Геннадий Мурзин - Разноцветье детства. Рассказы, сказки, очерки, новеллы

• Название: Разноцветье детства. Рассказы, сказки, очерки, новеллы
• Автор: Геннадий Мурзин
• Жанр: Русское современное

«Разноцветье детства» – сборник рассказов, сказок, очерков, новелл Геннадия Ивановича Мурзина. О чем тексты? О многообразии цветов и оттенков детства, причем, никак не зависит от смены политических строев. Бытует расхожее мнение, будто в стране советов детство было только счастливым. По мнению автора, тогдашнее детство было весьма-таки полосатеньким.

---

– Было бы чему завидовать, – возразил Никита и вновь сплюнул под ноги. – У моего отца, между прочим, квадрацикл… Знаешь, как гоняет? Попрошу и подарит.

– Не смеши! – Лёха захохотал на весь двор. – Какой квадрацикл может быть у отца-опойки?!

– Да ты!.. – Никита стал от гнева задыхаться. – Не трожь отца! Убью! – Никита схватил огромный булыжник, валявшийся у поребрика, и замахнулся на друга.

Лёха задрожал от страха.

– Ну, что ты, Никит… Шуток не понимаешь, да?

Никита, отбросив в сторону булыжник, по-взрослому ответил:

– За такие шутки, знаешь, что бывает?

– Не знаю… А что?

Никита грубо ответил:

– Хавальник чистят.

И тут над крышей дома что-то застрекотало. Лёха, задрав голову, сказал:

– Вертолет, пожалуй.

– Ну и нет! – возразил Никита. – Это отец летит ко мне на своем квадрацикле.

Лёха презрительно фыркнул:

– Не городи: квадрациклы по небу не летают.

– А у моего отца летает. Сам гляди.

Действительно, из-за стены дома вынырнул квадрацикл, покружился немного, выбирая место поудобнее, и опустился. За рулем сидел красивый мужчина в одежде крутого байкера. На нем был шлем с огромными очками, кожаные штаны и куртка, нарукавные краги, на ногах – массивные ботинки с толстыми подошвами. Никита со всех ног кинулся к мотоциклисту.

– Пап, ты прилетел? За мной, да? – мужчина молчал и лишь холодно поглядывал на сына. Никита на это даже не обратил внимание. Он ощупывал квадрацикл, ползая вокруг на коленях. – У, как круто!.. Даже крылья есть… Пап, покатай по небу, а?

– Ты мне не нужен, – почему-то голосом матери сказал отец, поддал газу, распустив крылья, квадрацикл мгновенно взлетел и скрылся за крышей соседнего дома.

Никита, подняв вверх руки, дико заорал в след отцу:

– Пап, ты куда?! Не оставляй меня здесь, не оставляй!

Никита подпрыгнул и, подражая птицам, замахал руками, пытаясь взлететь, но упал, ушиб коленки и больше от бессилия, чем от боли, громко зарыдал.

7

– Ну, что ты, сынок, что ты? Успокойся… Страшилка, да приснилась?

Голос Никите не знаком и он боится открыть глаза. Ему кажется, что сон продолжается. Но голос… Голос так мальчишке почему-то приятен, как никакой другой на целом свете. Страшно, а посмотреть все-таки хочется. Чуть-чуть приоткрывает глаза и видит мужчину, но не в церковном одеянии, а в обычном костюме. Вновь прикрывает глаза, думая, что сон продолжается. Ведь Никита четко помнит: когда засыпал, на этом месте сидел батюшка, отец Серафим. Никита вновь приоткрыл глаза: нет, мужчина в костюме никуда не делся, а продолжает сидеть на кушетке, ласково смотрит.

– Окончательно проснулся, да, сынок?

Никиту осенило. Он истошно заорал:

– Пап, это ты?! Всамделишный, да? – Никита, как мячик, подброшенный вверх сильной рукой, вскочил и кинулся на шею. Он всхлипывал, тиская отца, бормотал. – Я ждал… Так долго… Устал даже… Думал: не придешь никогда. Почему не приходил? Я не нужен тебе, да? Правда-правда?!

Сильные мужские руки обняли худенькое тельце ребенка.

– Ну, что ты, сынок? Как это «не нужен»? Ты же мой… Самый дорогой и любимый…

– А почему тогда так долго не приходил? – по-щенячьи заглядывая в отцовские глаза, спросил Никита.

Александр смутился.

– Понимаешь, сынок… Чуть-чуть еще подрастешь и я все тебе расскажу.

Никита притворно надул губы.

– Ну, вот! Взрослые всегда так, когда не хотят правду говорить.

Отец любовался сыном.

– Как ты вырос… И такой рассудительный… Молодчина!..

– Пап, а хочешь посмотреть, как я закончил полугодие?

Никита слетел с кушетки, принес дневник. Отец посмотрел и просиял.

– К тому же и отличник!

Никита, подражая кому-то из взрослых, заметил:

– Дети обязаны идти по стопам родителей.

В комнате послышался тяжелый вздох.

– Не всегда, сынок… Увы, не всегда…

Никита вновь стал тискать отцовскую шею.

– Пап, как ты узнал, что я очень-очень тебя жду? Боженька, да, надоумил?

Александр, улыбнувшись, ответил:

– Не сам он, а его верный слуга.

