Виктор Лензон - В городе Кагановиче. Разные истории

• Название: В городе Кагановиче. Разные истории
• Автор: Виктор Лензон
• Жанр: Русское современное

Книга объединяет рассказы-истории, написанные от первого лица. Эти «истории» весьма разнообразны по тематике и охватывают различные стороны и сферы жизни. Объединяет их лишь присутствие автора, путешествующего по кастам, судьбам и географическим объектам.

---

В городе Кагановиче Разные истории Виктор Лензон

© Виктор Лензон, 2017

ISBN 978-5-4485-8968-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия

По убеждению автора, по-настоящему интересно только то, что было на самом деле. Ни один драматург в своей фантазии не сравнится с тем, что, порой, «выдумывает» сама жизнь. Наверное, поэтому большинство рассказов написаны в жанре «Истории». Истории очень разные – о путешествиях, о детстве, о жизни вокруг, о гастролях, об искусстве, о великих, о педагогах, истории об истории и, конечно, истории о любви. Единственное, что делает все эти истории литературой – это «взгляд режиссёра на материал», та тональность, в которой переживал их содержание их главный персонаж – сам автор.

Дачные истории

«Есть то, чего нигде нельзя найти, но всё же есть место, где это можно отыскать»

Хасидская мудрость.

– А что карась? Вот у моей тёщи кошка была. Так карася не ест – только ледяную ей подавай, … его знает.

Два рыбака неспешно беседовали, коротая время между поклёвками.

Солнце токо-токо встало. Было без пятнадцати семь, конец августа, и луна, изрядно побледнев и осунувшись, ещё отражалась в сине-прохладной воде, путаясь с новым солнцем в белых кучерявых облаках. Клевало не особенно – так, мальки дразнили поплавок, рыба где-то плескалась, да не там, где надо. Ново-Харитоньевское озеро со странным названием «Новый Бам», возникшее от запруды реки Дорки, в этот момент больше располагало к созерцанию подмосковных красот, чем ловле карасей с бычками. А созерцать было что. При полной тишине воздуха вода становилась чистейшим зеркалом, в котором отражался, удваиваясь в перевёртыше, весь вертикальный мир – ивы, берег, небо с шеренгами белых париков, окрестные постройки, неподвижно дремлющие над гладью удочки. И даже чёрные утки-поганки становились двуглавыми, смотрясь в не жадную на отражения воду.

Так случилось, что озеро расположилось между двумя церквями, носящими одно и то же имя Георгия Победоносца – старообрядческой, стоящей на Егорьевском шоссе, и канонической православной, что на горке, недалеко от станции Игнатьево. Получилось даже как-то символично: мол, направления веры разные, а озеро одно. Или наоборот – водораздел, поди – попробуй переплыви. Правда, пейзаж отражения портила труба, не имевшая к русскому христианству никакого отношения. Зато она недвусмысленно напоминала о том, что ты находишься в гжельских краях, в непосредственной близости к производству знаменитого фарфора.

Само происхождение слова «гжель» затерялось где-то меж балтийских гидронимов. В левобережье верхнего Приднепровья спокойно течёт себе речка Агжелка, а неподалёку – Гжать. Какие-такие до-славянские люди называли так речки, и в честь чего – сегодня уже толком не узнать. Зато у подмосковной Гжели есть своя собственная история. Впервые Гжель упоминается в духовной грамоте Ивана Калиты. После Калиты она принадлежала его сыну Ивану Красному, за ним – Дмитрию Донскому, ещё позже – сыну Донского Василию 1, потом вдове Василия Софье Витовне. Одним из владельцев Гжели был внук Дмитрия Донского Василий Васильевич. В 1426 г., когда была в Москве эпидемия чумы и «мор был велик в городах русских» он укрывался тут, в гжельских лесах, «от поганой заразы».

«Гжель, а во Гжели дворцовое село Гжель», как она названа в писцовых книгах 1519 года, позже, уже в правление Ивана Грозного стала обозначаться как «государева дворцовая волость», т.е. собственность царского двора.

Когда-то до этих мест, расположенных меж двух подмосковных речек, протекающих по западному краю Мещерской низменности, Гжелки и Дорки, простиралась подмосковная тайга, следы которой ещё остались в окрестных, местами почти диких лесах. На заре русской цивилизации поселений тут было не много, а занимались почти исключительно охотой и бортничеством. Позднее крестьян обременили обычными для тех времён повинностями. Дворцовая контора получала с них в год «62 рубля денежных доходов и 14 рублей ямских и полонянничных денег». Крестьяне должны были поставлять для двора 153 четверти ржи и 228 четвертей овса, 22 барана, 22 «сыра с полсыром», 1400 яиц, 235 гусей, «четверть с осьминой» орехов, 45 возов сена…

Так продолжалось до тех пор, пока не обнаружили в тех местах уникальные белые глины В 1663 году царь Алексей Михайлович издал указ «…во Гжельской волости для аптекарских и алхимических сосудов приискать глины, которая годица к аптекарских сосудам». К аптекарским сосудам глина явно сгодилась, и Гжель постепенно стала приобретать свою керамическую славу.

