Эрик Ларсон - Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса

• Название: Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса
• Автор: Эрик Ларсон
• Жанр: Триллер
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-04-089363-8

Это классический документальный триллер о первом американском серийном убийце, действовавшем под псевдонимом… Холмс.

Доктор Холмс творил свои мрачные дела в конце XIX века в Чикаго, где к Всемирной выставке 1893 года он выстроил свой зловещий отель (в народе его прозвали «замок») с лабиринтами и комнатами без окон. Позже осмотр подвала этого дома вызвал шок даже у бывалых полицейских и циничных репортеров: личный крематорий, стол для вивисекций, множество орудий пыток и останки десятков пропавших туристов…

Холмс был так хитер, что только случайность вывела сыщиков на его след. Каким же образом полиция сумела найти маньяка, признанного первым в истории США серийным убийцей, и какие ужасные тайны хранит его прошлое?

Эта книга – будоражащее путешествие в холодный и извращенный мир идеального социопата.

---

Воспоминание об одном эпизоде не покидало его в течение всей жизни. Ему было пять лет, и он надел свой первый костюм, когда родители отправили его получать образование в школе, размещавшейся в одном из деревенских домов. «Я должен был каждый день проходить мимо приемной деревенского врача, дверь которой крайне редко бывала закрытой, – писал он позже в своих мемуарах. – Частично из-за того, что эта приемная ассоциировалась в моем сознании с источником всех тошнотворных микстур, вызывавших у меня неподдельный детский ужас (ведь это было еще до того, как появились лекарства для детей), а отчасти из-за многочисленных смутных слухов относительно состава этих микстур, это место вызывало у меня особое отвращение».

В те дни приемная доктора, несомненно, могла быть страшным местом. Все доктора были в какой-то мере любителями. Лучшие из них покупали трупы для изучения. Они платили наличными, не задавали никаких вопросов и сохраняли особо интересные части больных внутренних органов в больших светлых бутылях. Чтобы было легче решать анатомические проблемы, в приемных висели скелеты. Некоторые из них и впрямь оказывались чем-то вроде произведений искусства: с исключительно подробно, исключительно точно сочлененными составными элементами, и каждая отбеленная кость скреплялась с соседней с помощью меди, а зубы у черепов скалились в благодушной усмешке – казалось, эти висящие скелеты готовы бежать наперегонки по улицам и, весело болтая, ловить вагон канатной дороги.

Двое мальчишек постарше прознали про страх, который испытывал Маджетт, и однажды поймали его и потащили, «вырывающегося и вопящего», в приемную доктора. «Но они и не думали прекращать, – писал Маджетт, – пока не притащили меня и не прижали лицом к лицу к одному из улыбавшихся скелетов, который своими распростертыми руками, казалось, готов был схватить меня».

«Это было безнравственным и опасным действием по отношению к маленькому ребенку, здоровье и психика которого только еще формировались, – писал он, – но это, как показала жизнь, был своего рода героический метод исцеления, полностью избавивший меня от моих страхов и впервые пробудивший во мне обостренное чувство любознательности, а позднее желание учиться, в результате чего я по прошествии ряда лет выбрал медицину своей профессией».

Описанный инцидент наверняка имел место, но сценарий его был иным. Более вероятно, что два старших оболтуса поняли, что их пятилетняя жертва совсем не против такого ознакомительного эксперимента, и вместо отчаянного сопротивления и отчаянных воплей он просто рассматривал скелет с холодным вниманием.

Когда он снова перевел свой взгляд на своих мучителей, то бежать сломя голову из приемной доктора пришлось им.

* * *

Гилмантон, небольшой фермерский поселок в нью-гемпширском озерном крае, был довольно глухим местом: его обитатели не имели доступа к ежедневным газетам и практически не слышали свистков локомотивов. У Маджетта были брат и сестра. Его отец, Ливай, был фермером, как и его дед. Родители Маджетта были убежденными методистами, и ответом даже на невинную шалость были тяжелый посох и принуждение к молитве, после чего провинившегося отправляли на чердак, где он проводил весь день в полном молчании и без еды. Мать часто заставляла его молиться вместе с собой в ее комнате, а после молитв он чувствовал вокруг себя ауру какой-то робкой страсти.

Он сам считал себя маменькиным сынком. Проводил много времени, уединяясь в своей комнате за чтением Жюля Верна, Эдгара Аллана По и книг о научных открытиях. Он построил механизм, приводимый в движение ветром и отпугивающий птиц от отцовских посевов, и намеревался создать механизм на основе вечного двигателя. Он прятал в маленькие коробочки свои самые сокровенные сокровища, среди которых был первый удаленный зуб и фотография его «двенадцатилетней возлюбленной», хотя позже было высказано предположение, что в них хранились сокровища, имеющие прямое отношение к смерти, такие как черепа мелких животных, которых он, поймав в лесу рядом с Гилмантоном, обездвиживал, а затем, пока они были еще живыми, расчленял. Исследователи основывали свои умозаключения на суровых уроках, усвоенных ими при изучении поведения детей со схожим характером, проведенных в течение XX столетия. Единственным близким другом Маджетта был Том, мальчик старше его по возрасту, который погиб, упав во время игры, затеянной ребятами в заброшенном доме.

