей не нравилось. Она зло косила на меня глазом, а едва я спешивалась, норовила наступить на ногу. К сожалению, другой животины не нашла – боевых коней увели налётчики, остальных прирезали, как и другую скотину. Про эту, оставленную пастись между монастырскими полями в пролеске, забыли…

Каурка попыталась наступить мне на ногу и сейчас, едва я спрыгнула с седла. Легонько шлепнула её по морде, пригрозила: «Не балуй, выпорю!» Не будет от старушки толку. Ей-ей, обменяю в ближайшем городишке на лошадь помоложе и побыстрее. Тем более что мошна полна – о тайниках матери-настоятельницы налётчики не знали.

Из кустов вновь раздался стон. Предыдущий и заставил меня спешиться, перехватить боевой посох – сармато – и осторожно раздвинуть им кусты. Разбойники мне, монахине Сашаиссы, были не страшны, да и не походил стон из кустов на засаду, скорее, на чьё-то глубокое разочарование.

Он лежал лицом вниз, неловко изогнув руку – темноволосый паладин Первосвященника в сияющих доспехах на красном простёганном полотне воинской куртки. Меч с золотой рукоятью валялся рядом. Воспользоваться им мужчина не успел – меж его лопаток торчала чёрная рукоять кинжала. Зато я прекрасно помнила, как четыре дня назад подобные мечи прошивали сверкающими молниями моих сестёр, нанизывали их, будто на вертела новоявленного бога, лишали целей, надежд, стремлений. Жизни лишали.

– Сдохни пёс!

Я ткнула его посохом и плюнула на рукоять кинжала.

Раненый вновь застонал, засучил ногами, словно хотел встать. Его рука скупо шарила по траве, пытаясь нащупать рукоять меча. Даже перед смертью он оставался воином – мне следовало это признать. Я и признала, возвращаясь к Каурке. Вскочила в седло, пятками ударила бока лошади. Приятно, когда слуга лукавого бога, сам одетый как бог, валяется в придорожной грязи и истекает кровью, словно простая свинья!

Бирюзовые глаза Сашаиссы глянули в душу с таким сожалением, что меня затрясло в ознобе. Великая Мать любила всех своих детей, в том числе тех, кто предал её, позабыл, бросив сердце гореть в горниле новой веры. Любила, жалела, болела за них душой. А я… Я была её монахиней!

Молча сползла с седла, поворотила лошадку назад, накинула поводья на куст, чтобы вредная тварь не сбежала. Полезла в заросли. Первые слова появились, когда я начала расстёгивать ремешки его доспеха, желая освободить от стали, и этим словам не стоило касаться детских ушей. Перевернула раненого на бок, осторожно стащила и отложила в сторону грудную пластину. Кинжал вошёл точно в цель, и спинная часть доспеха была пригвождена к паладину как бабочка к альбомному листу. Бросал профессионал – это было ясно и по месту попадания, и по утяжелению клинка – только таким и можно с близкого расстояния пробить доспех. С близкого? Неужели, кто-то из своих?

Белое лицо незнакомца было бы привлекательным, если бы не гримаса смерти, постепенно сковывающая черты. Прямой нос с чётко выраженными ноздрями, узкие губы, брови вразлёт, высокий лоб… Веки закрыты, но я бы поклялась, что глаза у него тёмные, почти чёрные – судя по тёмно-каштановому цвету волос и лёгкой смуглости кожи, сейчас отливающей в зелень.

Взявшись за рукоять кинжала, посмотрела вверх: сквозь ажурную вязь листвы виднелось пыльно-голубое небо конца лета. «Бирюза и мёд твоих глаз, Великая Мать, тепло и сила твоих ладоней, да пребудут со мной! Дай мне силу побороть ненависть, дай возможность исцелить!» Клинок вышел, как по маслу. Хлынула алая лёгочная кровь, тут же окрасила мою ладонь, накрывшую рану. В душе ширилось ощущение могущества, я, будто бутон, раскрывалась навстречу ему, лепесток за лепестком отдавая себя взамен исцеляющей силе Богини. Спустя несколько мгновений поток крови иссяк, спустя ещё немного времени её остатки исчезли с моих рук, с одежды паладина. Остался лишь разрез на куртке – аккуратно заштопать, и не заметишь!

Встала, повела плечами. От божественной силы потряхивало, обдавало жаром, будто в прорубь макнулась. Оглянулась на лежащего. На его лицо возвращались краски. Розовей – не розовей, спать будешь долго, соколик! Спи…

Сделала несколько шагов прочь, баюкая в душе желание вернуться и добить, пока не проснулся. Я не видела его среди тех, кто убивал моих сестёр, но он был там – порукой тому сияющие латы и красная куртка. Даже если я не вернусь, кто-нибудь обнаружит его и прибьёт, чтобы забрать доспехи и меч. Они денег стоят, если знать, кому продать!

«Тамарис, дитя…»

О, нет! Великая Мать, за что?

«Дитя…»

Да будь ты проклят, Воин Света!

Резко развернулась, вернулась. Подхватив лежащего подмышки, потащила к лошади. Пока я затаскивала незнакомца на седло, Каурка стояла смирно, ни укусить не пыталась, ни лягнуть. Не иначе Сашаисса пела ей на ухо свои сладостные песни, от которых мир казался полным любви.

Доспехи и меч паладина спрятала, укутав в собственный плащ. Освобождённый из плена плоти кинжал сунула в голенище сапога – пригодится! Села в седло позади бессильно висящего тела. «Чтоб у тебя кровоизлияние в мозг случилось, скотина! Каурка, это не тебе!» Тронула поводья, возвращая лошадь в состояние мерной ходьбы, а затем и рыси. Не стоит задерживаться долго, коли идёшь по следу!

* * *

Величественные звуки хора неслись над серыми мшистыми камнями, стремясь прямо в голубое небо. Стояла середина лета, когда я прибыла в Фаэрверн, с ужасом и восхищением разглядывая возносившиеся над головой мрачные стены обители. Фаэрверн – один из самых старых и почитаемых монастырей Сашаиссы в стране. Моя тюрьма… Отец утверждал, что это – мое спасение, но с некоторых пор я перестала верить ему, ведь он говорил, будто любит меня, а сам сделал все, чтобы разбить мне сердце, отлучить от человека, без которого оно отказывалось биться! Отец обещал никогда меня не оставлять, а сам предпочел избавиться, отправив сюда, едва я стала доставлять слишком много хлопот. Слава Богине, хоть не приказал сразу принять постриг! Впрочем, я бы и не согласилась. Я и послушание принимать не собиралась, отправившись в монастырь, но в последнее время домашняя обстановка напоминала раскаленную жаровню. Все чаще я мечтала вместо ругани услышать тишину, забросить свои попойки и безумства, которые были не чем иным, как протестом против самодурства отца, забросить ради свежего воздуха, крепкого сна и свободы. Что ж… Пока поживу здесь, осмотрюсь. Если решу сбежать и отправиться путешествовать – никто меня не удержит!

За распахнутыми воротами виднелся широкий, мощеный камнем двор. Справа – домик сестры-привратницы, как в любом подобном храме. Перед ним стояла, опираясь на боевой шест, сурового вида старуха, от одного взгляда на которую мне представились карцер в подземелье, хлеб и вода.