Алексей Богомолов - Маленький человек в эпоху перемен. Рассказы

• Название: Маленький человек в эпоху перемен. Рассказы
• Автор: Алексей Богомолов
• Жанр: Русское современное

Оглядываясь назад, автор видит, что прожил большую и интересную жизнь, поэтому он не придумывает сюжеты и персонажей, а берет их непосредственно из окружающей его действительности.

---

Теперь каждый понедельник меня поднимали, умывали, одевали и мы с папой выходили по-темному из дома. Спускались с откоса, переходили пути, забирались на платформу и садились в электричку. На Курской спускались в метро и ехали до «Арбатской». Держась за руку, я шел по серым и красным гранитным плиткам, стараясь не наступать на швы. Потом-наверх и, чуть левее- на Арбат. Садик располагался в желтом двухэтажном доме дореволюционной постройки в Староконюшенном переулке, напротив посольства Канады с красным кленовым листом на флаге и милиционером в будке. Меня определили на шестидневку. Были группы, где детишек приводили и забирали каждый день, но возить меня из Бутово ежедневно было совсем уж неудобно, поэтому я и попал в этот полуинтернат. Сказать, что меня такое положение сильно опечалило было нельзя. К этому времени я уже понимал, что родителям надо ходить на работу, а меня куда? Поэтому, когда меня привели в раздевалку и сложили вещи в прямоугольный деревянный ящик с вишенками на дверце, я, если и плакал, то совсем немного.

В группе нас было человек двадцать. На втором этаже, в большом просторном зале, где были расставлены маленькие столики на четверых и стульчики, мы кушали. Там же был расстелен огромный оранжевый палас, на котором мы играли в ненастную погоду и после ужина. По периметру игровой зоны, вдоль стен, стояли деревянные лавочки, а в углу складировались крупногабаритные игрушки: фанерные разноцветные кубики с облупившейся и вытершейся на гранях краской, красный, уже поломанный педальный конь, темно-синяя металлическая машина, желто-зеленый пластмассовый самосвал, ну и всякие пирамидки, чиполлины и буратины с частично оторванными конечностями. К обеденному залу примыкала спальня с металлическими кроватками, часть из которых была установлена вдоль стен, а остальные восемь- сдвоенно по центру. На одной из них положили и меня. Через проход стояла кроватка Жанны, а за ней- большое окно, выходящее во двор. Жанна мне не нравилась. У нее в носу были вечные зеленые козявки, и она их с нескрываемым удовольствием ела.

Днем нами занимались, поочередно работавшие воспитательницы- Лидия Васильевна и Алевтина Петровна. Лидию Васильевну мы любили больше. Она была веселая и много с нами играла. Алевтина Петровна тоже была хорошая, но более строгая. Еще у нас была ночная нянечка Дарья Семеновна. Ее мы боялись. Если дневные воспитательницы, молодые женщины, ходили всегда в белых блузках, темных юбках и туфельках на каблучке, то нянечка была уже средних лет и носила всегда в один и тот же грязно-белый халат, на ногах- серые шерстяные носки и разбитые темно-бордовые тапочки. Волосы она убирала под некое подобие платка из марли.

