Наталья Драгунская - Длинный свиток воспоминаний

• Название: Длинный свиток воспоминаний
• Автор: Наталья Драгунская
• Жанр: Современные любовные романы

Об обыкновенных людях, живущих в разных странах (России, Америке, Англии), о поступках, совершаемых ими, в решающие моменты их жизни, о любви, ревности, предательстве, радости – о всём том, что называется жизнью.

---

Наталья Драгунская Длинный свиток воспоминаний

Рассказы

А вы бывали когда-нибудь в Андорре?

– Так что вы делали во Франции все это время? – спросил Джим, неторопливо намазывая манговый соус «чатни», такой острый, что от него горели корни волос на голове, на кусок ветчины.

– Наслаждались жизнью в Сэнт-Эмилионе. Это такой маленький городочек на юге Франции, столица виноделия, мы там все объездили, правда, один день потеряли зря: поехали в Андорру, а там, кроме уродливых блочных зданий, внедренных испанским риэлстейтом, ничего и нет, – ответил Майкл, отпивая из стакана красное вино. – Черт меня попутал, хотелось посмотреть на красоты, все-таки Пиренеи, баски…

Они сидели у Джима в доме, в часе езды от Лондона (это была вторая часть их запланированного путешествия), и ели ланч.

– А ты-то бывал когда-нибудь в Андорре? – продолжал Майкл, обращаясь к Джиму.

Тот не спеша откусил от сэндвича, с удовольствием проглотил, они ждали, и только тогда ответил:

– Бывал ли я в Андорре? Много раз, у меня там был дом, – он как-то криво усмехнулся, – кстати, Андорра разрушила мой брак.

– Ну, наверное, не только Андорра виновата, – подала голос жена Майкла, – были и другие причины.

– Конечно, были, но именно Андорра стала конечной точкой. Тогда, двадцать лет назад, мы, как всегда, приехали туда встретить рождество и Новый год и заодно покататься на лыжах. Ширли, ты ведь ее не знала, да? – обратился он к жене Майкла, – была не в лучшем своем настроении…

– А что, она бывала иногда в хорошем настроении? – спросил Майкл, который знал Джима так долго, что мог позволить себе задать подобный вопрос.

– Ну не то что бы в хорошем, но в терпимом, но в то наше последнее рождество все превратилось в кошмар

– За те годы, что я вас знал, у меня создалось впечатление, что ваша жизнь всегда была кошмаром, – опять встрял Майкл. – Я помню, как на вечеринке у вас дома, где был твой начальник и все наши коллеги, она напилась и начала вслух обливать тебя грязью, дескать, и тряпка ты, и неамбициозный, мы все не знали куда деваться, я тогда еще подумал, интересно, сколько ты еще будешь терпеть и…

– Трудно принять решение, когда у тебя трое детей, – не дал ему развить эту тему Джим, – и ты прожил с матерью этих детей почти пятнадцать лет. В тот наш приезд началось с того, что она не захотела поехать со мной встречать рождество с нашими друзьями, которые жили в часе езды от нас, хотя мы договорились заранее, и тогда я сказал, что поеду один и возьму с собой детей. Мальчишек она давать мне не хотела, в конце концов, двух старших я отвоевал, а младшего не смог, она оставила его себе, он, бедный, плакал целый день, так ему хотелось с нами поехать. Честно говоря, я очень расстроился из-за всего этого, но что было делать: не с горы же кидаться?

Жена Майкла посмотрела на него: у него и сейчас был очень расстроенный вид (это через двадцать-то лет!), он даже про сэндвич забыл. И зачем только они набрели на разговор об этой проклятой Андорре!

– Ну вот, – продолжал Джим, – я поехал, а она осталась. Конечно, рождество мне уже было не в рождество, но детям я этого не показывал, старался их развлекать, как мог: днём катались на лыжах, а вечером ужинали с моими друзьями, у них тоже было двое детей, мальчик и девочка, такого же возраста, как и мои, двенадцать и четырнадцать, они хорошо ладили друг с другом.

Он вспомнил про свой сэндвич и откусил, но как-то безразлично.

– Ты какое будешь, белое или красное, – воспользовавшись паузой, спросил его Майкл, указывая на бутылки с вином.

– Пожалуй, белое, сегодня жарко.

– А мне красного, – жена Майкла подняла свой бокал, – я ему верна.

Вино приятно забулькало. Она положила в рот кусок рокфора, отломила горбушку от багета и запила французским вином. Господи, как вкусно!

– Все-таки французы великая нация, – начала она, пытаясь переменить тему (ей было жалко Джима, уж очень он переживал!), – даже если бы они и не создали ничего в искусстве и вообще ничего бы не создали, а только хлеб, сыр и вино, – они все равно были бы великой нацией

– Так что там было с Андоррой? – не поддержал жену нечуткий Майкл. – Насколько я помню, это был не конец.

– Не конец, – согласился Джим, – но начало конца. Мы вернулись через три дня, нас встретил просто-таки арктический холод, под которым бурлил кипяток раздражения. Меня изгнали из спальни, мне было постелено на диване в гостиной, я не возражал, страсти между нами давно уже не было, просто привычка спать в одной постели.

