Афанасий Кускенов - Неповторимые. Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном

• Название: Неповторимые. Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном
• Автор: Афанасий Кускенов
• Жанр: Русское современное

Приезжает к мужикам в тайгу один такой редиска, выкладывает из машины продукты. И все? Они ждут от него, ждут… Что бы вы сделали на месте тех мужиков? Правильно – набили бы морду. Или представьте: за вами гонится медведь. И тут в сантиметре от головы со свистом пролетает смертоносный заряд. Что может произойти с нормальным человеком после такого стресса? Правильно… Такие вот незатейливые истории присутствуют на страницах всего повествования. Рассказать в двух словах невозможно, лучше увидеть.

---

Неповторимые Сказ о родных людях, об односельчанах, сокурсниках, сослуживцах, друзьях; об услышанном, увиденном Афанасий Кускенов

© Афанасий Кускенов, 2017

ISBN 978-5-4485-8476-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Удивительные мои старики

Глава 1

Была у меня давнишняя задумка написать коротенькую заметку об отце в честь его юбилея. А столетний юбилей наступит только в 2018 году, а в мыслях постоянно крутится этот вопрос.

Дабы не забыть в суете повседневных забот, решил сделать кое-какие наброски, чтобы застолбить эту мысль.

Какой он, отец, каким был? Извечный вопрос, на который хотелось бы найти нужные слова, характеризующие его, как многогранную личность.

Родился отец, Кускенов Афанасий Алексеевич, в далеком 1918 году в августе, можно сказать – ровесник революции. Жили тогда его родители на своей малой родине, в Балтае. Кроме Балтая, в долине на территории современного Бозоя располагались еще 7 бурятских улусов.

Кому то, из когорты власть предержащих, понравилось место расположения наших деревень – рядом с большой дорогой, пару шагов до райцентра, да и до области совсем недалече. Удобнее места и придумать нельзя.

«Здесь будет город заложен» – решили они. И построили на нашей малой Родине всесоюзную женскую колонию. А куда же деваться жителям? А им пришлось разъехаться по городам и весям, кто поближе, а кто и подальше, о которых вряд ли кто вспомнит в наше время.

Но в целях компактного проживания, большинство семей из тех деревень избрало, говоря по военному, местом постоянной дислокации Харазаргай. Так и живут там по сей день, называя себя, кто балтайцем, кто ябартайцем, бумбалайцем и т. д.

В семье отец был старшим, за ним две сестры, брат и еще одна сестра-отхончик. Так случилось, что его младший брат, Логин Алексеевич, ушел в ряды Советской Армии и не вернулся домой.

Он был участником корейской кампании, которая, как известно, была развязана в 50-х годах прошлого столетия. Прошло с тех печальных событий более 60-ти лет, и мы думали, что никаких следов от дяди Логина не осталось. Как оказалось, кое-какие сведения сохранились.

Cайт «Обобщенный банк данных Мемориал» содержит информацию о защитниках Отечества, погибших и пропавших без вести в период Великой Отечественной войны и последующие годы.

В списках погибших под номером 610 значится наш дядя и на сайте приведены сведения о нем.

Информация из списков захоронения

В советское время ничего о дяде известно не было. И не мудрено. Во времена тотальной государственной секретности, всякая информация об участниках военных кампаний, воевавших на сопредельной территории, представляла собой тайну за семью печатями.

Просто пригласили отца в военкомат и сухо, по военному огласили ему факт гибели брата. Где это произошло, при каких обстоятельствах, в какой земле покоится его прах, об этом отцу ничего сказано не было. И было его брату, Логину Алексеевичу, всего 21 год от роду.

В бурятских семьях того времени во главу угла преимущественно ставились сыновья. Все, что было нажито родителями непосильным трудом, как правило, оставалось, или старшему сыну, или младшему. А лучше всего – и тому, и другому поровну.

В семье моего отца получалось ровно так, как было заведено в ту пору – отец старший, а дядя Логин младший и оба они продолжатели фамилии. Но, судьба-злодейка, решила по своему – не суждено было его брату жить на родной земле.

Отец всю свою жизнь сетовал о том, что он один – одинешенек на всем белом свете. О существовании младших сестер, как-то в расчет не принималось.

Такое отношение к дочерям, в ту пору, было, практически, во всех семьях. Люди самым серьезным образом считали, что дочери – «чужой товар», а вот сыновья…

Как часто приходилось слышать от отца, о том, что вас, якобы, много, а вот ему одному, без брата, суждено доживать свой век. И столько в его словах было неизбывной горечи, что даже мне, в пору детской непосредственности, была ощутима печаль всей его жизни.

