Клели Авит - Я все еще здесь

• Название: Я все еще здесь
• Автор: Клели Авит
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-00131-071-6

Уже почти полгода Эльза находится в коме после несчастного случая в горах. Врачи и близкие не понимают, что она осознает, где находится, и слышит все, что говорят вокруг, но не в состоянии дать им знать об этом. Тибо в этой же больнице навещает брата, который сел за руль пьяным и стал виновником смерти двух девочек-подростков. Однажды Тибо по ошибке попадает в палату Эльзы и от ее друзей и родственников узнает подробности того, что с ней произошло. Тибо начинает регулярно навещать Эльзу и рассказывать ей о своей жизни. Его не покидает ощущение, что она слышит и понимает все, что он говорит. Для Эльзы появление Тибо подобно глотку свежего воздуха, который дает ей силы продолжать бороться за жизнь…

---

Клели Авит Я все еще здесь

Clélie Avit

JE SUIS LÀ

© 2015 by Editions JC Lattès

© Издание на русском языке, перевод на русский язык. Издательство «Синдбад», 2018.

1 Эльза

Мне холодно. Мне хочется есть. Мне страшно.

По крайней мере, я так думаю.

Вот уже двадцать недель, как я в коме. Я воображаю, что мне должно быть холодно, голодно и страшно. На первый взгляд, это совершенная бессмыслица: ведь если кто-нибудь и может знать, что я ощущаю, то это, конечно, я сама, но в том-то и загвоздка… Все это я только воображаю.

Я знаю, что нахожусь в коме, потому что слышала, как они это обсуждали. Смутно слышала. Кажется, впервые я что-то «услышала» месяца полтора тому назад. Конечно, если я не ошибаюсь в расчетах.

Я считаю дни, как могу. По обходам лечащего врача я считать перестала. Он у меня теперь практически не бывает. Предпочитаю считать по визитам процедурных медсестер, но и они заглядывают ко мне нерегулярно. Лучше всего считать по уборке палаты. Санитарка приходит каждую ночь, около часа. Это я знаю, потому что слышу музыку из ее радиоприемника, прицепленного к тележке с моющими средствами. Так вот, я слышала ее уже сорок два раза.

Шесть недель, как я очнулась.

Шесть недель, как никто этого не замечает.

Это понятно: они же не будут сканировать мой мозг сутки напролет. Раз уж монитор, который стоит рядом с моей койкой и подает сигналы «бип-бип», не пожелал возвестить им о том, что, по крайней мере, у меня восстановилась слуховая функция, они вряд ли станут лишний раз совать мою голову в томограф стоимостью восемьсот тысяч евро.

Все они убеждены, что я безнадежна. Даже мои родители и те постепенно сдаются. Мать стала появляться гораздо реже. Отца хватило, кажется, дней на десять. Только младшая сестра навещает меня регулярно, каждую среду, иногда в сопровождении очередного бойфренда.

Моя сестрица ведет себя как подросток. Ей уже двадцать пять лет, а она меняет дружков чуть ли не каждую неделю. Я с удовольствием задала бы ей хорошую трепку, но, поскольку это невозможно, остается слушать ее болтовню.

Вот уж что врачи умеют, так это твердить: «Разговаривайте с ней!» Стоит мне услышать это от кого-нибудь из них (правда, это случается все реже, потому что они мной почти не занимаются), так и подмывает содрать с него зеленый халат и засунуть ему в глотку. Не знаю, правда, какого цвета халаты у здешних врачей, но почему-то представляю их зелеными.

Я вообще много чего себе представляю.

По правде говоря, больше мне делать нечего. Потому что слушать, как моя сестрица повествует о своих похождениях, мне уже поднадоело. Она не скупится на интимные подробности, но, к сожалению, часто повторяется. Одинаковое начало, одинаковая середина, одинаковый конец. Меняется только имя дружка. Зато все, как один, студенты. Все мотоциклисты. И все, как один, с какой-то гнильцой, хотя она, дурочка, этого не понимает. Я никогда с ней этого не обсуждала. Если когда-нибудь выйду из комы, обязательно поговорю. Ей будет полезно.

Один плюс в визитах моей сестры все-таки есть: она описывает мне окружающую обстановку. На это у нее обычно уходит минут пять. Первые пять минут после появления в палате. Она рассказывает мне, какого цвета стены, какая на улице погода, какая юбка у медсестры под халатом, какого сердитого санитара она встретила в коридоре. Моя младшая сестра учится живописи. И пока она повествует обо всем этом, мне кажется, что я листаю книжку с картинками. Но это длится всего пять минут. А потом – очередная серия мыльной оперы на час.

Итак: сегодня на улице пасмурно, и грязно-белые стены палаты выглядят еще безобразнее, чем всегда. Медсестра пришла в бежевой юбке, слегка оживив унылую больничную атмосферу. Последнего дружка зовут Адриен. На Адриене я отключилась. Вернулась к реальности только после того, как за сестрой захлопнулась дверь.

Теперь я снова одна.

Собственно, я одна уже двадцать недель, но ясно сознаю это только в последние шесть. Хотя мне кажется, что прошла уже целая вечность. Может, время текло бы скорее, если бы мне удавалось побольше спать. То есть совсем вырубаться. Но я не люблю спать.

