Алексей и Ольга Ракитины - Скопец

• Название: Скопец
• Автор: Алексей и Ольга Ракитины
• Жанр: Историческая проза

Фабула романа «Скопец» основана на реальных событиях, связанных с выявленным в 1880 г. разворовыванием состояния известного столичного купца-миллионера Солодовникова (в романе – Соковников). Детективная история вплетается в канву трагических событий полувековой давности, связанных с полной мрачных тайн историей секты скопцов. Ответит ли столичная полиция на вопрос кем, когда и как оказались похищены миллионы одного из богатейших купцов России? Будет ли изобличен таинственный мошенник?

---

Нотариус Утин, выждал паузу, переглянулся несколько раз с Шумиловым и, обведя всех взглядом, громко хлопнул в ладоши, привлекая внимание:

– Господа, по вашей реакции я вижу, что последняя воля Николая Назаровича вызвала определённое недоумение…

– Уж не то слово, господин нотариус, – с вибрацией в голосе моментально отозвалась г-жа Смирнитская, – я чувствую себя просто-напросто обворованной!

– Простите, уважаемая, но я никак не могу согласиться с такой оценкой.

– Вы не можете, да? Позвольте уточнить, сколько получили вы? – наступательно и скоро вновь заговорила актриса; поскольку нотариус не ответил, она оборотилась к прочим присутствующим. – Господа, кто-нибудь записывал подряд? Можете сказать, сколько получил наш дорогой нотариус?

– Не надо лезть в мой карман и считать там деньги, – парировал нотариус.

– Карман, говорите, да? А то, что из карманов других людей – моего, или, скажем, Надежды Аркадиевны – деньги вытащены, сие вас никак не беспокоит?!

– Из вашего кармана, госпожа Смирнитская, ничего не вытащено, потому как туда пока ещё ничего не положено, – с невозмутимой корректностью отозвался Утин. – Деньги принадлежали покойному Николаю Назаровичу, и на то, как ими распорядиться, он имел полное право не спрашивать ничьего – в том числе и вашего! – мнения.

– Ах вот оно что! – понижая голос до свистящего шепота, отчего впечатление сдерживаемого негодования только усилилось, продолжала дама. – Вам, господин нотариус, видимо, дали самый сладкий пирожок! Скажет мне кто-нибудь, сколько отвалилось господину Утину от щедрот Николая Назаровича?! – повторила свой вопрос актриса, обводя присутствующих горящим взглядом.

– Я записывал всё дословно! – поспешил вмешаться Лядов. – Господину Утину причитается двадцать процентов от всех денег, что останутся после безусловных выплат, твёрдо зафиксированных в рублях.

– Тоже двадацать??? – она на миг замолчала. – Вот видите, дорогой господин Утин, вас, кажется, тоже обобрали!

– Позвольте, кто же это меня обобрал?

– Наш дражайший Николай Назарыч!

– Извините, не могу с вами согласиться. У меня невозможно украсть то, чем я не владел. Николай Назарович никак не мог украсть у меня то, что принадлежало ему же самому.

– Дорогой Лавр Ильич, – капельмейстер довольно бесцеремонно оттеснил Тамару Платоновну, стоявшую у него на пути, и шагнул к нотариусу. – Не находите ли вы странным самый принцип построения завещания? Почему часть выплат названа в неких фиксированных суммах, а часть – в процентах от остатка? Стало быть, есть то, что подлежит безусловному выполнению, а есть – иное, необязательное? Разве сие возможно с точки зрения закона?

– Антон Антонович, завещатель вправе придать своей последней воле тот вид, который более полно отвечает его замыслу. Он может указывать денежные суммы как в рублях, так и в процентах…

– Но как же может завещатель… – начал было Лядов, но его неожиданно перебил явно чем-то взволнованный доктор.

– Я хотел бы сделать важное, как мне кажется, заявление. Извините, если перебиваю… – глаза Гессе перебегали с одного лица на другое, ни на ком не задерживаясь. – Дело заключается в том, что я присутствовал при самом акте составления сего завещания покойным Николаем Назаровичем. Прежде чем пригласить нас – то есть господина Селивёрстова и меня – поставить наши подписи, он прочитал текст вслух. И, как мне сейчас кажется, тогда в этом завещании фигурировали совсем другие цифры.

– Па-а-а-звольте! – прорезался голос молчавшего до того пристава, – Что значит «другие»?

– Например, мне помнится, что господину Куликову было завещано как будто бы восемнадцать тысяч рублей, а лакею Базарову – пять тысяч. Сумм в двадцать тысяч, а уж тем более в пятьдесят тысяч, тогда вообще не звучало.

Повисла тяжёлая тишина. Каждый из присутствовавших задумался над услышанным.

– Так что же вы хотите сказать? – спросил пристав.

Благородный доктор только развёл руками и беспомощно огляделся по сторонам. Он наткнулся на испепеляющий взгляд купца Куликова и только теперь догадался, что своею репликой, возможно, задел чужие интересы.

– Я допускаю неуместность моего замечания, – пробормотал Гессе, – и то, что кому-то может не понравиться сказанное, но… я говорю, что помню!