О том, что людям действительно бывает неуютно от того, что у них нет братьев, я познал, будучи в том нежном возрасте, когда юность плавно переходит в пору первой молодости.

В семье моего друга, который так же был единственным сыном у своего отца, рождались одни девочки. В силу младых летов, мы иногда позволяли себе некоторые скабрезности в разговорах о самих себе.

И вот, в минуты предельной откровенности, он поведал мне, что в тот самый момент зачатия сына он в постель к себе клал ружье, а сам пребывал в овчинных рукавицах и в валенках на босу ногу. О том, что он в то самое время мог воспроизвести очередную дочь – и думать не моги!

Настолько у него была сильна вера в рождение сына, и настолько велико было желание осуществить задуманное, что не было никакого сомнения в том, что он обязательно добьется своего. У него в тот момент, когда рассказывал, горели глаза!

Много было подобных историй и во многих семьях не было продолжателей рода своего. А нас же, у родителей, было 10 детей – 8 сыновей и 2 дочери.

Глава 2

Я не помню, чтобы отец, каким то особенным образом, занимался нашим «воспитанием», то бишь, читал нравоучения, учил тому, что хорошо, а что плохо. Нет, ничего такого с его стороны не наблюдалось. В вопросах воспитания он был немногословен, целиком полагаясь, в этом непростом деле, на благоразумие матери.

В редких случаях мать наша, исчерпав свои, как тогда ей казалось, методы влияния на нас, взывала к помощи отца. Он же, никогда не повышал голоса, не прибегал к мерам физического воздействия, а просто, бывало, так глянет на тебя, что пропадала всякая охота шкодить.

Мне казалось тогда – пусть уж мать лучше тысячу раз отлупит, чем отец одарит тебя взглядом, полным презрения. Сказать, что мы боялись отца – нет. Просто уважали, старались по пустякам его не тревожить.

Каждый взрослый человек из деревни, в те давние времена, мог сделать замечание любому ребенку, независимо от того свой ли стоит перед ним, понуро опустив голову, чужой ли, все едино. А если он пригрозит доведением сведений о твоем проступке родителям – Боже упаси! Лучше умереть сразу.

И нам, конечно же, не хотелось, чтобы о нас судачили в деревне и всяческие невинные шалости доходили до ушей отца. В своей семье он был непререкаемым авторитетом. И на службе был не последним человеком. Все его уважительно называли по имени-отчеству, что в деревнях, в то пору, было большой редкостью.

Сейчас трудно сказать, почему в деревнях существовала такая избирательность и почему возвеличивания удостаивались избранные.

Как объяснить ту ситуацию, когда к пришлой молоденькой учительнице со средним образованием, а то и вовсе с багажом педагогических классов, все жители деревни: и стар, и млад, считали своим долгом обращаться по имени-отчеству?

А что касается местных жителей, выросших и проживших всю жизнь в родной деревне, никто не удосуживался их возвеличивать, за редким исключением.

Все обращались друг к другу просто по имени, а в некоторых случаях по кличке, которая могла прилепиться к человеку до глубокой старости. Добро бы, если прозвище оказывалось не обидным, тут уж кому, как повезет. Не повезет так на всю жизнь останешься – «Бyлтэргэнэ».

Такое же уважительное отношение оказывалось, безусловно, к медикам – фельдшерам, по большей части. У нас, в Харазаргае, всю жизнь проработала фельдшером Галина Николаевна.

Пишу эти строки, а фамилию ее не могу припомнить. Для всех она была просто – Галина Николаевна и пользовалась в деревне не просто заслуженным уважением, а и еще – всеобщей любовью.

Сколько же ей годов было, когда она впервые ступила на харазаргайскую землю? По моим прикидкам не больше девятнадцати, двадцати годов. И самая старенькая на селе бабушка относилась к ней, как к профессору медицины и неизменно обращалась – Галина Николаевна.

Немало молодых специалистов в советскую эпоху пребывало в деревне, и немногие из них остались в народной памяти. Галина Николаевна являет из себя счастливое исключение из их числа.

Прожила она бок о бок с местными жителями в мире и согласии, близко принимая к сердцу все их беды и чаяния. Сама родом из далекой Вологодчины, приехавшая к нам в глухую деревню совсем девчонкой, она строго соблюдала культуру и обычаи местного люда, а так же особенности вероисповедания.

Многие по-хорошему посмеивались над ней, когда она, призвав на помощь соседа Матвея Булытовича, у себя на скотном дворе делала жертвоприношение и молилась бурятским богам.

– Галина Николаевна манай эдеэн тайлга тайжа байна! —

скажут, бывало, очевидцы и очень по-хорошему эта молва разносилась по деревне. Всяк тогда мог подумать: