Анатолий Демин - Древнерусская литература как литература. О манерах повествования и изображения

• Название: Древнерусская литература как литература. О манерах повествования и изображения
• Автор: Анатолий Демин
• Жанр: Языкознание
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9906039-1-2

Парадоксальное название книги «Древнерусская литература как литература» поясняется в подзаголовке: «О манерах повествования и изображения». Имеется в виду изучение выразительности, изобразительности и образности изложения в древнерусских литературных памятниках XI–XVII вв. Книга состоит из 26 очерков, которые расположены по хронологии произведений, – от старейших апокрифов до «Повести о Еруслане Лазаревиче» по списку 1710-х годов.

Книга предназначена, как определил один аспирант, – «для тех, кто привык читать книги».

---

Все это сбылось. [Потому что старцы] предсказывали не по своему хотенью, а в результате Божья повеленья. Подобное [случилось и] при фараоне, египетском царе, когда привели Моисея пред [очи] фараона, и [тогда] предсказали фараоновы старейшины: «Этот [Моисей] победит египетскую землю». Что и произошло: погибли египтяне от Моисея, а [ведь] сначала у них были [евреи] в рабстве. То же самое и те [хазары]: [сначала они] управляли [другими], а после ими самими [другие] управляют. Получилось [именно] так: управляют хазарами русские князья и по сегодняшний день.

Принципы перевода

К изложенным выше принципам пояснительного перевода добавим три замечания, касающиеся данного рассказа. Во-первых, в данном рассказе больше, чем в предыдущем, многозначных слов и словосочетаний, при переводе которых необходимо конкретизировать их важнейший смысл или оттенок соответственно контексту именно этого рассказа («по сихъ же летехъ», «быти», «рещи», «они», «добрыи», «рекше», «воля», «отъ», «яко же»).

Во-вторых, некоторые древнерусские слова можно бы повторить и в русском переводе, но при этом ускользнут или исказятся их главные смысловые оттенки в данном контексте. Поэтому стараемся тоже конкретизировать их смысл («околныи», «обидети», «наити я», «седети», «от дыма», «доискатися», «смирити», «область»).

В-третьих, отдельные слова нельзя передать в той же форме в переводе и поэтому заменяем их синонимичными словами («вдати», «налезти», «володети»).

Все-таки требует краткого объяснения перевод глаголов «обидети», «наити», «смирити». В летописи слово «обидети» означало не моральную обиду, а серьезное, преимущественно физическое или материальное нападение, вторжение или преследование (ср.: «убивъ еюптянина, обидящаго евреянина» – 94, под 986 г.; «аще кто хощеть обидети брата своего, то ты помогаи, его же обидять» – 161, под 1054 г.; «изгонимъ от братья своея, обидимъ, разграбленъ» – 206–207, под 1086 г.; «избавите обидимаго» – 169, под 1068 г.).

Словосочетание «наити на кого-либо» означало нападение. Но беспредложная форма «наити я» имела, вероятно, иной смысл – «найти», «обнаружить кого-то или что-то», возможно, «наткнуться на кого-либо случайно». К сожалению, форма «наити я» в летописи употреблена только однажды – только в данном рассказе40.

Глагол «смирити» во всех основных списках «Повести временных лет» (кроме одного) употреблен по отношению к египтянам (их в будущем «смирит» Моисей). Но Моисей вовсе не умиротворял, не примирял и не делал смиренными египтян (а также не уничижал и не обуздывал их, если предположить, что вместо «смирити» здесь имелся в виду глагол «смерити»41. Моисей победил египтян, когда над его преследователями – фараоном и его войском – сомкнулось море, и таким образом египтяне погибли от Моисея. Поэтому в данном случае переводим «смирити» как «победить».

II. «Слово о законе и благодати» Илариона: интимно-физические мотивы

Упоминание об Аврааме

Явися Богъ Аврааму, седящу ему пред дверьми куште его въ полудне у дуба Мамьвриискааго. Авраамъ же текъ въ сретение ему, поклонися ему до земле и приатъ и в кушту свою42.

Семантика отрывка. Иларион пересказал историю Авраама и его жены Сарры в соответствии с библейским повествованием о них (ср.: «Острожская библия». 1580. Бытие, гл. 16, 18, 21. Л. 6 об., 7, 8 об. 43). Но отметим одно из заметных отклонений Илариона от библейского сюжета. У Илариона сказано, что «явися Богъ Аврааму» и Авраам «приатъ и в кушту свою». В Библии же сначала говорится о появлении Бога («яви же ся ему Богъ у дуба Маврия, седящу пред двери храму его» – л. 7), но затем сообщается о появлении трех ангелов перед Авраамом («се трие мужи стояху прямо ему»). В Библии Авраам вовсе не приглашал ни Бога, ни ангелов в свое жилище, а принимал ангелов под дубом («сам же стояше пред ними под древом»).

