Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)

• Название: Степан Разин (Книга 1)
• Автор: Степан Злобин
• Издательство: Издательство «Белорусская Советская Энциклопедия» имени Петруся Бровки
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1986
• ISBN: 4702010200-002

Книга С.Злобина «Степан Разин» неизменно привлекает интерес каждого нового поколения читателей. Автор воскрешает в ней жизнь и борьбу Степана Разина, события крестьянской войны второй половины XVII столетия, оставившие глубокий след в истории нашей страны. Неизгладим в памяти народной образ мужественного вождя угнетенных, встретившего свою смерть с глубокой убежденностью в конечном торжестве правды народной.

---

– А ну, поскачи-ка разведай, – так же шепотом приказал атаман.

Есаул помчался в степь, но едва приблизился к толпе, как мужики его обступили, не давая дальше проезда.

– Станицу, что ль, новую ставить сошлись? – спросил есаул.

– Ступай-ка, ступай подобру! – погнали его. – Виселиц в поле наставим да вешаться с голоду станем!

Тревога росла среди казаков. Станичный есаул поскакал в войсковую избу, в Черкасск...

От дождя только в воду

Как опаленный грозою дубовый пень, одиноко и неподвижно стоял Степан Тимофеевич у самого берега, вглядываясь в густую осеннюю ночь, простершуюся над водами Дона и темной невидимой степью.

Изредка молнии озаряли у его ног белоголовые волны и освещали едва заметный сквозь дымную завесу ливня знакомый остров, куда он с детства ездил рыбачить, да черную линию берега, за которой лежала родная станица.

За Доном, в станице, стоял и его курень.

Хлестал осенний, холодный дождь.

На берегу не было ни одного челна для переправы и приходилось под ливнем в голой степи ожидать утра, когда на реку выйдут люди.

В станице не было видно ни огонька. Даже собаки молчали, забившись от дождя по конурам.

«Живы ль там Алена с детьми? Что с ними? А может, прошел уже слух о моей смерти и к казачке присватался какой-нибудь бродяга?» – с горечью думал Степан, глядя в ненастную тьму.

На Украине не унималась, пылала война против польского панства. Кошевой атаман Сирко с прежними товарищами не сложили оружия, не сдались и поклялись не сдаваться. Степан, уйдя с Дона, пристал к одному из «загонов» Сирка.

Страшное междоусобье терзало всю Украину. Войсковые вожаки Запорожья переметывались с одной стороны на другую, они предавали и родину и народ. За вожаками переметывались попы и шляхетство, и только хлопы по-прежнему не смирялись и бились за волю равно как против поляков, так и против российских бояр и своих украинских помещиков. Как из России бежали крестьяне на Дон, так со всей разгромленной и пылающей Украины бежали хлопы в отряды неугомонного атамана Сирка, слывшего верным народу.

На всем пространстве между Днестром и Бугом шли сечи, горели усадьбы помещиков и вздымались виселицы и плахи. Мятежных хлопов вешали и рубили, варили в кипящем масле и жгли на кострах. Они отбивались от наступающих польских войск до последнего часа, а когда приходило сдаваться, запирались в подвалах, клетях, хатах и сами себя взрывали на бочках пороху, чтобы не даться живыми в руки врагов...

Мир наконец водворился между Россией и панской Польшей. Но этого мира бояре добились за счет раздела Украины. Не менее жадная и жестокая, чем чужеземцы, украинская шляхта вводила для украинских хлопов свою панщину. Царь раздавал украинской шляхте дворянские звания и дарил крестьянские земли. С растерзанной и поруганной родины многие казаки бежали искать себе новой отчизны на Дону – в последнем гнезде старинной казацкой воли, где еще не было ни панов, ни дворян...

Молнии озаряли лицо Степана с глубоким шрамом на лбу, с нависшими густыми бровями и мокрой всклокоченной бородой.

Нетерпеливо, пронзая взором осеннюю ночь, Степан силился разглядеть сквозь ливень и тьму, что творится на том берегу.

«А что на Дону? – думал он. – И на Дону пануют паны – не те, так другие... Сказал Иван слово против низовых панов – и сожрали его...»

Ветер подул резче, сгустил тучи, и частый дождь стал сечь прямо в глаза.

"Может, и к Алене присватался тоже не побродяжка, а домовитый пузач да увел из станицы к себе в хоромы, шелками, намистами, шалями задарил ее совесть... Чай, Гришку заставил батькой себя величать, – со злостью думал Степан и вдруг усмехнулся: – А Гришка не станет!.. Разин нрав в нем: не станет!..

Чай, в ноги падет казачка, завоет со страху. А я скажу: «Что же, любовь да совет! Ай Стенька не сыщет моложе тебя да краше? Пойду в поход – украинку себе приведу, а не то и черкешенку, что ли». А взмолится все же Алена, на коленях станет стоять – и не прощу!.. Гришку с собой увезу в поход; пусть в батьку растет, сызмала научу его быть казаком... А Сережке башку сверну за Алену. Тоже брат, мол, остался! Чего смотрел? Послухом в церкви был за нее? Венец держал, а верность держать не сумел?! Всего искалечу, чтоб на коня не сел в жизни... ходил бы под окнами, корки на пропитанье собирал...

