Валерий Золотухин - На плахе Таганки

• Название: На плахе Таганки
• Автор: Валерий Золотухин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-01858-1

"На плахе «Таганки» — уникальный по своей откровенности и драматизму документ, повесть о небывалой популярности любимовского театра в 60-80-е годы, история его раскола и заката, рассказ о его звездах — В.Высоцком, А.Демидовой, Н.Губенко, Л.Филатове, о Юрии Любимове и Анатолии Эфросе. О чем бы ни писал В.Золотухин — о взлетах и падениях Учителя-Мастера, об ошибках Друга-соратника, заблуждениях Друга-соперника, слабостях партнеров, — он всегда искренен и честен перед ними и самим собой.

---

Марк Купер прислал стихи.

Как беспросветно длилась сага
Учения передового,
В литературе — без Живаго,
А на Таганке — без Живого.

Почти сто лет нас душит Яго.
Не додушил. Мы дышим снова,
Мы смотрим притчу про Живаго,
Мы смотрим повесть про Живого.

Ура, таганская шарага!
Не разменяла золотого!
Глядит Европа на Живаго,
Россия видела Живого.

Ах, Золотухин, бедолага,
Из сельского — да в городского,
Чтоб за полгода стать Живаго,
Он двадцать лет тащил Живого.

И четверть века штормового
С собой мы носим фляги с брагой.
Нам есть что выпить за Живого,
Нам есть чем чествовать Живаго.

Спасибо, Марк! Ты прослезил меня.

Денис будет поступать в семинарию и надеется, что поступит. Если все будет угодно Богу, я со временем стану отцом священника.

Любимов уехал куда-то, помахал крылом до Бонна. Что-то мне тревожно за 6-8 дней. Как бы чего не случилось, как бы содружество не устроило реванш какой-нибудь.

Любимов говорил с Б. Окуджавой, которому понравился спектакль. «Я верю Золотухину, что он может эти мысли произносить...» — какое-то подобие комплимента в мой адрес. Что вот, дескать, казалось бы, это не свойственно Золотухину, а у него получается. Ничего не понимаю.

5 июля 1993 г. Понедельник. Помывка ранним утром

29-го суд мы проиграли, но я сказал, что это победа. Обосновать свое интуитивное ощущение я не смог. Более омерзительного поведения «победителей» после оглашения решения суда я представить не могу — крики «ура!» и т. п.

Прочитал нобелевскую лекцию И. Бродского. «Не стремитесь в лидеры, это не принесет вам счастья. Берегитесь тех, кто слабее вас, а не тех, кто сильнее».

7 июля 1993 г. Среда, и это мой день

Когда я с Киевского вокзала тащил эту неподъемную сумку, я спрашивал себя: «Ну что за люди? Как они могут так надо мной издеваться? За что я это от них терплю?» И тут же отвечал себе: «Терпи-терпи, от тебя люди больше терпят!» — и примером тому почему-то пришло на ум наше собрание, где я истеричничал, срывался, требовал категорических, ультимативных формулировок — «смертной казни» отступникам. А вчера Глаголин мне и говорит:

— Послушай меня внимательно. Я уже... мне нечего больше ждать и искать. А вы еще можете. Я имею в виду тебя, Демидову, Трофимова, тех, кто защищал Петровича. Вам надо продумать вариант, когда после Парижа он может всех послать в очередной раз подальше. Он бросит вас... И тут вы должны быть готовы создать свой театр. Демидову сделать художественным руководителем, всем сговориться и сказать об этом Любимову заранее.

— Нет, категорически нет — заранее. Каждому дню своя забота... Подготовиться на случай, сговориться — это одно, но ему... Он не бросит нас после Парижа... У него с Пецем контракт до 95-го г.

15 июля 1993 г. Четверг. На съемках «Чонкина» в Чехословакии, г. Либуше, утро

И все-таки я ничего не сказал про раздел театра, быть может, зря, а быть может, и не зря, а наоборот — правильно. Только что были выступления Губенко, Филатова, Сайко. Особенно, говорят, гнусен был Филатов. Такое впечатление, что он все время с похмелья. «Почему мы должны зарабатывать деньги семье Любимова?» — такая фраза им была обронена.

Сергей Илларионович до конца жизни моей будет помогать мне. В «Хозяине тайги» я его образ пользовал, его повадки, говор и прищур. В «Кузькине» — тоже. И вот теперь в «Чонкине» зеркальце и часы. Будут ли так вспоминать отца Денис и Сережа? Какие черточки-черты возьмут они от меня, что вспоминать будут? И отец мой спас меня в «Хозяине», да и потом. Неудобный он был человек, грубый и властный... Но для меня, для нас, для семьи, если глядеть сверху и забыть про озверелость к матери иногда, — хороший.