– Господин Селивёрстов, вы что скажете? – пристав оборотился к управляющему.

– Я не знаю, зачем уважаемый доктор начинает нас путать! – важно провозгласил Яков Данилович. – По-моему, всё так и было. Именно такие цифры мне и запомнились.

– И я в свою очередь могу добавить, что Николай Назарович рассказывал мне о завещании именно двадцати тысяч рублей, – тут же поддакнул Куликов. – Так оно и вышло!

– Господин Гессе, подойдите, пожалуйста, ко мне, – попросил доктора пристав. – Посмотрите на третий лист завещания. Вы узнаёте свою подпись?

Гессе приблизился к полицейскому, придирчиво изучил показанный ему лист и после долгой паузы пробормотал:

– Да, моя.

Выглядел он в эту секунду несколько растерянным.

– Посмотрите на текст выше, поглядите на то, как исписаны предыдущие страницы, – продолжал пристав. – А теперь скажите, вы узнаёте руку покойного?

– Ну да, рука Соковникова.

– Вам не кажется, что почерк как-то изменён или несколько отличен от его обычной манеры письма?

– Нет, вроде бы… Это почерк, присущий Николаю Назаровичу.

– Ну, а вы, господин Селивёрстов, – обратился к управляющему пристав, – свою подпись сможете узнать?

Селивёрстов подошёл широким шагом, глянул на лист безо всяких эмоций:

– Моя рука! Чего там смотреть-то?! И почерк хозяина узнаю, однозначно его рука ходила! Вы подлог, что ли, подозреваете? Смешно даже!

– Так, теперь вы, Базаров, – подозвал лакея пристав, – Что можете сказать о своей подписи?

– Моя-с, моя безусловно, – закивал Владимир Викторович, – Уж и не знаю, для чего тут тень на плетень наводить. Всё есть, как было!

– Это что же получается?! – неожиданно взвилась актриса Епифанова. – Всё неверно, всё не сходится! Вон доктор сказал, что завещание не соответствует… Что вы его дураком выставляете?!

Глаза её горели огнём, а негодующий голос дрожал, лицо и открытая шея пошли огромными малиновыми пятнами. Не вызывало сомнений, что актриса близка к истерике.

– Помилуй Бог, вы это об чём толкуете? – изумился пристав.

– Мне Николай Назарович обещал совсем другое! Он был хозяин своего слова! Он не мог так со мною поступить…

Пристав сразу же понял, к чему клонит актриса, и только пренебрежительно махнул рукою, давая понять, что не намерен слушать бессодержательную демагогию. Повернувшись к секретарю, громко произнёс:

– Внесите в протокол, что поименованные в завещании свидетели при предъявлении им сего документа свои подписи под ним опознали.

– Это что же получается… то завещание, что вскрывали у нотариуса Утина теперь отменено? – воскликнула Епифанова, которая никак не могла успокоиться.

– Уважаемая Надежда Аркадиевна, по отечественному наследственному праву именно ныне найденный документ имеет силу последней воли, – негромко ответил ей Шумилов. – Другими словами, каждое последующее завещание отменяет предыдущее. Поскольку открытое ныне завещание составлено в соответствии с правилами, для его отвода оснований не существует.

– Это как это «не существует»? А может, он умом тогда подвинулся? А что, если у него в последние месяцы начинались разные задвиги в голове?

– Под завещанием подписываются лица, призванные свидетельствовать о состоянии автора, – принялся спокойно разъяснять Шумилов. – Свои предположения о недееспособности Николая Назаровича Соковникова вы вправе обсудить с ними. Кстати, один из них как раз являлся его лечащим врачом. О лучшем свидетеле и мечтать не приходится. Полагаю, господин Гессе специально был приглашён завещателем на тот случай, если придётся свидетельствовать в суде о состоянии его умственных способностей.

Поскольку уже минул час пополудни, Василий Соковников предложил всем желающим отобедать. Впрочем, возможно это предложение преследовало цель разрядить обстановку и снять раздражение тех гостей, кто остался недоволен открытым завещанием. Пристав с двумя своими подчинёнными с удовольствием отправился к столу, но за ними последовали далеко не все: купцы Локтев и Куликов обратились к душеприказчику Утину с разъяснением порядка вступления в права наследования, после чего уехали в одной коляске. Уехала и Смирнитская, негодующая и раздражённая, ставшая очень похожей на шипящую в гневе кошку.

Надежда Аркадиевна Епифанова сидела в столовой с видом умирающего лебедя, демонстрируя томными вздохами и закатыванием глаз до какой степени плохо себя чувствует. Её страдания не произвели на присутствующих ни малейшего впечатления, кто хотел есть, тот сделал это с аппетитом. Общий разговор за столом так и не сложился, хотя Лядов несколько раз высказался в том духе, что ему непонятно, отчего это Николай Назарович не написал в последнем завещании, сколько у него сбережений в деньгах, на банковских вкладах, и не перечислил каждую ценную мелочь, как он это сделал в предыдущем завещании. Никто не поддержал попыток капельмейстера порассуждать о содержании найденного завещания, видимо, не желая портить себе аппетит неминуемой склокой.