Владимир Лопухин - Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел

• Название: Записки бывшего директора департамента министерства иностранных дел
• Автор: Владимир Лопухин
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-59818-7268-6

Воспоминания Владимира Борисовича Лопухина, камергера Высочайшего двора, представителя известной аристократической фамилии, служившего в конце XIX – начале XX в. в Министерствах иностранных дел и финансов, в Государственной канцелярии и контроле, несут на себе печать его происхождения и карьеры, будучи ценнейшим, а подчас – и единственным, источником по истории рода Лопухиных, родственных ему родов, перечисленных ведомств и петербургского чиновничества, причем не только до, но и после 1917 г. Написанные отменным литературным языком, воспоминания В.Б. Лопухина, впервые публикуются в полном объеме и имеют несомненный интерес, как для специалистов, так и для широкого круга читателей.

---

Флигель-адъютант князь Николай Дмитриевич, выйдя из Конного полка в чине полковника, был назначен, с производством в свитские генерал-майоры, сначала начальником контроля Министерства двора, а потом начальником «Кабинета его величества». Незадолго до своей кончины получил назначение состоять при вдовствовавшей императрице Марии Федоровне. Близости Николая Дмитриевича к супругам Витте обязан был не только его брат Алексей Дмитриевич своею карьерою, но и муж сестры, князь Гагарин, своим назначением ректором Политехнического института.

Вдова князя Сергея Александровича Оболенского княгиня Наталия Владимировна была душевно больная. Пунктом ее помешательства было ее убеждение в том, что она стеклянная. Может разбиться и рассыпаться. Вне этого пункта проявляла себя вообще нормальною. Принимала, выезжала. Придерживалась тех же семейно-объединяющих начал, что и княгиня Дарья Петровна. Была столь же приветлива и благожелательна. Вероятно, это была особенность ее поколения, не унаследованная поколением, непосредственно следовавшим. Но, по болезни, приемы ее были не столь частые, и посещаемость их была меньшею, чем у Дарьи Петровны. Старший ее сын князь Владимир Сергеевич с головою ушел в службу при дворе, где был гофмаршалом при царе Александре III. И двор же поженил его на приближенной к императрице Марии Федоровне неинтересной и некрасивой камер-фрейлине графине Александре Александровне Апраксиной. Сам же был и красивый, и видный, и с хорошим положением. Но весь во дворе и ничего вне двора. Так и умер, неожиданно и рано, на своем посту, замещенный мужем своей сестры Веры Сергеевны, графом Александром Васильевичем Голенищевым-Кутузовым. Брат Владимира Сергеевича, князь Валерьян Сергеевич, был старшим советником Министерства иностранных дел на правах товарища министра при графе Муравьеве, а потом товарищем министра при преемнике последнего графе Ламздорфе. Честный, но ограниченный, сухой и скупой при совершенно достаточной материальной обеспеченности, чиновник-педант и формалист крайне узкого кругозора. Третий брат, князь Платон Сергеевич, отличался только красотой и несчастливым браком на столь же, как и он, красивой супруге, урожденной Нарышкиной, которая от него ушла к флигель-адъютанту из офицеров Преображенского полка Рейтерну, лицу, по общему мнению, всего менее заслуживавшему предпочтения перед Платоном Сергеевичем. Карьеры Платон Сергеевич не делал и не сделал. Был в свое время, как и его брат Владимир Сергеевич, кавалергардом. Состоял при дворе вел. кн. Владимира Александровича.

Семья Михаила Александровича Оболенского состояла в пору моей встречи с ней из его вдовы, урожденной кн. Стурдза, сына Ивана Михайловича и двух дочерей, Елены Михайловны Чертковой и Агриппины Михайловны Панютиной. Румынская кровь Стурдза ярко сказалась на внешности князя Ивана Михайловича и отчасти Елены Михайловны. Агриппина Михайловна – Грушенька Панютина – нисколько на них не похожая, скорее олицетворяла северный тип. Была красива и интересна. Иван Михайлович, некогда мичман флота, долгие годы был не у дел. Соскучившись и созрев, решил вступить в карьеру. Был назначен губернатором в одну из южных губерний. В пору вспыхивавших то здесь, то там аграрных беспорядков кого-то где-то усмирял[42]. За усмирение на него было произведено покушение. В него стреляли. Что-то плохо помнится, не то пуля мимо прошла, не то только слегка его оцарапала. Но он все-таки попал в герои и из героев был перемещен на должность финляндского генерал-губернатора. Захотелось ему непременно генеральских эполет. И так как в юности был мичманом, то его произвели в генералы по адмиралтейству. В настоящие адмиралы бывший мичман не прошел. Не доплавал. Память как об умном человеке по себе не оставил и, как говорят, данных на то не имел. Елена Михайловна была образцовая семьянинка – прекрасная мать и жена, милая, добрая, приветливая, простая, лишенная всякого аристократического снобизма. Пользовалась общими симпатиями и уважением. И муж ее, Федор Михайлович Чертков, помещик и местный деятель Воронежской губернии, был хороший человек. Прожили большую часть жизни в провинции. В Петербург перебрались довоспитывать детей. Федор Михайлович получил в столице скромное место члена Дворянского банка. Грушенька была героинею трагического романа. Ее полюбил, долго за нею ухаживал и сделал ей предложение царскосельский гусар Панютин. Она с ним кокетничала, поддерживала его увлечение, а когда дело дошло до предложения, почему-то ему отказала. Вскоре отправилась на Кавказ. Там познакомилась и, по свойственному ей обычаю, стала кокетничать с нижегородским драгуном Лазаревым. И этот сделал ей предложение. Она согласилась. Объявлены были женихом и невестою. Снимались вместе в качестве женихов и раздавали снятую с них фотографическую карточку. Затем Грушенька передумывает. Пишет о своем согласии Панютину. Бежит с Кавказа и венчается с ним. Лазарев приезжает в Петербург, вызывает Панютина на дуэль и с первого выстрела его убивает… Виновница кровавой трагедии Грушенька действовала совершенно бессознательно, не отдавая себе отчета в возможных последствиях проявленных крайнего легкомыслия и необдуманности.