В 1744 г. сюда вместе с владельцем керамического завода в Москве Афанасием Гребенщиковым приезжает создатель русского фарфора Дмитрий Виноградов, познакомивший впоследствии с уникальными гжельскими глинами М.В.Ломоносова. Тот в свою очередь отозвался о них следующим образом: «…Едва ли есть земля самая частая и без примешания где на свете… разве между глинами, для фарфору употребляемыми, какова у нас гжельская или ещё исетская, которой нигде не видел я белизною превосходнее».

И началось… Производство гжельского фарфора пошло в гору. К концу 1770-х годов было уже пять заводов, не считая многочисленных кустарных мастерских. Владелец одного из них, С. Афанасьев удостоился чести выполнить придворный заказ на посуду, и посуда эта была названа «…на фасон заморских самолутчей доброты». Как водится, спрос рождал предложение, и в Гжели появились не только выдающиеся мастера – Никифор Гусятников, Иван Срослей, Иван Кокун, но и умелые купцы-фабриканты. Один из них, старовер Яков Кузнецов, организовал в деревне Ново-Харитоново, которое и есть самый центр Гжели, новое производство, перешедшее впоследствии к его сыновьям – Терентию и Анисиму. А это, между прочим, те самые Кузнецовы, которые «кузнецовская посуда», впоследствии сменившая место жительства на Дулёво.

Как ни странно, о мастерах известно, всё-таки, меньше, чем об «организаторах производства». Особенно о тех, кто начал, пусть и кустарно, делать посуду в Гжели. Естественный ответ: конечно, местные жители! Так-то оно так, только хорошо бы взглянуть на ассортимент и форму некоторых предметов. Среди квасников, ваз, столовой посуды и чисто русских фигурок одним из классических образцов Гжели и по сей день является кумган. А штука эта и по форме, и по названию не русская совсем.

Или вот прошлым летом приключилась со мной вот какая история.

В начале Х1Х века даже на фоне кузнецовского производства в Ново-Харитоново славился Кузяевский фарфоровый завод, точнее заводы Ермила Иванова и братьев Лаптевых. Был он хорошо известен и в конце века двадцатого. Кузяевские «штучки» всегда отличались формой, особой купеческой статью, ассортиментом и цветовой (преимущественно цветной) гаммой. Лет пять назад производство тут окончательно погибло. Некоторое время ещё оставался небольшой магазинчик на территории, но и он постепенно захирел. Так что от былого величия остались только ржавые ворота с надписью «Кузяево – сила vorever». Ещё в Кузяево, помимо рядом расположенной одноимённой деревни в полном недоумении остался лишь Посёлок кузяевского фарфорового завода, да остановка автобуса, что заезжает сюда из Раменского по дороге в деревню Аринино.

Так вот, будучи в тех краях я всё-таки подошёл к проходной завода. На удивление, там сидела и закусывала тётка, продолжавшая что-то охранять. Как быстро выяснилось, охрана здесь была совершенно не при чём. Тётка распродавала остатки кузяевского производства – пиалки, чайники, зодиакальные игрушки и другую ерунду. Спрашиваю: «Почём?»

– Что «по чём»?

– Пиалки

– Тебе какие, с цветочками или монголки?

– Монголки? Покажите.

Показывает. Действительно, пиалки бело-голубые, но с характерным бурято-монгольским арнаментом.

Спрашиваю, что ж это, кузяевский завод монгольскую посуду выпускал?

Ответ поразил своей потаённой логикой:

– А ты, случаем, не из евреев будешь?

Из евреев – не из евреев – вопрос другой. А вот откуда в Гжели монголки с кумганами?

Пытаясь найти ответ на этот вопрос, я как-то разговорился с художницей, автором многих гжельских моделей. «Пришлые люди», сказала она. По устному преданию, гончарным промыслом в Гжели начали заниматься эти самые пришлые люди, упоминания о которых нет ни в каких официальных источниках. Кто они – потомки, половцев, кипчаков, хазар, западные татары? Неизвестно. Хотя известно, что кумган, например, и сегодня широко используется (для разных, в основном гигиенических целей) на исламском востоке.

Вот в таких фарфоровых заморочках из века продолжают своё неспешное течение Гжелка с Доркой. Та, что дала название всему краю, берёт начало у деревни Кошерово.