Жена Майкла на секунду почувствовала болевой укол: у них даже этой привычки не образовалось, а ей так этого когда-то хотелось! А Джим продолжал, воспоминания его захватили:

– Мы привезли подарки от наших друзей, которые они приготовили нам на рождество, всякие милые мелочи. Ей они подарили косметичку с какими-то кремами, я тоже со своей стороны купил ей свитер, красный с белыми кисточками – до сих пор помню эти кисточки, – но прощения не вымолил: взгляды, которые она на меня бросала, были как ожог.

Жене Майкла вдруг захотелось, чтобы Джим замолчал, замолчал совсем, перестал вспоминать подробности, хорошо знакомые ей по ее собственной жизни, когда она в момент могла покрыться аллергической сыпью только от мужниного перекошенного гневом лица. Она низко опустила голову, делая вид, что рассматривает этикетку с названием понравившегося ей сыра, ей не хотелось, чтобы они видели ее несчастное лицо.

– Почему ты не ешь киш, для тебя же купил, – услышала она голос мужа, которому в тот момент захотелось быть заботливым, – не нравится?

– Нет, почему же, очень вкусный, – она, наконец, совладала со своим лицом, посмотрела беззаботно, – просто я наелась. Хочешь попробовать, а ты, Джим? – она пододвинула тарелку поближе к ним.

Майкл отрезал себе кусок, а остаток передал Джиму, тот нацепил на вилку поджаристую корочку, медленно положил в рот, отхлебнул вина.

– Ну, и что там было дальше, если тебе не надоело рассказывать, – не мог успокоиться Майкл.

– Ну, если вам не надоело слушать… Потом был Новый год, мы его встретили тихо, по-семейному, отдали дань проформе: выпили шампанского и сразу после двенадцати пошли спать под разрывы хлопушек и аккомпанемент музыки из клуба, он был недалеко от нашего дома. А на следующий день Ширли покусала бешеная собака. Вообще, так и не установили, бешеная она была или нет, собака сразу куда-то подевалась, но врач настоял, чтобы Ширли прошла курс уколов от бешенства, целых сорок штук.

– Еще неизвестно, кому надо было делать уколы, ей или бедной собаке, – захохотал Майкл. – Небось обвинила во всем тебя, как и моя, когда ей плохо.

Плохо жене Майкла было только тогда, когда он был плох к ней, вот как сейчас, когда он, походя, по привычке обидел ее, и у нее всё внутри сжалось от несправедливости, но показывать этого было нельзя, поэтому она сказала небрежно:

– Ну конечно, даже когда идет дождь, это моя вина, – и улыбнулась Джиму, на Майкла она смотреть не могла. Джим улыбнулся ей в ответ и продолжал, остановиться он уже не мог:

– Ненавидела она меня страшно: ведь это я заставил ее пойти с нами гулять, она не хотела, и на прогулке-то всё и случилось, как будто я подговорил кого-то спустить на нее эту собаку. Ужас! Она кричит, дети плачут, собака рычит, я пытаюсь ее отогнать; она ее не очень и покусала – то, так тяпнула немного и убежала. Жалко мне было Ширли очень (она сильно напугалась!), но потом, когда от испуга оправилась и, как всегда, набросилась на меня, тут уж мою жалость как рукой сняло. Повез я ее к врачу, и когда она услышала о сорока уколах в живот, то стала говорить, что нам надо скоро уезжать, и ни о каких сорока уколах не может быть и речи. Нам и правда надо было через неделю уезжать в Венесуэлу, ты же помнишь, я там работал в то время? – обратился он к Майклу. Майкл кивнул. – Но врач сказал, что уколы надо делать каждый день, пропускать нельзя, это чревато… и так далее. И через неделю я уехал, а она осталась.

Он замолчал. Жена Майкла представила себе крупную рыжеволосую женщину (почему крупную, почему рыжеволосую, ведь она ее никогда не видела?), одиноко сидящую вечером у камина в пустой комнате (дети уже спят) и тоскливо думающую свою думу о том, как она одинока в этой дурацкой Андорре и как ей страшно. Или ничего этого она и не думала, а просто сидела и радовалась тому, что нелюбимый муж наконец уехал, и она может побыть без него.

– И вы решили разводиться? – нарушил тишину неугомонный Майкл.

– Не мы, а я. Через несколько дней после приезда я нашел адвоката и начал процесс развода. Когда она приехала, я просто поставил ее перед фактом.

– И она, конечно, согласилась? – спросил Майкл.

– Представь себе, нет. Плакала, просила подождать, но я был непреклонен.

Жену Майкла пробила дрожь: «поставил ее перед фактом», а она-то считала Джима таким мягким; видно, ему действительно стало невмоготу. И еще она подумала о том, что в любых отношениях есть запретная черта, граница, перешагнув которую человек отрезает себе путь назад, что Ширли и сделала двадцать лет назад. Только для Джима это оказалось спасением, а для нее… И, страшась услышать то, что она и предполагала услышать, она все-таки спросила у Джима: