Руслан Гавальда - Литературный оверлок. Выпуск №4 / 2017

• Название: Литературный оверлок. Выпуск №4 / 2017
• Автор: Руслан Гавальда
• Издательство: ЛитагентРидеро78ecf724-fc53-11e3-871d-0025905a0812
• Жанр: Драматургия

Беги ко мне, мой раненый зверёк, тебе я сон и сонм, и рагнарёк, и тьма богов, и снег, и тяжесть льдин, и Один, жертвующий глаз один, волна, вальгалла ледяных морей, уснуть навек – не значит умереть. Лилия Вахитова

---

– Как по-вашему, могли бы Вы любить меня?

– Что?

– Мне кажется, что я мог бы любить Вас. В течение часа. Может быть, дольше. Давайте обойдемся без обиняков. Я вижу в Вас чистоту, к которой мне хочется прикоснуться.

– Как-как? – И муфтий рассмеялся. Смех у него получился какой-то вихляющийся, сухой и скрипучий.

– Не притворяйтесь шокированным. Нет так нет, ответ за Вами, но не делайте вид, будто я задал вопрос о том, что никогда не приходило Вам в голову.

– Ну… – Абдуллах Амин опять усмехнулся, хоть делать это не собирался. – Просто я…

Ладони его спустились с плеч, прошлись по спине, и внезапно муфтий переступил какую-то черту. Что-то уже случилось, и даже если он отпрянет от Рудольфа Нуреева и убежит из этой квартиры, оно все равно останется случившимся. Он перешел на другую сторону и потому с великим облегчением позволил ему расстегнуть его рубашку. И на краткий миг ощутил такой же покой и правильность происходящего, какой ощущает раздеваемый перед сном ребенок.

– Прелестно, – прошептал Рудольф Нуреев. – У Вас прелестное тело, Абдуллах, как это прекрасно – быть таким стройным и притягательным.

Абдуллах Амин позволил этому слову покружить немного в его сознании. «Притягательный». Он коснулся самой верхней пуговицы на рубашке Рудольфа Нуреева и, ощутив стремительный наплыв радостного волнения, расстегнул ее. И увидел кусочек кожи Рудольфа Нуреева, темной, испещренной черными волосами. Он не мог поверить, что ему дозволенно было сделать это. Кровь стучала в висках муфтия, какая-то часть его сознания словно воспарила и наблюдала за происходящим, охваченная ликованием и ужасом, а между тем пальцы его спускались вниз, расстегивая пуговицы. Наконец рубашка распахнулась, и Абдуллах Амин увидел мягкие мышцы его груди, мохнатую припухлость живота. Муфтия раскачивало между брезгливым желанием и обжигающим, стенающим смущением.

Рудольф Нуреев приложил к губам толстый коричневый палец. Абдуллах Амин подчинился. От него требовалось только одно – не говорить «нет». Отсветы свечей пролетали по декоративным тканям, как легкий ветерок. Рудольф Нуреев уже развязывал шнурки его ботинок. И Абдуллах Амин вдруг захотелось сказать хоть что-то. Его охватила внезапная уверенность в том, что если он не услышит сейчас свой голос, то потеряет себя. Исчезнет в нигде, стынущем за самой кромкой мира.

*

Они жили, оба, как только им удавалось встретиться (а встретиться им теперь удавалось часто, ибо оба искали и успешно находили множество причин, что в одно и то же время и в одной и той же стране у них внезапно обнаруживались неотменные дела), на верхнем этаже блекло-коричневых дома. В дребезгливых окнах их съемных квартир всегда колыхались постельные покрывала, украшенные «индийскими огурцами», на чопорном парадном крыльце раздраженно поблескивали серебряные колокольчики. Нуреев такую обстановку обожал.

Абдуллах Амин, сидевший с Кораном и чашкой ароматного чая за белым мраморным столиком, поднял взгляд, ощутив настороженную панику, – как если бы бестелесный голос обнародовал самое стыдное из его потаенных желаний.

За ним уже продолжительное время наблюдал Рудольф Нуреев.

– Я увидел в Вас нечто знакомое мне, так же как вижу сейчас источаемый Вами свет. Оранжевый, но с наипрекраснейшей, чистой голубизны каймой. Представьте себе пламя газовой горелки.

Абдуллах Амин молчал. Он уже научился гордиться выпавшей ему привилегией и стесняться ее. При любом разговоре он норовил упомянуть о том, что происходит он отнюдь не из именитой, обеспеченной семьи, однако, когда это ему удавалось, ощущал себя лжецом. Разве не знал он любви и денег? Разве все напасти его, разве выбор жизненного пути не были на самом-то деле недугами привилегированности?

– Я кое-что почувствовал в Вас, – продолжал Рудольф Нуреев тихо. – И мне необходимо было выяснить, прав ли я.

Муфтий взглянул на часы, которые стояли рядом на столике и встал. Он опаздывал на службу, для которой и перелистывал Священную Книгу. Рудольф Нуреев заметил это и остановил его.

– Не уходите так сразу, – сказал он. – Сначала пройдитесь со мной немного.

Глаза его были жалостливы, как у незаслуженно наказанного ребенка.

Абдуллах Амин поколебался. А затем решил, что он, ранее человек храбрый, сумасбродный и не вполне реальный, пожалуй, сделал бы это. И, ощущая, как в душе его сплетаются бесшабашность и боязнь, Абдуллах Амин расправился и вышел с Рудольфом Нуреевым из дома.

– Пойдемте, – сказал Рудольф Нуреев. – Пойдемте туда.

Рудольф Нуреев потащил его в подвал дома.

Он отвел Абдуллаха Амина к покрытой подушками лежанке и там стянул с него рубашку, проделав это со спокойной, почти клинической уверенностью в своей правоте, как если бы он, Рудольф Нуреев, был врачом, а рубашка наносила Абдуллаху Амину непостижимый вред.

– Теперь ложитесь, – сказал Рудольф Нуреев.

– Я…

– Чшш.

Но он не шелохнулся. Гнев обжег его кожу и сразу же обратился во что-то иное, незнакомое. Негодование, желание, страх переплелись в нем так путано, что Абдуллах Амин уже не отличал одно от другого. Он лежал неподвижно, придавленный их совокупной тяжестью, а Рудольф Нуреев, покряхтывая, снял с его ног башмаки и поставил их на пол. Абдуллах Амин, глядя, как они отставляются в сторону, подумал, коротко и без испуга, о смерти.

– Я… – начал он, но продолжать не стал. Настоятельная потребность говорить сменилась столь же настоятельной – молчать, затеряться среди подушек, тканей, солений, консерв и стоящих в большом горшке павлиньих перьев, которые подмигивали ему в полумраке. Он обратился в часть этого подвала, и теперь с ним могло произойти все что угодно. И все было бы правильным.

Абдуллах Амин смотрел в потолок, на пересекающих ткань светло-зеленых слонов. Он стал частью комнаты. Произойти может все что угодно. Он видел свои штаны и рубашку, комком лежавшие на полу, и они представлялись ему одеждой какого-то другого человека, выдуманного им самим.

Рудольф Нуреев, стянув с него и трусы, прошептал: «Прелестно». Абдуллах Амин дышал. Он был гол, если не считать носков. Он был человеком, к которому приложимо слово «прелестно».

Вот и все. Конец.

И все случившееся мгновенно обратилось в ничто. Оно было таким огромным, а теперь стало ничем, оставив лишь вялый стыд и желание оказаться в другом месте. Рудольф Нуреев вытер рот, улыбнулся. Похлопал Абдуллаха Амина ладонью по животу, протянул другую к косяку.

– Извини, – проговорил он. – Ты слишком хорош и я не сдержался.

Муфтий кивнул. А чего еще ему оставалось делать?

– Я хотел… Показать тебе мой любимый островок… И не только показать… Знаешь… Ты можешь там жить… Можешь приплывать, прилетать туда когда угодно… Даже без меня… Ведь я… – Он знал, что может всё рассказать сейчас и получить отпущение грехов. Про эти ночи без Абдуллаха Амина. В грязных сартирах. Про то, как он гуляет без своего Абдуллаха Амина, и как он получил то, что только предложил Абдуллаху Амину, ведь они постоянные партнеры, ведь… Но уже через мгновение от желания его не осталось и следа. Мелкий эпизод, в коем в сущности-то не было ничего, кроме простого любопытства, открытости новизне, которую каждый творческий человек, искатель приключений берет с собой, отправляясь в новый мир. Все это не стоит слов, вдруг решил он, не стоило ссор, скандалов, которые могли из-за этого вспыхнуть, ведь душой то он принадлежит ему одному, ему, ему, только ему…

– Я люблю тебя, – признался он.

Он подступил к мулле – три шага – и поцеловал его в губы. Ни тот ни другой не произнесли ни слова. Абдуллах Амин повернулся к двери. Он чувствовал, что к верхней губе его пристала капелька влаги, – то ли слюны Рубольфа Нуреева, то ли его спермы. Он закрыл за собой дверь, прошел по голому коридору, поднялся, перепрыгивая ступеньки, по лестнице. Ему просто необходимо было спешить в мечеть. И он слишком ошеломлен, чтобы говорить, чтобы сказать, что чувства взаимны.

Но Рудольф Нуреев это понимал.

*

Прежде, чем Абдулла Амин решил посетить подареный ему архипелаг (так как на самом деле там три почти слитых друг с другом острова) прошло не мало времени, и он начал задаваться вопросом – как попасть на остров? Оказалось – никак! Остров – частная собственность (хотя в том числе уже и его тоже) и посетить его можно только по приглашению владельца, потому что кроме владельца никто не имел его точных координат. А вот подплыть к нему на достаточно близкое расстояние по незнанию – это пожалуйста!