Валерий Золотухин - На плахе Таганки

• Название: На плахе Таганки
• Автор: Валерий Золотухин
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-01858-1

"На плахе «Таганки» — уникальный по своей откровенности и драматизму документ, повесть о небывалой популярности любимовского театра в 60-80-е годы, история его раскола и заката, рассказ о его звездах — В.Высоцком, А.Демидовой, Н.Губенко, Л.Филатове, о Юрии Любимове и Анатолии Эфросе. О чем бы ни писал В.Золотухин — о взлетах и падениях Учителя-Мастера, об ошибках Друга-соратника, заблуждениях Друга-соперника, слабостях партнеров, — он всегда искренен и честен перед ними и самим собой.

---

4 октября 1990 г. Четверг

Денис летит завтра в Междуреченск. И опять с Пряхиным. Устроят они там жизнь бабке Матрене, которая две недели не поднимается, лежит с радикулитом. Звонил утром брат.

«Пиши, сынок, дневники. Пиши каждый день, какая погода... какая погода на сердце твоем и сердце друга, записывай всякие мелочи, все пригодится в дороге, по которой ты давно идешь».

8 октября 1990 г. Понедельник

Сбор прошел тихо и незаметно. И. о. директора — Глаголин, и. о. художественного руководителя — Вилькин. Бортнику за поведение на гастролях Любимов объявил выговор, а в остальном... театр отдан СТД, итальянцам, американцам. Надо садиться за стол и писать «21-й км».

В Мюнхене Николай сказал: «А почему тебе не взять театр на время его отсутствия? Художественным руководителем?» Нет, я не создан для блаженства... или как раз для него-то я и создан, а для работы... Нет!

Жизнь свою надо как-то перестроить. В связи с продажей театра и отсутствием Любимова «Таганка» для москвичей просто перестанет существовать, не говоря о России... Дрянь дело. Может быть, какую-нибудь запустить пулю на конференции... Не давать театр... кому? В частные руки? Глупо. Любимову? Еще глупее — как бы там ни шло, ни ехало, театр-то его... его имени и рук. Что делать? Надо купить обои и за это время оклеить дачу. И написать «21-й км». Вступить в Союз писателей. Дупак предлагает снова вернуться к вопросу о пельменной, он подыскал здание...

21 октября 1990 г. Воскресенье

Интересное время. Министр иностранных дел за концерт может расплатиться либо деньгами, либо оформить срочно выезд в любую страну. Колхоз за концерт — можно деньгами. А лучше картошкой и мясом.

Шаляпин брал мукой и сахаром. Время, стало быть, одинаковое — деньги ничего не стоят, а продуктов нет, голод. Соли сегодня по блату дали полпачки, дырявая пачка была, никто не купил — даром отдали.

Звонил Матрене Федосеевне. С Вовкой беда — напьется, таскается, дерется. «И на кого ты меня оставил доживать, Сергей Илларионович!! Вот Люся пришла проведывать». Она все нахваливала Дениса: такой ласковый, такой красивый.

Выбиваю 29 ноября под вечер в Колонном зале. Меняю «Пир» на «Федру».

Федосеевне делают массаж, ей как будто легче. Опять рассказывала про Сашу. «Тамару позвать?» Тамара из кухни: «Не надо». Но уже поздно. Пришлось со свекрухой говорить, справляться о здоровье, и желать выздоровления, и утешать.

29 октября 1990 г. Понедельник. Вечер

Неделя жизни ушла на празднование успеха в «ЛГ» — ответ Смирнову. Правда, Еремин М. П. говорит, что это нам так не пройдет. Все отмечают великое достоинство и оригинальность письма. Много по этому поводу было выпито и много было боли.

30 октября 1990 г. Вторник, поезд № 66 Москва-Тольятти

Ежи заканчивает ремонт куртки Высоцкого, которой лет 15-16.

31 октября 1990 г. Среда, мой день. Гостиница «Волга»

Раннее утро, дописал письмо фломастером. Испрашиваю реакцию евреев на мою статью. Бортники в восторге. «Очищающая ярость, — сказал Сергей Петрович, — таким злобным я тебя не видел. Спасибо». Понравилось и деду в поезде.

Лавлинский, бедный Лавлинский! У него дочь, Надя, которую я видел в Переделкине после больницы, попала под поезд. Явное самоубийство, две попытки у нее были перед этим. А я не позвонил ему в пьяном угаре, просто боялся. Господи, прими душу ее с покаянием! Мне еще жальчее сделалось его. Этого одиноко сидящего гриба в холодном номере, пьющего без конца чай с карамельками.

Полока звонил: «Мне шестьдесят лет исполнилось, надо подводить какие-то итоги». В последнее время у нас сложились странные отношения. Мне бы не хотелось какие-то евангельские слова говорить. Я его прервал, пообещал позвонить завтра и приехать к нему. Конечно, не позвонил и не приехал. Праздновал появление ответа в «ЛГ», а телефон отключил, потому что якобы был в Петрозаводске.