Маджетт вырезал его инициалы на стволе старой ели, росшей на дедушкиной ферме; там семья отмечала его рост, делая зарубки на дверном косяке. Первая зарубка появилась на высоте ниже трех футов. Одним из его самых любимых занятий были крики с высокого валуна, чтобы послушать эхо. Он был посыльным у «местного выездного фотографа», останавливавшегося на время в Гилмантоне. Фотограф сильно хромал и был рад этой помощи. Однажды утром этот фотограф дал Маджетту сломанную деревянную конструкцию и попросил отнести ее для замены в городскую мастерскую по изготовлению тележек. Когда Маджетт вернулся с новой конструкцией, он нашел фотографа сидящим рядом со своей дверью; он был наполовину раздет. Не сказав ни слова, фотограф снял одну ногу.

Маджетт был потрясен. Он никогда до этого не видел протезов конечностей и, не отрывая глаз от фотографа, наблюдал, как тот прилаживает новый блок к оставшейся части своей ноги. «Надумай он таким же таинственным образом заменить свою голову, мое удивление было бы не больше, чем то, что я испытал тогда», – писал Маджетт.

Что-то необычное в лице Маджетта привлекло внимание фотографа. Все еще опираясь на одну ногу, он переместился к камере и приготовился сфотографировать Маджетта. Как раз перед тем, как открыть затвор, он выставил напоказ свою искусственную ногу и помахал ею перед мальчиком. Через несколько дней он вручил Маджетту отпечатанную фотографию.

«Я хранил ее многие годы, – писал Маджетт, – и это худое, искаженное ужасом лицо босоногого мальчишки, одетого в домотканую одежду, я могу видеть и сейчас».

В тот момент, когда Маджетт описывал это неожиданное для него открытие, он сидел в тюремной камере, надеясь вызвать своими воспоминаниями сочувствие общества. Но даже если у представившего себе эту сцену и возникла бы симпатия, то в памяти тут же всплыл бы факт, что камерами, существовавшими во времена детства Маджетта, было практически невозможно запечатлеть такой трогательный момент, в особенности если объектом съемки был ребенок. Если тот самый фотограф и увидел что-либо в глазах Маджетта, то это была всего лишь бледно-голубая пустота, которую – а это он, к своему сожалению, знал – ни одна существующая тогда пленка не могла бы запечатлеть.

* * *

В шестнадцать лет Маджетт закончил школу и, несмотря на юный возраст, получил работу учителя. Сначала в Гилмантоне, а затем в Алтоне (в том же штате Нью-Гемпшир), где он встретил молодую женщину, которую звали Клара А. Лаверинг. Она никогда не встречала мужчину, подобного Маджетту. Он был молодым, но уравновешенным и выдержанным, а вдобавок к этому проявил способность к тому, чтобы внушать ей хорошее самочувствие, когда обстоятельства настраивали ее на совершенно противоположный лад. Он говорил так хорошо и с такой теплотой и постоянно, даже в обществе, проявлял нежную заботу о ней мелкими, но трогательными пустяками. Главным пороком Маджетта было его настойчивое требование того, что она должна позволять ему проявлять к ней свою любовь, но не как влюбленному в стадии формального ухаживания, а так, как это должно происходить после замужества. Она держала его на расстоянии, но не могла отрицать того, что Маджетт пробуждает в ней интенсивное желание, которое, по сути, отодвигало на второй план все ее мечты. Маджетту исполнилось восемнадцать, когда он предложил ей сбежать с ним и тайком пожениться. Она согласилась. 4 июля 1878 года мировой судья объявил их мужем и женой.

Поначалу страсть была намного более пылкой, чем ожидала Клара, наслушавшаяся строгих внушений от старших женщин. Однако охлаждение в отношениях наступило довольно быстро. Маджетт часто уходил из дому и подолгу отсутствовал. Вскоре он ушел и не появлялся дома несколько дней. Наконец он просто ушел совсем. Согласно журналу регистрации браков Алтона, штат Нью-Гемпшир, они оставались мужем и женой, но в их контракте было столько же юридической силы, сколько было ее в бумаге, превратившейся от времени в пыль.

* * *

В девятнадцать лет Маджетт уезжает, чтобы учиться в колледже. Он нацеливается на Дартмут [61], но меняет свое решение и вместо этого поступает непосредственно на медицинский факультет. Сначала он записывается на изучение программы по медицине в университете Вермонта в Берлингтоне [62], но находит этот факультет слишком маленьким и, проучившись там всего один год, переводится в университет Мичигана в Анн-Арбор, в одно из ведущих медицинских научно-исследовательских заведений на Западе США, известное своим повышенным вниманием к спорным вопросам методов анатомического препарирования. Он записывается в список студентов 21 сентября 1882 года. Летом первого года в этом университете он совершает то, что в своих мемуарах называет «первым поистине бесчестным поступком в своей жизни». Он поступил на работу к книжному издателю. Его обязанностью было стать коммивояжером и продавать единственную книгу, разъезжая по северо-западной части штата Иллинойс. Вместо возврата выручки издателю он присвоил деньги себе. В Мичиган он вернулся в конце лета. «Едва ли я мог посчитать свою поездку на Запад неудачей, – писал он, – потому что я увидел Чикаго».