Степан Злобин - Степан Разин (Книга 1)

• Название: Степан Разин (Книга 1)
• Автор: Степан Злобин
• Издательство: Издательство «Белорусская Советская Энциклопедия» имени Петруся Бровки
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1986
• ISBN: 4702010200-002

Книга С.Злобина «Степан Разин» неизменно привлекает интерес каждого нового поколения читателей. Автор воскрешает в ней жизнь и борьбу Степана Разина, события крестьянской войны второй половины XVII столетия, оставившие глубокий след в истории нашей страны. Неизгладим в памяти народной образ мужественного вождя угнетенных, встретившего свою смерть с глубокой убежденностью в конечном торжестве правды народной.

---

Золоченый купол Ивана Великого, сверкавший на солнце, служил ему путеводной звездой.

Его обгоняла в пути бесконечная вереница возов и возков, порожних телег, всадников, и от пыли, вздымаемой лошадьми, ему казалось, что вся Москва утонула в каком-то душном золотистом тумане, из которого выплывали то поп, то посадский ремесленник, старуха с базарной корзинкой, вереница ребят, скакавших верхом на прутьях... Все это было и на Дону. Но вдруг послышались крики, топот, пролетели в пыли какие-то всадники, от которых народ метался с дороги под окна домов и к воротам, спасаясь от ударов плетей. И вот в туче пыли пронеслись на конях две высокие, аршинные шапки...

– Бояре проехали! – с облегчением сказал кто-то.

И снова по улице стали спокойно двигаться люди.

Нет, такого на Дону не бывало!

В стенах Китай-города казак попал во многолюдную толчею бесконечных московских торгов. Толпа подхватила его и понесла по торжищу.

Шумным и пестрым бывал майдан на Черкасской площади, куда съезжалось немало заморских гостей со своими товарами. Когда с отцом или старшим братом Степан приезжал в Черкасск, его глаза разбегались от множества и пестроты товаров. Но московский торг, с рядами богатых лавок, с разноголосыми, пронзительными выкриками продавцов всевозможных товаров, дивил казака своей ширью и изобилием.

«Сколь же надо возов, чтобы экие горы товаров свезти в одно место!» – думал Степан.

Московский торг отличался еще и тем, что каждый товар был в строгом порядке, в своем ряду: сапоги – с сапогами, одежда – с одеждой, посуда – с посудой, там мясо, там рыба, там масло и яйца.

Он свернул в шорный ряд, которым так славился черкасский казачий торг. Витые ременные плетки с узорными рукоятками, недоуздки, уздечки с медными и серебряными подборами, седла, высокие сапоги с острогами увлекли его взор. Он видел, как, приценяясь, щупают и разминают покупатели скрипучую, едко пахнущую кожу, с божбой и крикливыми клятвами жарко торгуются продавцы.

«Вот бы эко седельце купить! – думал Стенька, впившись взглядом в богато украшенное седло, и тут же в душе рассмеялся. – Хорош был бы я – в Соловецку обитель на богомолье с седлом идти!»

«Сколь богатства, сколь денег здесь, у московских людей! – думал он. – Торговый гость не потащит без дела товар на майдан. Знать, все раскупает Москва... Куда столь добра, как в прорву?!» Он проталкивался вперед, стирая с лица пот мягкой кудрявой шерстью своей папахи.

– А ты их ладонью, ладонью погладь – девическа шейка! – уверял продавец, поглаживая и похлопывая узорчатые зеленые сапожки. – Сафьян лучший, заморский! Сам в Черкасске у турчина покупал. Месяц вез через горы да по лесам... В пути от донских казаков отбивался саблей, троих порубил, что хотели пограбить, – врал продавец. – Таким сапожкам на Дону цена тридцать алтын...

Такие сапожки, на высоких, подкованных серебром каблуках с золочеными бубенчиками на загнутых вверх носочках, были на Дону в чести у щеголих плясуний.

– Силен языком ты секчи-то донских казаков! – взъелся Стенька. – И брешешь все: не та у нас на Дону им цена.

Молодица, которая торговалась за сапожки, то и дело пощелкивая орешками, со смехом оглянулась на голос Стеньки. Она сверкнула веселым задором из-под густых ресниц.

– Ай да казак! Откупил бы, коль ведаешь цену, да мне подарил бы! – сказала она.

Стенька смутился под ее озорным взглядом и не нашел, что ответить.

– Э-э! Да ты еще молоденек, не дожил до денег! – добавила озорница, заметив его смущение.

Обронив свою шутку, она отошла от лавки, больше уже не взглянув на Степана.

– Ты кому нанялся тут купцов отгонять от лавок?! Дорог товар, тебе не рука – и ступай себе мимо! – напал на Стеньку продавец. – Таких, как ты, казачок, дают у нас на деньгу пучок, а в пучке по две дюжины.

По Стенькину нраву, тут бы вступиться в драку за честь казаков, но, раззадоренный молодицей, он почти не слыхал, что выкрикнул продавец.

– На, считай! Да живее! – воскликнул он, звякнув о ларь рассыпчатой горсткой мелкого серебра. – Давай! – Он схватил сапожки и взглянул вслед красотке.

Желтый летник ее с собольей опушкой мелькал уже далеко в толпе.