Когда появится потребность в театре у народа, он возникнет... и не от здания это зависит. Здание всегда найдется, а потом, если нужно, построится. Профессиональные, старые театры закрываются, труппы распускаются как нерентабельные, но, если в Ногинске или Владимире на премьере четырнадцать человек, а на сцене больше... Кому это нужно — содержать труппу, штат, платить зарплату, получать от города дотацию... Директора вынуждены бегать по соседним колхозам, навязывать спектакли и выбивать из председателей по 150-200 рублей. А при нынешней ситуации... Короче, что-то делать необходимо, а что делать — я не знаю, и ты не знаешь. Поднять общую культуру в народе, тогда и о театре говорить можно. А сваливать на головы — ну сколько можно... а если и сваливать, то по крайней мере не на эти головы. Накормить надо народ, тогда он, может быть, и о театре будет думать.

В. Лихоносов: «Не из дому, а с дороги люблю я посылать письма. Заткнувшись где-нибудь в гостинице, в одиночестве, которое нас кровно роднит с миром, напишу я несколько слов...»

1 ноября 1990 г. Четверг. «Ту-154»

Я читаю письма Астафьева и Распутина и дневники свои. Надо обязательно Матрене Ф. позвонить. И выслать ей ксерокс ответа Смирнову.

13 ноября 1990 г. Вторник

«Жизнь уходит в землю». Или еще нет? Огромное количество писем. Есть и похлеще Извекова — от евреев. Еремин прав: это еще не точка, они так просто не остановятся.

16 ноября 1990 г. Пятница

О, письма — яд, письма еврейские!! Ничего я им не сумел доказать. И все цепляются к частушке. Что делать? Плюнуть и замолчать. Но я предвижу крупную ссору с Любимовым. Вплоть до того, что мы разойдемся и инициатива будет исходить от него.

17 ноября 1990 г. Суббота

Вчера Филатов пришел с необычайным предложением. Он дает интервью в «Правду» и в связи с моим ответом Смирнову хочет меня поддержать. «Как только материал будет у меня на подписи, мы с тобой сядем и посмотрим, что можно добавить или о чем иначе сказать...»

А спектаклем и собой (Дон Гуаном) я остался весьма доволен, так же как и Герцогом... Письмо из преисподней от имени Геббельса придало мне силы и уверенности. Конец «хороший» у этого письма: «Твоего корешка Шукшина евреи в аду за яйца повесили, где он и сейчас висит». Говорят, у нас уезжают в Израиль 5 человек: 2 Граббе, 2 Штернберга, 1 Казанчеев. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!

19 ноября 1990 г. Понедельник, тон-ателье

Рисовал меня вчера Виктор, и хороший рисунок получился, но глаза на изображении... Хотелось плакать. Это я? Неужели это я?! Когда я стал таким? За сорок девять лет.

20 ноября 1990 г. Вторник

Совсем поздно репетиция с Табаковым. Он так под себя, органично, по-табаковски подхихикивает. Меня с моего надменного придуманного тона сбил. Ну, ничего. Режиссер как бы остался доволен, сказал: «Можно снимать». Текст уложился, но надо мять характер. И обязательно похудеть.

Какая тоска от этого фильма, от моего лица и от выговора. Что-то я совсем разучился играть и говорить. А может, оттого, что не получилось в другом? Не получилось компенсации за усредненную карьеру?

«Лит. газетой» я напомнил о себе многим. Письма пишут разные, противоположные. Если масса среагировала, почему молчит интеллигенция?! Звонков было мало, но не могло быть это не прочитано!!

Тамара дрожащим голосом, срывающимся в самых различных местах, рассказала, что в течение двух месяцев у нее высокая температура, слабость, потливость, плохой аппетит и похудание. «Мама! Ты похожа на скелет, но на скелет, в который можно влюбиться». «Я не узнаю себя, Валерочка, что со мной... Не пиши про меня плохое, я умру скоро. Я, правда, давно не читала твои дневники, правда, я все знаю, но все равно не пиши. Напиши про меня хорошее, напиши про меня солнечно. Сережечку жалко... Но ложиться я не буду ни за что, ни за что... хоть стреляйте».

22 ноября 1990 г. Четверг

Я помню, в бытность мою на Рогожском Валу, я сидел за столом в Денискиной комнате и писал дневник, ожидая оклика тещи Матрены Кузьминичны к завтраку.

А Петренко 30-го рвется играть. В зале фотокорреспонденты, ну, блин! Еле текст выговаривает, да не выговаривает, а поет и надо ж, какая самоуверенность.

Анекдот рассказывает. Ролан к своему слесарю в театре подходит, дает ему два гривенника и говорит: «Сделай из них одну монету, чтоб с обеих сторон орел был». Тот: «А зачем?» Ролан: «Да вчера со своей Ноной „Маленькую Веру“ смотрели, теперь монету бросать будем, кто сверху будет». Слесарь: «Ну и что, какая разница, или тебе так больше нравится?» Ролан: «Нет, просто жить охота».

24 ноября 1990 г. Суббота

Шацкая. Отсутствует. В больнице. Кто-то предполагает — на сохранении, беременна... Первый импульс — замечательно, только ой ли? Второй — тогда Филатов козырным мужем будет... не хотелось бы... Вот паскудная природа. Ну чего там?! Это бы какое счастье великое — Нинка в пятьдесят вдруг родила бы, а завидно... и лучше не надо... Но Нинка очередную подтяжку сделала, и будто бы все хорошо. И все мои опасения ревности напрасны.