Никита приник к его уху и жарко зашептал:

– Я был в церкви… Молился… Просил, чтобы Боженька вернул мне отца… С небес спустился ангел-хранитель (это было во сне) и сообщил мне, что Иисус услышал и готов мне помочь.

– И, видишь, помог.

– Значит, пап, ты здесь очутился с Божьей помощью?

– Ну, конечно, Никитушка.

Никита перекрестился, взял крестик и поцеловал.

– Спасибо тебе, Иисус! И тебе спасибочко, Пресвятая Богородица.

– Постой, – отец схватил нательный крестик и стал разглядывать. – Но это не он! Где же семейная реликвия? Потерял, да?

Никита потупился.

– Не терял я… Не мог потерять…

– Все понял, сынок…

Александр стремительно встал.

– Одевайся, сынок. И побыстрее. Уходим.

Он принес от дверей какой-то сверток и протянул Никите.

– Это мне?

– Кому же еще-то, Никитушка!

Никита развернул сверток.

– Круто! Рюкзачок-то получше будет, чем у Лёхи, друга моего. Кармашков – куча. А «молнии» какие, «молнии»?! У меня никогда не было такого. Ужас!

– Положи учебники и тетради, – отец стал торопить сына. – Едем, Никитушка, едем.

– Куда, пап? К тебе жить, да? Ты меня забираешь, да?

– И на минуту не оставлю… И так виноват перед тобой…

Никита подошел и заглянул в бездонные глаза отца.

– Навсегда, да?.. Не выгонишь, нет?

– Ну, что ты такое говоришь, сынок?!

– Тогда, – мальчик замялся, не решаясь попросить, – пап, оставь меня в этой школе, хорошо?

– Как хочешь.

– В классе – добрые пацаны, – тщательно укладывая в рюкзачок учебники, он продолжал рассуждать. – Позавидуют мне, когда увидят тебя. Такого папы больше ни у кого нет.

В прихожую вышла Клавдия Ивановна.

– Уходите? – Александр кивнул. – Счастливо!

– С Божьей помощью, – ответил Александр, спеша закрыть за собой дверь.

Отец и сын, прижавшись друг к другу, идут по улице. Они не видят никого вокруг. Хотя на другой стороне, возле кафе, стоит молодой совсем батюшка и троекратно их крестит.

– Господь вас не оставит, – шепчет он в след.

Иванова славка

1

Иван Васильевич, отстояв в храме Александра Невского вечерню, всю ночь и заутреню, возвратился домой в десять и сильно-сильно уставшим: шестьдесят пять как-никак, да и ноги уже не те, что прежде, когда носился по округе жеребчиком. Вон, дочка с зятем. Помоложе его, а не сдюжили: после полуночи ушли домой. Он же отстоял! Считает: Господь терпел и ему велел.

Кое-как раздевшись, залез под ватное одеяло, щекой лишь коснувшись подушки, окунулся на самое дно, то есть в глубокий и безмятежный сон.

Он проснулся от неясных шорохов в квартире и еле слышного чьего-то гундения, доносившегося, скорее всего, из кухни. Не открывая глаз, прислушался: ага, дочь с зятем и внучкой. А кто же еще-то мог? У дочери запасные ключи от квартиры и приходит запросто, не тревожа его звонками. Сама дочь настояла: после смерти Машеньки, с которой он прожил в мире и согласии (дай Бог всякому!) сорок с хвостиком. Бывает, прибежит дочь, а его дома нет. Быстрёхонько приберется и – тю-тю, убежит. Придет он, а дома все блестит. Не в обиде на дочь, что уходит, не дождавшись: у той своих забот полон рот, а тут еще он, развалина этакая. Пригляд, как малому дитя, требуется. Он-то хорохорится, конечно, однако…

Рука тянется в сторону прикроватной тумбочки, нащупывает будильник, подносит поближе: видеть стал плохонько. Лениво приподняв ресницы, убеждается, что спал три с четвертью часа. Мало. Возвращает на место будильник. Делает несколько движений худыми ногами, и из-под одеяла несутся пощелкивания: не отдохнувшие суставы громко возмущаются.

Пора вставать, а не хочется. Закрывает вновь глаза, чтобы заснуть, но вместо сна приходят воспоминания – далекие-далекие, будто совсем из другой жизни, которая то ли была на самом деле, то ли однажды приснилась ему…

2

Сочельник, канун Рождества, значит. Ванюшке девять и он ходит в третий класс. Каникулы, слава Богу. Ванюшка сидит на русской печке: и тепло здесь и не на глазах у родителей. Слабый свет от заиндевевшего окна с трудом продирается к нему сквозь небольшое пространство между трубой и полатями.

Ванюшке, как бы сказала мать, в голову блажь пришла: сидит на печи, на коленях обрывок обоев (вчера полуторагодовалый братишка пробуровил остренькими коготками по стене и выдрал кусок обоев, а старшенький прибрал: в его хозяйстве, мол, пригодится), в руке химический карандаш, послюнявив его, выводит крупные круглые аккуратные буквы. Есть первая строчка: «Рождество твоё, Христе Боже наш…» Эту строчку он помнит: слышал где-то и когда-то. А дальше? Ни с места. Вылетело из головы.

Что же делать? Как быть? Вертятся всякие разные слова – «Иисус», «дева Мария», «Вифлеем», «звезда», «ясли», «волхвы», но не выстраиваются складно. Походить да поспрашивать деревенских? Ну, нет! Он сам должен вспомнить!