Не знаю, могу ли я как-то влиять на свой организм. У меня впечатление, что я «включаюсь» и «выключаюсь», как какой-нибудь электроприбор. Мой разум делает что хочет. А я как бы постоялица в своем собственном теле. И спать я не люблю.

Я не люблю спать, потому что, когда я сплю, я уже даже не постоялица – я превращаюсь в пассивного зрителя. Передо мной проплывают разные картины, но я не в силах их отогнать: ни проснуться, ни покрыться испариной, ни повернуться на другой бок. Я могу лишь смотреть, как они проплывают, и ждать, когда это кончится.

Каждую ночь мне снится одно и то же. Один и тот же сон. Каждую ночь я снова и снова переживаю событие, из-за которого попала сюда, в эту больницу. Самое ужасное, что я сама во всем виновата. Только я, и больше никто. Я и моя «идиотская зацикленность на ледниках», как выражался отец. Кстати, именно поэтому он и перестал меня навещать. Скорее всего, думает, что так мне и надо. Он никогда не понимал, за что я так люблю горы. И постоянно твердил, что когда-нибудь я сверну себе шею. Несчастный случай наверняка убедил его в том, что он победил в нашем споре. Что до меня, то я не думаю, что победила или проиграла. Я вообще ничего не думаю. Хочу только выйти из комы.

Чтобы мне снова было холодно, голодно и страшно. По-настоящему.

* * *

Просто удивительно, сколько всего можно узнать о собственном теле, валяясь в коме. Например, начинаешь отчетливо понимать, что страх – это химическая реакция. По идее, я должна бы испытывать ужас, каждую ночь переживая этот повторяющийся кошмар, но нет, смотрю его снова и снова. Вот я в три часа ночи встаю с постели в нашей высокогорной хижине и бужу своих товарищей. Вот торопливо завтракаю, как всегда, преодолевая искушение выпить чаю, чтобы не оказаться на леднике с полным мочевым пузырем. Вот методично натягиваю на себя одежку за одежкой, застегиваю молнию ветровки, прикрепляю налобный фонарик, надеваю перчатки и прилаживаю на ботинки кошки. Вот перешучиваюсь с друзьями, еще полусонными, но, как и я, уже переполненными радостью и адреналином. Вот защелкиваю на себе страховочный пояс, перебрасываю Стиву веревку и завязываю ее узлом-восьмеркой.

Этой треклятой восьмеркой.

Которую я завязывала несчетное число раз.

В то утро я не попросила Стива ее проверить – он как раз рассказывал какой-то анекдот.

В конце концов, узел выглядел вполне надежным.

Я не могу предупредить саму себя. Могу только смотреть, как беру в одну руку смотанный конец веревки, в другую – ледоруб и начинаю восхождение.

Как тяжело дышу, улыбаюсь, дрожу, но иду, иду, иду и снова иду. Как мелкими шажками продвигаюсь вперед. Как говорю Стиву, чтобы был осторожней там, на снежном мосту над трещиной. Как сама, стиснув зубы, миную это опасное место, и с облегчением вздыхаю, оказавшись на другой стороне. Как смеюсь над собой – ведь все так просто!

И вижу, как мои ноги вдруг едут куда-то вниз.

Продолжение я знаю наизусть. Мост представлял собой огромный снежный пласт над пустотой, и стояла на нем только я. Но тут снег подо мной заскользил, и вместе с ним я полетела вниз. Я почувствовала рывок – это туго натянулась веревка, надежно, словно общая пуповина близнецов, соединявшая нас со Стивом. Я испытала краткое облегчение, мгновенно сменившееся страхом, стоило мне понять, что веревка вытянулась еще на несколько сантиметров. До меня донесся крик Стива, пытавшегося устоять на льду с помощью кошек и ледоруба. Я еще слышала его команды, но снег продолжал валиться на меня, все сильнее сжимая ребра. Веревка у меня на поясе перестала сдавливать талию. Узел развязался, и я упала в трещину.

Упала не очень глубоко. Метров на двести. Снег накрыл меня с головой. В правой ноге вспыхнула дикая боль, запястья вывернулись под каким-то немыслимым углом. У меня было ощущение, что я на несколько мгновений уснула, но тут же проснулась, напуганная больше прежнего. Сердце колотилось как сумасшедшее. Меня охватила паника. Я старалась успокоиться, но это было очень трудно. Пошевелиться я не могла – слишком тяжело давил снег. Я едва дышала, хотя между моим лицом и снегом образовался зазор в несколько сантиметров. Я слегка приоткрыла рот и с усилием откашлялась. По правой щеке сползла струйка слюны – наверное, я лежала на боку. Я закрыла глаза и попыталась представить себя дома, в своей постели. Но у меня ничего не вышло.

Я услышала скрип шагов. Голос Стива. Мне хотелось крикнуть ему, что я здесь, прямо у него под ногами. Вскоре зазвучали и другие голоса. Наверняка альпинисты, которых мы недавно обогнали. Я могла бы подать им знак, ведь у меня был свисток, но для этого нужно повернуть голову, а она не поворачивалась. Застывшая, окаменевшая, я могла только ждать. Постепенно голоса стихли. То ли мои товарищи ушли дальше, то ли я погрузилась в забытье, но вскоре вокруг меня не осталось ничего, кроме кромешной тьмы.