Не ясно, откуда Иларион мог заимствовать деталь о принятии Бога Авраамом «в кушту свою» (или же придумал ее сам), но появление этой детали явно было продумано автором «Слова», потому что ветхозаветную Авраамову «кушту» Иларион тут же сопоставил с новозаветной «куштой» Богородицы (подобно посещению Богом «кушты» Авраама, «посетить Господь человечьскааго рода, и съниде съ небесе, въ утробу девици въходя; приатъ же и́ девица съ покланяниемь въ кущу плътяную, не болевьши» – 15). И далее Иларион продолжил сопоставление ветхозаветных и новозаветных событий; например, провел параллель между рождением Исаака и рождением Христа («тогда убо отключи Богъ ложесна Сарърина и, заченьши, роди Исаака, свободьнаа свободьнааго. – И присетивьшу Богу человечьска естьства… и родися … сынъ, а не рабъ» и т. д. – 15–16). При этом далекие и близкие предвестники христианства Иларион связывал с интимными физическими деталями: и с внутренностью «кущ» жилых и телесных, и с «утробой», и с «ложеснами» и пр. Все это подчинялось главной идее – как «спасти миръ» (15).

Умонастроение Илариона. Мотивы физической интимности постоянно повторялись в «Слове». Так, Иларион обращался к различным мотивам пребывания Бога и благочестивых персонажей в тесном или небольшом пространстве. Что касается Христа, то Иларион продолжил тему его зачатия – упомянул «утробу»: «въплотися отъ девице чисты, безмужны и бесквернены, въшед яко же самъ весть … утробу матерьню растяше» (20). Далее тема рождения Христа была связана у Илариона с яслями («възлежа въ яслехъ» – 20), тема крещения Христа – с купелью («въ святеи купели» – 19), тема его смерти – с гробом («в гробе положенъ бысть … печаталеша въ гробе» – 21), – все это очень небольшие замкнутые объемы.

Принятие христианства человечеством Иларион опять-таки обозначил мотивом проникновения в небольшой объем, в некий сосуд («да яко сосудъ скверненъ, человечьство, помовенъ водою … прииметь млеко…» – 14) или же в мехи («не вливають … вина новааго учениа благодатьна въ мехы ветъхы… но ново учение – новы мехы» – 23).

То же касалось и Руси. Принятие христианства Владимиром сопрягалось, так сказать, с его внутрисердечной деятельностью («въсиа разумъ въ сердци его», «сердце разверзеся» – 27, 30), а крещение Владимира – тоже с купелью («вълезе въ святую купель», «въниде въ святую купель» – 27, 30); христианские качества Владимира сосредотачивались также в тесном пространстве («съмыслу место, милостыни гнездо» – 29); а упоминание о Владимире как отце Ярослава побуждало Илариона вспомнить о его «утробе» и «чреслах» («виждь утробу свою… изведе от чреслъ твоихъ» – 33).

Наконец, новокрестившиеся русские люди в «Слове» Илариона тоже представали скопившимися в ограниченном пространстве – в домах и церквах («въ всех домах своих зовемь», «церкви люди исполнены», «епископи сташа пред святыимъ олтаремь» и пр. – 25, 27, 28).

Все перечисленные мотивы традиционны, но особенностью Илариона явилась навязчивая частота их повторения в «Слове». Зарождение и принятие христианства представлялось Илариону каким-то интимным физическим или телесным действом, связанным с «утробой», «чреслом», «сердцем», омыванием в «купели» и пр.

Другой частый телесный предметный и символический мотив в «Слове», опять-таки связанный с христианством, – это мотив еды и удовлетворения голода. Недаром рассмотренный нами рассказ об Аврааме Иларион повернул к теме кормления – еды – пира («и яко отдоися отроче Исаакъ и укрепе, сътвори Авраамъ гоститву велику… И еще … Христосъ … отдоися и укрепе сътвори Богъ гоститву и пиръ великъ тельцемь упитеным… – 16).

Соответственно принятие христианства Русью Иларион обозначал символикой тоже еды и питья. Так, Владимир насытился («испи будущая жизни сладкую чашу … въкуси…» – 19); и других покормил («жадныа и алъчныа насыщая»; «зрениа сладкаго лица его насыщаяся», «пиемь источьникъ нетлениа», «преизлиха насыштьшемся сладости книжныа» «Христовы пречистыа крове въкушающе, съпасаемся» – 31, 34, 25, 14, 24).

Принятие христианства Иларион связывал и с другими видами физических чувств, в частности с обонянием (Владимиру «припахну воня святого духа», «темианъ Богу въспущаемь», «тимианомъ обухаемь» – 29, 34). Но чаще речь шла о прозрении от слепоты в христианстве («бывшемъ намъ слепомъ и истинънаго света не видящемь», но «Христосъ слепыа ихъ просвети», «ослеплени невидениемь и тобою прозрехомъ» и т. д. и т. п. – 24, 21, 34).

Иларион связывал принятие христианства с символическим и реальным исцелением от различных болезней («ушеса глухыих услышать», «именемь Иисус Христовомъ болящиихъ съдравеють, немыихъ глаголють» и пр. – 24, 30).