16 июля 1993 г. Пятница. Молитва, зарядка, кофе

Еще очень одно важное дело было предпринято 12-го в передаче: было рассказано о возрождении, о строительстве храма Покрова Пресвятой Богородицы в Б. Истоке. Показаны счет и Сергий Радонежский. Эта информация, быть может, прошла несколько скомканно, но она прошла, и те, кто будут принимать Дениса в семинарию, кто-то из них, во всяком случае, мог это видеть, и сие должно помочь Денису. Денис же, таская книжки, сказал: «После передачи люди подумают, что ты грузишь кирпичи для церкви». В некотором роде это кирпичи, да. Деньги на храм. Все, что заработаю я у Ащеулова за 5 дней, отдам на храм. В конце передачи, когда в цейтноте не соображаешь правильный ответ, верное поведение, дура ведущая спросила меня: «Когда построите храм, о чем вы помолитесь?» Я задумался на мгновение и сказал: «За Россию». Это выглядело как клише, но я и сейчас не раскаиваюсь в сказанном. Наверное, умнее был бы ответ, который пришел потом: «за всех, кто помог строительству храма». Этот ответ устроил бы всех, и врагов моих, и моих сотоварищей, но я сказал «за Россию, за возрождение нации, за крепость духа народа нашего, русского».

Для кого Россия не мать, для того Господь не Отец. Господи, спаси Россию и ее душу — Русскую православную церковь.

17 июля 1993 г. Суббота, утро. Молитва, зарядка, душ

— Валерка! Я все утро о тебе думал: какой хреновый артист и какой прекрасный певец! По телевидению, «А я в ответ на твой обман...»... Никого не вызывали на «бис», это не положено, а Валерку вызывали, и он пел, на «бис»!

Этот подарок мне сделал пьяный Дубровин. А в свете того, что написано выше, у него есть основание такие слова мне сказать, и я должен прислушаться и не осуждать брата моего.

Что и требовалось. На барахолке потратил я 940 крон — купил постельное белье. И даже договорил с Дубровиным. Обижаться — это значит отчасти признать за ним правду, а ее нет, на мой взгляд. И опыт. Мы вместе поступали, естественно, следили друг за другом. Он поступил в престижный вузик ВГИК, а меня оттуда прогнали с консультации, и я поступил на оперетту. И вот мы иногда встречаемся по киношным переулкам. За съемочный день я получаю 300 000 рублей, а они — 80 000, почти в четыре раза меньше. «Ты народный или заслуженный?» — спросил он меня. В его определении «хреновый артист» есть зависть и боль. И мне его жаль. Я так был удивлен, что его взяли на актерский факультет, а меня — нет. Но и тогда я подозревал, за что его взяли, — типаж, народный типаж, рязанский мужик, колоритный, а он еще и подыгрывал. Я удивлялся искренне. Я как будто и тогда подозревал, что на одной типажности далеко не уедешь. Бог избавил меня от ВГИКа, это тоже надо понимать, я получил театральную, сценическую закалку. Я с благодарностью вспоминаю Покровского, Баратова, И. С. Анисимову-Вульф и, конечно, Гутьерреса. Вгиковская богема — пьянство и ранняя слава, даже не слава, а просто мелькнул на экране — убила многих в зачатке. В том числе и Дубровина. Это давнишний спор — какое искусство важнее, театр или кино, что на первом месте.

Место Подебрады, конечно, райское.

Пить я не буду, но курить не брошу.

«Ты все делаешь правильно, Валерка», — говорила мне Лара, шприцуя цементом зуб. А правильным она оценила мои усилия и старания сблизить как можно больше братьев, Дениса и Сергея, утрамбовать в их сознании и душах родину отцов и дедов, Алтай, запорошить им память традициями, родством. И я позвал Дениса к вагону, в котором уезжал Сергей на Алтай, неспроста. Кроме того, что надеялся на его помощь, я хотел бы, чтоб все видели, соклассники и одновагонники, что у Сережи есть старший брат, тот самый Денис, которому и посвящена повесть «На Исток-речушку». Кстати, когда я прочитал Ленькино «Моей жене посвящается», я улыбнулся: и тут вторичен, и тут пародиен. И я слышал, как Сережка, когда все книги были погружены, спрашивал: «А где мой брат?» Это хорошо. Они носят одну фамилию и должны родниться. И разборка конфликта с Филатовым у них еще впереди.

Губенко ворвался в театр и занял его. Сказал, что никого не пустит. Что предпримет Глаголин? Не хотел бы я оказаться сейчас ни на его месте, ни вообще в театре. Первая мысль о комнате № 307, книгах и простынях.

18 июля 1993 г. Воскресенье. Молитва, зарядка, вода. Чехословакия

Весь вечер, всю ночь и по сейчас я думаю о театре: как справиться с Губенко. Я представлял себе, как не пускают в театр теперь уже меня, как посылают меня входить с другого входа, со стороны старой сцены, которая еще принадлежит как бы Любимову, как меня задерживает какой-нибудь Бохон и я ударяю его навахой, которую теперь буду носить с собой, или применяю газовый баллончик. Это война. Да, они вынуждают Любимова покинуть Россию навсегда. Боже мой!

До чего дошел Губенко — до полного бандитизма. Теперь ему все нипочем.

Сашка-то с Луневой ведь знают, что захватили театр, ведь там в 307-й комнате может быть жуткий разгром, книги мои могут выкинуть, или просто не пустить Луневу, или потребовать у нее открыть шкаф и выбросить книжки к чертям. И поселится там Губенко опять.