Каждое утро начиналось с того, что Дарья Семеновна, предварительно смочив для утяжеления и сплетя в жгут вафельное полотенце, приходилась между рядами и лупила нас по ногам своим кнутом, приговаривая: «Подъем, …подъем…". Мы должны были встать, заправить, как могли, свою постель и пойти в умывальную комнату. Там стояло два маленьких унитазика и штук пять ночных эмалированных горшков. Мы как-то не стеснялись друг друга и мальчики с девочками делали свои дела по соседству. Потом умывались и шлепали одеваться. Одежда была сложена в зале на стульчиках, выстроенных на ночное время вдоль стены. Первым делом я надевал специальный пояс от которого вниз шли две застёжки на резинке, потом коричневые чулки, которые сверху крепились к поясу, следом-шорты, а в конце-рубашку, которую надо было застегнуть на все пуговицы и аккуратно заправить в штаны. Тем временем Дарья Семеновна окончательно приводила в порядок наши постели и проверяла, везде ли сухо. Если же было обнаружено, что кто-то из воспитанников вел себя ночью недостойно и позволил себе напрудонить на простыни, то о происшествии сообщалось воспитателям, а мокрое уносилось в стирку. Часто дети сами замечали, что у их соседа или соседки не все в порядке и бежали наперегонки к воспитателям или нянечке и кричали: «Лидия Васильевна, Лидия Васильевна, а Таня описалась!!!». Не сказать, что детям хотелось чьей-то крови или наказания виновного, скорее им требовалось показать свою лояльность перед старшими, утвердиться в своей непогрешимости. Одевшись, мы строились в ряды и шеренги и под музыку и команды воспитателя делали зарядку. Пока нас занимали гимнастическими упражнениями, работники кухни приносили с первого этажа большую алюминиевую кастрюлю с кашей, чайник с горячим напитком, поднос с уже нарезанным хлебом и сервировали наши столики столовыми приборами. Мы рассаживались и начинали есть. Именно в детском саду я узнал о том, что молочные пенки похожи на сопли и вид их может вызывать рвотный рефлекс. Больше всех пенки не любила Жанна и за столом она внимательно смотрела за тем, кто как к ним относится. Я же пенки любил и еще мне очень нравилось соскребать ложкой со дна молочной кастрюли то, что слегка прикипело. Но это было дома, а здесь надо было конспирироваться и делать то, что нравится незаметно и не привлекая внимания. Покончив с завтраком дети спускались на первый этаж в раздевалку. Я открывал свой ящик с вишенками и начинал одеваться. Поверх штанишек и чулок натягивал теплые темно-синие байковые рейтузы с резинками внизу. Сверху- шерстяной свитер. На ноги- теплые носки и ботинки. Потом был шарф, порядком поеденная молью и блестящая голой кожей на обшлагах рукавов кроличья шуба и шапка. Естественно, что со всеми этими премудростями справиться самостоятельно мы не могли и нам помогала воспитательница. Она следила за тем, чтобы мы были хорошо укутаны, доставала у меня из под шубы шарф и завязывала его сверху, под воротник, узлом назад. И, конечно, она никак не могла проконтролировать, одел ли я теплые носки и не завалился ли свитер куда-нибудь в угол ящика. Поэтому я, бывало, гулял по-осени в резиновых сапожках на босу ногу, или, забыв одеть свитер, дрожал от холода, боясь признаться воспитательнице в своей рассеянности. Двор, где мы гуляли, был отгорожен от внешнего мира с одной стороны глухой кирпичной стеной находящегося по соседству здания отделения милиции, с другой стороны располагался, собственно, детский сад, а остальную часть перекрывало производственное здание с выходящими в нашу сторону окнами. Мальчики нашей группы часто стояли у окон цеха и громко канючили: «Дядя, дайте, пожалуйста, подшипник… Дядя, дайте, пожалуйста, подшипник… Дядя, дайте, пожалуйста, подшипник…» Иногда везло, открывалась форточка и Дядя кидал нам маленький подарок. Он был очень гладкий и блестящий и так здорово было крутить его на пальце! Но, чаще, воспитатели отгоняли нас от цеха и занимали играми, хороводами и другими развлечениями. Однажды зимой чьи-то родители, а может и кто другой вылепили нам из снега множество фигур, горку, крепость. И все это было раскрашено в самые разные цвета. Получился просто волшебный двор, а мы в нем были маленькими гномами.

Может показаться смешным, но у меня в детском саду была личная жизнь. Мне очень нравилась девочка Люда из нашей группы. У нее были правильные черты лица, прямые русые волосы до плеч, а большой белый бант ей завязывали на макушке. Она была дочерью Лидии Васильевны и, поэтому, ночевала дома, а утром приходила к завтраку. Выходя утром из спальни к умывальникам я радостно отмечал, что она уже пришла и сидит в игровой зоне в своем синеньким платьице. Всякий раз, рассаживались за столиками, чтобы покушать, я искал её глазами, а потом время от времени посматривал в ту сторону. Я ей тоже нравился. В своих сердечных устремлениях она была более активна. Перегородив мне пути отступления где-нибудь в летней беседке или каком-то другом углу нашего прогулочного двора, она с подружками с неизменной настойчивостью выпытывала: «Кто из девочек тебе нравится?». Я был слишком скромен для того, чтобы отдаться чувству у всех на глазах и, поэтому, глядя вниз и упрямо поджав губы, отвечал, что никто. Но она не оставляла своих попыток узнать правду, а я и не противился. Однажды зимним вечером, при желтом свете ламп уличных фонарей мы оказались одни в самом дальнем углу двора. От остальных детей нас отделяла стена снежной крепости.

– А давай целоваться! – предложила она.

– Давай! – согласился я и чмокнул ее в холодную влажную щеку.

– Целоваться надо в губы, -поправила меня она и ткнулась своими губами в мои.

Нам стало очень радостно и весело. Мы полулежали в сугробе лицом вверх и смотрели в черное небо. Время от времени один из нас приподниматься и быстро целовал другого в губы или в нос, или в щеку, после чего откидывался на спину и мы начинали неудержимо хохотать. Наверное в этом не было ничего смешного, просто нам было очень легко и хорошо.

После дневной прогулки дети возвращались в раздевалку. Часть вещей воспитатели уносили в сушилку-просторную бетонную комнату с толстыми горячими трубами вдоль стен, а мы поднимались в зал, мыли руки и рассаживались за столиками в ожидании обеда. Но сначала нас ожидало неприятное. Воспитательница подходила к каждому и наливала из тёмного пузырька противной вонючей жидкости в поставляемую столовую ложечку. Убедившись в том, что содержимое благополучно проглочено, переходила к следующему. Это вам не кривляния по поводу молочных пенок. Рыбий жир, несмотря на отвращение, пили все.