Через Оболенских мы были в родстве и с семьею Озеровых, состоявшей из приближенной к императрице Марии Федоровне ее любимицы камер-фрейлины Екатерины Сергеевны и братьев, генералов Андрея Сергеевича, женатого на моей тетке Ольге Алексеевне Лопухиной, управлявшего двором великого князя Михаила Николаевича, и Сергея Сергеевича, бывшего командиром Преображенского полка. Андрей Сергеевич был душевный и милый человек, его же брат и сестра – неприветливые сухие люди. До мафусаиловых лет дожила их мать Наталия Андреевна. В качестве старейшего члена многочисленной семьи она являлась предметом особенного родственного почитания. Считалось обязательным являться к ней время от времени на поклон. Старуха была приветливая и добрая. Но постепенно, перевалив за 90 лет, выжила из ума. Паломничество к ней было делом в достаточной степени скучным. Последние года она настолько иссохла, что превратилась в совершенные мощи. И все думалось: этот визит будет последним. Но она пережила все предвидения этого рода. Стала по несколько раз в год болеть воспалением легких столь же часто и просто, как другие люди отбывают обыкновенный насморк. При первых ее воспалениях казалось, что должна неминуемо наступить развязка. Но после каждой болезни она только ощущала прилив новой бодрости. Окончательно всех сбила с толку. Умерла, когда окружающие всего менее этого ожидали.

Деда своего Алексея Александровича и бабку Варвару Александровну я не знал. Оба скончались в пору моего младенчества. По рассказам представляю себе деда по его времени передовым и культурным человеком. Дом его в Москве на Молчановке привлекал наиболее выдающихся людей его эпохи. Частыми посетителями и друзьями были Гоголь, Самарин, Хомяков. Тесная дружба связывала деда с поэтом Лермонтовым, увлекавшимся родною сестрою деда. Вхожи были в дедовский дом и менее крупные величины. Часто бывал писатель Маркевич, списавший действующих лиц своего известного романа «Четверть века назад» с большинства друзей и знакомых моего деда[43]. Политические тенденции дедовского кружка были прогрессивные, но лояльные. Идеология – славянофильство. Настроение – мистическое. Склонность к романтике и фатализму. Как человек культурный и передовой, дед установил в своих имениях режим исключительно мягкий и гуманный. Принципиально являлся сторонником открепощения крестьян. Событий, однако, не предвосхищал. Но когда они наступили, и воля была объявлена, то все-таки растерялся, предоставив проделать все требовавшиеся формальности своему зятю князю Трубецкому, которого и снабдил полною доверенностью[44]. Сам же лег в своем кабинете на диван, запретил кого бы то ни было к себе пускать и, отвернувшись к стене, в молчании пролежал два месяца. Пытавшийся несколько раз проникнуть к нему, чтобы переговорить о делах, князь Трубецкой был всякий раз неизменно изгоняем. Все-таки и по эмансипации состояние осталось у деда большое – имения в Московской, Рязанской и Смоленской губерниях. Тем не менее растерянность, неприспособленность, неумение жить были таковы, что бывали дни, когда в доме не оказывалось ни копейки и приходилось занимать рубля по 3, по 5, на день, на два. Сокращение расходов понималось так, что все лошади, экипажи и весь выезд были безвозмездно переданы в собственность извозопромышленнику с обязательством в течение года[45] подавать, в случае надобности, экипаж за ту самую месячную плату, за которую можно было бы подрядить извозчика и без уступки ему целого легкового обоза. Сын богатых родителей, мой отец спал все четыре года своего студенчества в родительском доме на диване с вылезшими и покривившимися пружинами, впиравшимися ему в спину и бока.