– Беги догоняй! Обласкает! – насмешливо крикнули за спиной Степана.

Пробиваясь локтями через базарное скопище, Стенька уже не глядел ни на людей, ни на товары.

«Кину ей сапожки, повернусь да уйду», – запальчиво думал казак.

Но на площади, не доходя кремлевской стены, еще теснее сомкнулась толпа. Молодица пропала в сутолоке сотен людей, да и сам Стенька вдруг позабыл о ней, увидев жестокое зрелище казни.

Распластанного на земле человека палачи хлестали с двух сторон по голой кровавой спине плетями. Тот извивался и плакал по-бабьи, с визгливым истошным воем, стараясь вырваться из-под помощников палача, сидевших у него на ногах и на голове.

– Глупый мужик-то: кричит, только силу теряет, – заметил один из зевак. – Что больше терпеть, то легче.

– Аль ты сам испытал? – спросил кто-то, стоявший рядом со Стенькой.

– Кто нынче в Москве не битый? – ответил третий.

– Плети – не кнут, – заговорили в толпе, – с плетей не помрешь. Что реветь-то белугой!

В тот же миг недалеко в стороне раздался словно звериный рев, заглушивший визгливые крики. И вся толпа потянулась на крик, к более страшному зрелищу. Стенька двинулся вместе с другими, и сквозь расступившуюся и поредевшую толпу он увидел картину, подобную той, какую живописец изобразил в притворе черкасской церкви, где были написаны посмертные муки грешных казацких душ: хвостатые черти хлестали закованных и привязанных к столбам грешников длинными, извивающимися кнутами...

С сапожками в руках, растерянный, стоял Стенька, глядя, как палач с тяжким кряканьем обрушивал на спину жертвы кровавый кнут...

Какой-то старик невдалеке от Степана сидел на телеге. Казак заметил, что старик пристально смотрит ему в лицо.

– Ты, видно, впервой на муки глядишь? – обратился старик к Степану.

Степан оглянулся с безмолвным вопросом. Вдруг понял, что на лице его отразилась жалость, и застыдился ее.

– Вишь, сердце в тебе не зачерствело: боль за другого чуешь. Округ-то народ как на свадьбу смотрит, – пояснил старик.

– А сам ты? – спросил Степан.

– Сына казнить сейчас учнут... А я, вишь, с телегой. После кнута пешки не пойдешь!..

Старик вдруг громко хлебнул воздух, губы его искривились, и он рукавом торопливо вытер слезу.

В это время помощники палача взялись за нового преступника – здорового, рослого парня с кудрявыми волосами. Стыдясь толпы, он едва взглянул на людей и опять опустил глубоко запавшие, обведенные синяками веки; красивое лицо его исказилось испугом.

Помощники палача привязывали его к столбу деловито, не торопясь, как лошадь в кузне.

Старик на телеге отчаянно закрестился.

– Петрунька, Петрунька, – шептал он. – Дай, господи, легкую боль!..

Подьячий возле столба стал читать приговор. Парень был пойман на грабеже подвыпившего попа, когда в пасху тот после праздничного обхода дворов по приходу возвращался домой с пасхальными приношениями. Парня схватили на месте прохожие стрельцы.

В толпе пошутили:

– Ты б, дурак, угостил стрельцов куличами – они бы тебя и пустили!

Но шутки вдруг прервались. В тишине со свистом взлетел кнут, и вместе с первым ударом красавец малый как-то по-детски, негромко и жалобно вскрикнул...

Кнут сразу рассек на нем кожу до крови.

– С кровью-то легче. Когда пухнут, хуже! – сказали в толпе.

Парень вскрикнул еще раз и два и вдруг весь обвис...

– Иной, глядишь, мусорный мужичонка, да терпит, – со знанием дела заметил какой-то посадский, – а тут: посмотреть – богатырь, ан прокис!

– Слабенек! – поддакнул второй. Ядреных всегда-то скорей засекают...

... Вместе с другими Стенька пошел вслед за скрипучей телегой, на которой отец увозил сына с места казни. Они шли гурьбой в облаке раскаленной пыли, словно провожая покойника. Опасаясь сыщиков, люди, ропща вполголоса, осуждали жестокость судей. Иные, обгоняя соседей, приближались к телеге и кидали гроши на залитую кровью рогожную подстилку...

И казацкий Дон сурово карал воров. Был в Черкасске, на площади, столб, к которому привязывали виновного, и каждый прохожий мог его ударить плетью, не то и дубинкой – как круг решит. Были случаи, когда за тяжелые преступления войсковой круг приговаривал побить казака камнями или в мешке бросить в воду, а то привязать к конским хвостам и разодрать на части. Стенька слыхал о таких приговорах, но сам никогда не видел подобной казни в своей станице или в Черкасске. А тут сразу столько мучений перед глазами!..

Казак и царь

Степан не заметил и сам, как отстал от телеги. Вспомнив, что обещал казакам возвратиться к обеду, он сунул сапожки голенищами за кушак и пошел быстрее. Степан миновал уже кузницу, мимо которой шел утром. За неширокою хлебной нивой перед ним зеленел перелесок, манивший приветною тенью. Стеньке хотелось пить. Он заметил утром в лесочке ручей. «Вода небось в нем студена», – подумал он, предвкушая, с каким наслаждением напьется.