Лора Томпсон - Представьте 6 девочек

• Название: Представьте 6 девочек
• Автор: Лора Томпсон
• Жанр: Биографии и Мемуары

Документальный роман о сестрах Митфорд, имя которых в середине прошлого столетия было в Англии нарицательным. Шесть сестер стали олицетворением самых разных сторон ХХ века. Диана – «лицо английского нацизма», жена одиозного лидера британских фашистов. Джессика – «лицо коммунизма», воевала в Испании, разоблачала политиков. Нэнси возглавила бум «женского писательства». Юнити боготворила Гитлера и после начала войны попыталась свести счеты с жизнью. Дебора, воплощение британской аристократии, помешалась на Элвисе Пресли. И наконец, Памела – буколическая сельская пастушка, которую воспевали поэты. Девочки Митфорд родились с серебряными ложками во рту. Они словно явились из романов Джейн Остин: богатый и красивый лорд-отец, леди-мать, одержимая планами выдать дочерей замуж, и экстравагантные юные сестры. Книга невероятно напоминает знаменитое «Аббатство Даунтон», только в ней одни лишь факты. Рассказывая истории шести девочек, Лора Томпсон показывает, как прорастали семена катастрофы, пока юные дебютантки из аристократического семейства кружились в танце на своем первом балу. Портреты сестер складываются в единый портрет эпохи – бурной, с невероятными поворотами. Книга Лоры Томпсон – критический взгляд на историю Британии ХХ века, без глянца и позолоты. Это портрет страны, которая заблудилась в идеологических лабиринтах, – как заблудились девочки Митфорд.

---

С этого и начались “Митфорды”. Часть выручки от стремительной распродажи Дэвид использовал для приобретения тысячи акров, примыкавших к Свинбруку вместе с усадьбой Астхолл, где им предстояло прожить следующие семь лет. Все дети, за исключением Джессики и Деборы, которая тогда еще даже не родилась, сохранили воспоминания о Бэтсфорде. Они переселились в поместье в начале 1916 года, покончив с Лондоном. С 1917 года они жили в главном доме, стеснившись в нескольких комнатах, словно арендаторы, вдруг сделавшиеся владельцами. В особенности Нэнси – ей было без малого пятнадцать, когда Астхолл продали, – запала в память золотая сияющая слава, скрытая под чехлами от пыли, огромный бальный зал с немыслимой высоты сводчатым потолком, пять лестничных пролетов, длинные подоконники в комнатах с потускневшими стенными панелями. Аристократический образ жизни, какого у Нэнси никогда уже не будет (тут больше повезло Деборе), но она всегда могла возродить его как нечто несказанно прекрасное, о чем умела писать с насмешливым реализмом. К примеру, Хемптон, усадьба, где разворачиваются вступительные сцены “Любви в холодном климате”, изображается схожим с Бэтсфордом – как пышный готический замок, построенный на месте непритязательного и милого здания в стиле английской неоклассики. (“Это красиво, я полагаю, – отзывались о нем соседи, – но мне как-то не по вкусу.”)

Диана, которой на момент продажи исполнилось девять, запомнила Бэтсфорд как дом, где каждый мог всегда найти большую пустую комнату и почитать в одиночестве. Эту жгучую страсть к чтению разделяли Нэнси (позднее книги сделаются главным утешением для обеих сестер) и Том. В 1919 году, распродавая обстановку Бэтсфорда, Дэвид Митфорд поручил десятилетнему сыну отобрать книги, которые следует оставить себе, – Тома он считал книжным червем.

Эти трое обладали живым умом, и тот факт, что они сохранили его и в зрелые годы, служит доводом в пользу простейшей системы образования: научите детей читать, впустите их в обширную библиотеку вроде той, какую собрал Берти, а дальше пусть сами. Разумеется, этот метод (вообще-то полная противоположность “системе”) оставил серьезные пробелы в знаниях, но самое важное было сделано – дети захотели учиться. Их также возили несколько раз в год в соседний Стратфорд-на-Эйвоне, Шекспир был для них знакомым именем. В доме жили две гувернантки, французская и английская, но основную работу дети проделали сами. Эти уединенные годы в Бэтсфорде сформировали старших детей, в меньшей степени они пошли во благо Памеле, страдавшей и от болезни, и от семейного расклада. В 1911 году Пэм переболела полиомиелитом и после него прихрамывала, одна нога осталась короче другой. Нэнси изводила ее беспощадно, а Пэм не умела себя защитить. Много позже, во время Всеобщей забастовки, сестры вместе работали в кафе, поили чаем сотрудников аварийных служб, и Нэнси, переодевшись бродяжкой, донимала сестру. Любой другой сразу разгадал бы этот маскарад, но Памела испугалась не на шутку. Как Памела на самом деле относилась к Нэнси, нам неведомо, потому что в некотором смысле Пэм выросла наиболее непроницаемой из всех сестер – не по-митфордиански пассивной, – однако она обладала собственным вариантом общесемейной уверенности в себе (более невозмутимым и тихим), а ее манера выражаться была на редкость естественной. Так, Гитлер, по ее отзыву, “в своем старом коричневом костюме похож на фермера”. Суть митфордианского наречия заключается в том, чтобы прямо высказывать свое мнение, не отклоняясь ни на йоту, и в этом с Памелой никто не сравнится. Купив дорогущую молочную корову гернсийской породы, она с досадой сообщила: “Тварь бессумчатая”. Подобные комически-откровенные выражения не давались даже Нэнси, хотя она охотно заимствовала их для своих книг.

