Виктор Точинов - 2084.ru (сборник)

• Название: 2084.ru (сборник)
• Автор: Виктор Точинов
• Жанр: Социальная фантастика
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-17-111256-1

Что день грядущий нам готовит? Как отличить звон колокольчиков от первых звуков колокола, что «звонит по тебе»? Как отличить полет фантазии от предсказания? Антиутопия – жанр, получивший в последнее время невероятную популярность. И, вероятно, не в последнюю очередь благодаря тому, что самые мрачные предсказания фантастов имеют обыкновение исполняться. Иногда – почти буквально, как у Оруэлла в зловещем «1984», иногда – частично, как у Замятина, Брэдбери и Хаксли. Случайность? Совпадение? Но ведь когда-то людей Слова считали пророками, которым иногда, яркими вспышками, открывается будущее. Так, может, стоит внимательнее вглядеться в грядущий день, нарисованный воображением современных фантастов?

---

2084.ru (сборник)

 © Составление. А. Синицын, 2018

© ООО «Издательство АСТ», 2018

* * *

Олег Дивов Жизнь замечательных людей

Интеллектуальные силы рабочих и крестьян растут и крепнут в борьбе за свержение буржуазии и ее пособников, интеллигентиков, лакеев капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно. «Интеллектуальным силам», желающим нести науку народу (а не прислуживать капиталу), мы платим жалованье выше среднего. Это факт. Мы их бережем. Это факт.

В. И. Ленин

Зону Ц отделял от зоны Б высокий глухой забор с «колючкой» поверху. Андрей Гуляев сам строил этот забор и ненавидел в нем каждый гвоздь. Более халтурной и некрасивой вещи он в жизни не делал. Его угораздило попасть в лагерь одним из первых, когда и лагеря-то еще не было как такового, только зона А. Гуляева назначили бригадиром, дали под начало дюжину пузатых обормотов, каких-то, блин, литературоведов, не державших в руках ничего тяжелее стакана, и приказали строить забор. Весной, в грязище по колено: едва ковырни лопатой, и яму тут же заливает водой доверху.

Гуляев, по счастью, не знал, для чего эта глухая стенка поперек лагеря, а то бы сразу лег и помер от голода. Тогда порядки были простецкие: не хочешь работать – не дадим жрать. Литературоведы жрать хотели. Пару дней поголодали – и захотели. И вспомнили, что умеют держать в руках не только стаканы. Когда узнали, что, если один отлынивает, голодать будет вся бригада, они еще и мордобой вспомнили.

Охрана держалась в стороне. Ей только этого и надо было – нагнетать общее озверение. В идеале – перессорить всех со всеми.

Тянуть колючую проволоку Гуляеву пришлось в паре с писателем-фантастом, каким-то пришибленным, спавшим на ходу, и тот порвал ему «колючкой» ладони. Когда писатель в первый раз не вовремя дернул проволоку, Гуляев на него прикрикнул. Во второй раз – подошел, показал царапину и объяснил, что так делать нельзя. Фантаст молча кивнул – и через минуту снова дернул. Гуляев, который сам уже из последних сил держался, чтобы не загрызть кого-нибудь, дал ему в морду, свалил наземь и принялся пинать. Фантаст катался по грязи, закрывая руками лицо. Бригада стояла полукругом и одобрительно наблюдала. А потом, когда Гуляев остыл, фантаст кое-как поднялся и ушел. Ушел в зону А.

«Твою мать, что ж я наделал-то…» – буркнул Гуляев, провожая его взглядом.

«Не бери в голову, – сказали ему. – Он и так уже спекся. Днем раньше, днем позже…»

Но с этого момента никто в бригаде ни на кого даже голоса не повысил. И работали дружно на загляденье. Только все равно забор вышел такой же кривой и косой, как лагерная судьба художника Гуляева.

Когда строили, гадали, что за забором будет. Тут бараки, там бараки, никакой разницы. Думали, «женская» зона. Оказалось – зона Ц. Настоящий концлагерь из тех, где «девять плачут, один смеется».

Гуляев провел там в три приема месяц, дольше всех. Сам не понял, как так вышло. Он бы и не знал, ему Генка Бергман сообщил по большому секрету. Гордись, сказал. Рекордсмен лагеря: дольше всех в зоне Б, дольше всех в зоне Ц, и вообще последний, кто остался из первой партии.

Неужели последний, не поверил Гуляев.

Так точно: остальные либо уже давно несут пропаганду в массы, либо сейчас в зоне А отъедаются, либо в земле отдыхают.

* * *

… Гуляев шел вдоль забора и поражался его уродству. За забором вдалеке кто-то надрывно кричал, но это Гуляева не волновало. От настоящей боли не кричат. От настоящей боли глаза на лоб, и задыхаешься. От нее сдохнуть впору. А вот забор некрасивый феноменально. Гуляев умел ловить красоту даже в полном безобразии, он мог черт-те что так схватить, под таким углом, в таком свете, чтобы выглянуло из дурного прекрасное. Это было и в профессиональном смысле интересно, и просто жить помогала редкая способность «видеть позитив» – так обзывали гуляевский дар журналисты. Позитив? Да ну. Он просто видел людей и вещи как они есть. Вот забор этот поганый, например.