Стану в станице жить, скоплять голытьбу. Не одолел Корнилу Иван, так я его одолею: с тысячу казаков наберу – да в Черкасск походом... Свернем рога понизовым, всю старшину к чертям растрясу, стану трясти, как груши... В войсковой избе сам атаманом сяду, а есаулами посажу Еремеева да... Сережку Кривого, а Черноярца – письменным: пусть пишет к царю отписки... А то задавили, дьяволы, Дон... Там паны, а тут понизовые богатей. А голытьбе – повсюду беда... По всей земле схорониться негде: от дождя только в воду – один спас!..

Ишь, нигде ни огня. Все спят, а я уж приду – растревожу! Уж я покоя не дам... Хоть и сейчас во станицу, так всех и вздыму: «Вставай, казаки! Степан Тимофеич вернулся! Слезай, что ли, с печек, чертовы дети! Ставь чарки, Алена Никитична! Стосковалась, голубка? Твой, твой казак, Стенька, живенек пришел!..»

И вдруг Степан встрепенулся.

– Гей, атаманы! – воскликнул он громко. – Казачье ли дело ждать, когда с неба капать не станет, да солнышко подогреет воду в Дону, да старый дедко приедет на челноке?

– Эге, Стенько! – откликнулся старческий голос рядом из ивняка. – Що ж ты умыслив?

– Скидайте жупаны да кожухи, облегчайтесь. Черт нас не возьмет. Гайда на тот берег, там хватит на всех горилки!..

– Э, лих его взяв бы! Мокрее не будет! – отозвался второй голос.

– Вправду, пийшли, братове! – откликнулся третий.

Берег ожил вдруг голосами. Из-под кустов повыскакивали запорожцы и стали кидать на землю шапки, шаровары, жупаны, кунтуши, сваливая все в одну кучу. Через несколько мгновений сверкнувшая молния осветила десяток полураздетых казаков на берегу.

– Утре пришлем мальчишек за всей одежей, – заметил Степан.

– А неха пропадае, не жалко! – воскликнул запорожец, оставшийся вовсе голым, в одной только шапке на голове.

– Кидай вже и шапку, Мыкола! – шутя предложил другой.

– Кинь, Панько, свий правый чобит, а я тоди шапку кину!

И все засмеялись, потому что каждый знал, почему Мыкола не бросит шапки, почему Паньку дорог правый чебот. Когда, разбитые польским войском, они рассеялись на малые кучки и, уходя с Украины, хоронились то углежогами по лесам, то на хуторах пастухами, то нищими-слепцами бродя по базарам с пением молитв, а то ночью обертывались удальцами-разбойниками, налетали ястребами на панские вотчины, жгли дома, убивали старых и малых, не щадя никого, и опять утекали прочь, – вот тогда-то и завелись у них похоронки награбленного добра – в лохмотьях под разодранным платьем, в подошвах замызганных сапог, в полинялых, засаленных шапках и в кушаках...

И казаки смеялись веселой шутке, стоя под проливным дождем.

– А як дид Черевик поплыве, когда у него у кожуси и грошей и перстней богато зашито?! – смеялись казаки.

– А так у кожуси и поплыву! Не молодый, не втопну! То вы слаби, молоденьки, а мы, диды, дужче молодых.

– Гайда! – подбодрил криком Степан.

И вся ватага бросилась разом в холодные волны. Над ними реяли непрестанные молнии. Холод жег тело, сводил мышцы, теченье сносило вниз, грохотал гром. Но только посмеивались казаки, громко перекликаясь в воде:

– Тримайся [Тримайся – держись], диду Черевиче! Як тебе кожух, тримае?

– Тримае, сынку, тримае, – ворчал, отплевываясь от волны, старый казак. – Мне у кожуси тепленько...

– От, паны браты, чему я дождика не чую? Мабуть, вин вже скинчався?!

– Эй, Стенько! В тебе голос дужий. Скрычи жинци, щобы на бэризи с горилкой стричала!..

Плыли казаки в ночной буре, боролись с водой и ветром.

– Ой, нэ тиха дорога по Тихому Дону! – вздохнул дед Черевик, выходя на берег.

– Веди, Стенько, до твоей хаты, да швидче. Горилки дуже охота!.. – воскликнул казак Приворотный.

– Погоди, атаманы! – остановил Степан. – Как же я вас поведу домой нагишами? Не дело, братцы! Жинка моя погонит.

– Э, пес! – откликнулся дед Черевик. – Сам умыслив, та й не ведэ! Становись, братове, гуськом за мою спину. Мий кожух усих поховае – широкий!

И, выстроившись гуськом, по-гусиному весело гогоча, казаки двинулись к сонной станице...

Тайный атаман

Кривой несмело переступил порог, входя в избу Разина, снял шапку.

– Стяпан Тимофеевич... – начал он робко и неуверенно.

– Здоров, Серега! – воскликнул Степан, живо вскочив навстречу с ясным взглядом и широко распахнув руки.

В крепких объятиях Разина Сергей почувствовал, что они по-прежнему братья.

– Стяпанка! Стяпан! Как ждал я тебя, соколик! Как ждал тебя, братец ты мой! Дела-то, дела у нас, братец!.. – торопливо бормотал Сергей.

Он заждался Степана и спешил все поскорее поведать ему.