Та роль, которую характер и обстоятельства отвели Пэм с ранних лет, явно была важна в общей структуре семьи. “Такой, как она, никогда не будет, даже отдаленно похожей на нее, правда?” – писала Дебора после ее смерти. Сколько бы Нэнси ни издевалась над ней, придумывая прозвища вроде Крошкодав (Пэм росла довольно полной, и всю жизнь у нее с едой были непростые отношения), Пэм вовсе не превращалась в забитую жертву – она была наделена природным внутренним достоинством. После смерти вспоминали главным образом ее поразительную доброту, но в чем-то она могла проявить столь же поразительную черствость (так, она не любила детей) и глухоту – например, пускала любимых такс (the Elies[4]) скакать без удержу по диванам Чэтсуорта. “Со своими штучками”, – жаловалась Дебора Диане (типичное выражение). Памела служила тихим и неподвижным центром в секстете девочек Митфорд, неприступная и неуязвимая, наособицу и этим как раз уравновешивающая. Ее безумные и безмятежные высказывания более изменчивые сестры перебрасывали друг другу с упоенным восторгом и неизменной припиской: “Она дииивная”. Джон Бетжемен, дважды делавший ей в 1932 году предложение, находил чисто английское очарование в скромном облике сельской жительницы. По сравнению с сестрами она может показаться пустым местом, но на самом деле ее присутствие было столь же явным, как одной из охотничьих лошадей ее деда, – и столь же невозмутимо она сносила укусы Нэнси, точно какой-нибудь мелкой мошки.

Итак, в Бэтсфорде семейная мозаика Митфордов в целом сложилась. Нэнси – черная королева, ослепительная, склонная повелевать. Пэм уклонялась от борьбы. Диана и Том, почти сверстники, сдержанные, прохладные, единодушные, – они оставались близкими друзьями и после того, как Том в 1918 году отправился в школу. Затем, уже в Астхолле, с рождением Деборы, младшие дети сформировали собственные группировки. Они выдумывали особые словечки, не довольствуясь оборотами вроде “неча спорить!”, создавали практически непостижимые для окружающих версии английского языка, превращаясь в миниплемя внутри семьи. Юнити и Джессика именовали друг друга Буд и общались на “будледидже”, который понимала только Дебора, но не отваживалась принять участие в разговоре. Это продолжалось и во взрослой жизни. “Шбусп со тфа пеззму”, – писала Юнити Джессике в 1937 году, и это означало “спасибо за твое письмо”, а далее она делала “моему доброму Буду” выволочку за побег из дома и сообщала, что Гитлер запретил немецким газетам публиковать скандальный отчет об этом событии, “очень мило с его стороны, правда же?”. Близость между Юнити и Джессикой, укрепившуюся в ранней юности, не поколебало политическое противостояние: сестры обсуждали порой, не придется ли одной из них расстреливать другую, но оставались, как это ни странно, союзницами.

Такая же прочная связь существовала между Джессикой и Деборой в более раннем детстве. Они прозвали друг друга Hons, что означало не столько “достопочтенные” (Honourable), сколько “цыпы” (hens), поскольку их мать держала большой птичник. Эти двое говорили на “цыпьем” языке, и в зрелые годы их письма пестрели выражениями вроде “не забывай писать своей старой Цыпе”. Тем не менее, с точки зрения Деборы, побег сестры привел к более глубокому разрыву, чем готова была признать сама Джессика, а Джессика впоследствии допускала, что Дебора вызывала у нее ревность16. Несмотря на вынужденное постоянное общение двух самых младших сестер и непрестанную игру в Цып, отношения в этой паре были, вероятно, более односторонними, чем между Джессикой и Юнити, двумя будущими париями (хотя в детстве неспособность вписаться в социум явно проступала только у Юнити). Дебора же обладала на диво покладистым характером, и это вполне могло раздражать Джессику.

В 1936 году мать отправилась с тремя младшими в средиземноморский круиз. Возможно, Сидни предчувствовала неладное и пыталась, пока не поздно, отвлечь Юнити и Джессику от их крайностей. Однако Юнити твердо держалась уже усвоенной манеры: вступала на борту в споры с лекторшей левых взглядов (а лекции на корабле читала не кто иная, как герцогиня Атолл), в Испании нацепила значок со свастикой, и ее чуть не прибили. В “Достопочтенных и мятежниках” Джессика утверждает, что затем и сама наподдала сестре, попытавшись разъяснить ей смысл испанской Гражданской войны. В воспоминаниях Деборы это никак не отразилось, они сохраняют принципиально “нормальный” тон: на корабле она и Джессика продолжают забавляться в той очаровательно-проказливой манере, которая присуща младшим сестрам в романах Нэнси, обзывают безобидного ученого “профессором-потаскуном” (что также будет использовано в “Любви в холодном климате”) и зачарованно таращатся на евнухов во дворце Топкапи (“Дети, – сказала им Сидни, – даже и не вздумайте заговаривать о евнухах за ужином”). Рассказ Деборы изображает юных девушек, дурашливых и счастливых, однако Джессика потом писала, что в этом путешествии уже замышляла побег, который и осуществила спустя год.