Гуляев подозревал, конечно, что он малость не такой, как все. Только одно дело рисовать яркие образы и слышать от зрителей, что ты «видишь мир под особым углом». Совсем другое – когда пришли друзья, и ты вдруг оказался уникумом, одним на много миллионов, который их видит. И может другим показать, насколько они страшны.

Гуляев нарисовал друзей. И в двух словах приписал: не друзья они вам, а паразиты. Интернет уже фильтровали, но картинка успела разлететься по всей планете. А назавтра за художником пришли красивые молодые полицейские с гладкими довольными лицами. Непреклонно вежливые и убедительно улыбчивые.

Они все время улыбались, эти, принявшие друга. Им было хорошо.

Полицейские объяснили художнику, как он ошибается, и предложили ему на выбор три статьи УК, 129-ю, 130-ю, 282-ю. Или все вместе. Или быстренько принять друга по-хорошему. Художник только посмеялся, а зря. Он тогда еще не понял, до чего все в стране переменилось. Как теперь все будет быстро и эффективно. Понял, когда было уже поздно бежать.

Через неделю он стоял под дождем посреди чистого поля, обнесенного наспех поставленной изгородью из колючей проволоки, и таращил глаза на красивый решетчатый забор зоны А, правительственного санатория. К вечеру он уже помогал возводить бараки. Днем позже ему приказали строить некрасивый забор.

В лагере тогда было всего-навсего человек сто таких же «клеветников», «оскорбителей» и «разжигателей вражды к отдельным социальным группам». Правда, друзей видеть никто из экстремистов не умел, они так, путем умственных сопоставлений до верных выводов дошли. Или органолептическим методом, как уверял профессор Леонов. Говорил, что от человека, принявшего друга, за десять шагов несет гнилью.

Лагерники посмеивались, а Гуляев профессору сразу поверил. Он – видел. Этот – чуял. Должны были найтись и другие. И нашлись. Генка Бергман испытывал к принявшим друга чисто тактильное отвращение: не мог допустить и мысли, чтобы прикоснуться.

Хотя выглядели они, эти «новые люди», безупречно. И верное название себе придумали: действительно будто новые, как вчера с конвейера. Аж блестят. Аж тошнит от этого блеска. Другой бы на месте Гуляева порадовался: симбиоз с другом превращал заурядность в личность, а серую мышку – в красавицу. Друг не только делал человека здоровым, довольным и уверенным в себе, он выделял самые его интересные черты и подавал их в наиболее выгодном свете.

Это было бы очень мило, кабы не знать, что такое друг и какая на самом деле пустышка «новый человек». Какой это новенький, с иголочки, дурак. Ничуть не лучше того, что был. Но теперь это дурак самоуверенный и готовый с каннибальским простодушием устранять все преграды на своем пути в Светлое Будущее.

* * *

Гуляев помнил, когда ему стало по-настоящему страшно: где-то дней через десять. В лагерь приехали агитаторы – «прогрессивные философы» и политологи, модные журналисты, добровольно принявшие друзей в первые дни оккупации. Раньше они казались Гуляеву всего-навсего патентованными мерзавцами, гнидами телевизионными обыкновенными, а тут он их вплотную разглядел – и испугался.

Он ждал увидеть хитрецов, проходимцев, идейных предателей, наконец, а это оказались просто образованные дураки. Существа опаснее любого иуды. Потому что образованный дурак всегда уверен в своей правоте – у него же есть диплом, а то и ученая степень! Как он может быть неправ?! И когда такой дурак умными словами, по-ученому, говорит из телевизора, какое великое счастье принесут Родине и всему человечеству друзья, он эту свою дурацкую правду вбивает обывателю как гвоздь в голову. Обыватель начинает верить. Подлеца обыватель печенкой подозревает, а образованному дураку он сдается без боя.

У Гуляева тогда нехорошо задрожала в руке лопата, но охрана приказала сначала сдать инструмент, а потом уж идти на лекцию. Слово-то какое нашли – лекция… Зоопарк. Цирк с конями. Сытые, гладкие, чистенькие агитаторы не выглядели особенно «новыми», они вообще не переменились, они были такими же точно, как их изображения на телеэкране. И все с тем же пафосом, с той же верой в свои слова, как раньше разглагольствовали о благе России и патриотизме, они теперь призывали несознательную часть «интеллектуальной элиты» послужить Родине в новом качестве – на стороне оккупантов… Пока шли разговоры о том, как хорошо человеку с другом, лагерники только кривили заросшие физиономии. Но когда раздалась фраза: «Мы же с вами интеллектуальная элита!», тут народ не выдержал. Охрана в те дни еще не вполне сжилась со своей палаческой ролью, да и «контингент» лагеря считался ценным. Поэтому до того, как началась стрельба на поражение, интеллектуальная элита успела выбить зубы прогрессивному мыслителю, а одну журнашлюху мужского пола втоптала в грязь едва не заподлицо.