Итало Кальвино - Кот и полицейский. Избранное

• Название: Кот и полицейский. Избранное
• Автор: Итало Кальвино
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВО ЦК ВЛКСМ «МОЛОДАЯ ГВАРДИЯ»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1964

Вскоре после войны в итальянскую литературу вошло новое поколение писателей. Закалившие свое мужество в боях с фашизмом, верящие в свой народ и ненавидящие произвол и угнетение, они посвятили свое творчество самым острым проблемам эпохи. Одним из самых талантливых в этой плеяде – в Италии ее именуют теперь средним поколением – был Итало Кальвино. Он родился в 1923 году, был участником Сопротивления. Сопротивлению посвящена и первая его книга — небольшой роман «Тропинка к паучьим гнездам», выпущенный в свет в 1946 году. С тех пор он опубликовал несколько десятков рассказов, три маленькие повести и трилогию «Наши предки», включающую остроумнейшие произведения, в равной мере заслуживающие названия философских сказок и исторических романов: «Рыцарь, которого не существовало», «Виконт, которого разорвало пополам» и «Барон на дереве». Кроме того, Кальвино принадлежит обработка более чем двух сотен итальянских народных сказок. Совсем недавно вышла его новая повесть «День на избирательном участке».

(Из предисловия к книге)

---

Когда он проснулся по-настоящему, его сразу ослепил свет, бьющий из незавешенного окна. На противоположном диванчике вплотную сидело несколько человек. В первую секунду Федерико даже показалось, что их гораздо больше, чем могло там уместиться, на самом же деле лишним был только ребенок, сидевший на коленях у женщины. Один мужчина, воспользовавшись тем, что Федерико спал, поджав ноги, устроился на свободном краешке его скамейки. Мужчины были непохожи друг на друга, но во всех лицах было что-то неуловимо чиновничье. Единственным исключением был офицер военно-воздушных сил, одетый в форму, украшенную многочисленными нашивками. Даже на лицах женщин можно было прочесть, что они едут навестить родственников, которые служат чиновниками в министерстве, или, может быть, даже сами едут в такое-то министерство по своим или по чужим делам. И все пассажиры (некоторые подняв глаза от газеты «Иль темпо») уставились на Федерико, лежащего на высоте их колен, и принялись наблюдать, как это бесформенное, укутанное в пальто, безногое, словно тюлень, взъерошенное существо в берете, съехавшем на затылок, поднимает голову с измазанной слюной подушки, потирает щеку, на которой отпечатались складки сбившейся наволочки, садится, неуклюже, по-тюленьи потягивается, разминает ноги, потом старается всунуть их в тапочки, которые почему-то все время надеваются не на ту ногу, расстегивает пальто, почесывает себя где-то между двумя джемперами и помятой рубашкой, окидывает их еще не совсем осмысленным взглядом заспанных глаз и улыбается.

За окном плыла широкая равнина Романьи. Некоторое время Федерико сидел неподвижно, положив руки на колени и не переставая улыбаться, потом повернулся к пассажиру, сидевшему напротив, и жестом попросил разрешения взять у него с колен газету. Проглядывая заголовки, он, как всегда, почувствовал, что находится вдали от дома. С олимпийским спокойствием взглянул он на мелькавшие за окном арки акведука, отдал владельцу газету, встал и полез в саквояж за несессером.

На вокзале Термини Федерико первым соскочил на платформу, свежий как роза. В руке он сжимал телефонный жетон. Серые телефоны в нишах между опорами навеса, казалось, только его и ждали. Он опустил жетон, набрал номер и с бьющимся сердцем стал слушать долгие гудки. Там, далеко, они превращались в настойчивый звонок. Но вот до него донесся голос Чинции, еще благоухающий сном, трепетный и обволакивающий теплотою: «Алло». С этой секунды он уже жил напряжением их дней, дней, которые они проведут вдвоем в лихорадочной битве с убегающими часами. Он знал, что ему никогда не удастся рассказать ей о том, какой была для него эта ночь, которая, подобно всякой ночи, безраздельно отданной любви, бесследно исчезала, гонимая неумолимой ясностью дня.

Случай из жизни супругов

Артуро Массолари работал в ночную смену, которая кончается в шесть утра. От завода до дому было не близко. Летом, в хорошую погоду, он проделывал этот путь на велосипеде, зимой и в дождливую пору добирался на трамвае. Он приходил домой иногда без четверти, иногда ровно в семь, то есть или немножко раньше, или немножко позже, чем начинал звонить будильник его жены Элиде.

Часто звонок будильника и шаги мужа, входившего в квартиру, сливались в сознании Элиде, разом вторгаясь в ее сон, сладкий утренний сон, который она старалась продлить еще на несколько секунд, зарывшись лицом в подушку. Потом, пересилив себя, она вскакивала с постели, не глядя, совала руки в рукава халатика и, не откинув со лба спутанных волос, выходила на кухню, где Артуро вытаскивал из сумки, с которой всегда ходил на работу, и ставил на раковину пустой судок и термос. Он уже успевал зажечь газ и поставить кофе. Перехватив его взгляд, Элиде спохватывалась, приглаживала рукой волосы и старалась раскрыть пошире слипающиеся глаза, словно стыдясь, что, приходя домой, муж каждый раз застает ее такой растрепанной и заспанной. Когда муж и жена спят вместе, тогда другое дело: утром они вместе стряхивают с себя остатки сна, они равны.

Впрочем, иногда она просыпала, и тогда он сам входил в комнату с чашкой кофе и тормошил ее за минуту до того, как начинал звенеть будильник. В этом случае все было несравненно естественнее: недовольная гримаса – так не хочется просыпаться! – приобретала оттенок ленивой нежности, обнаженные руки, в сладком потягивании закинутые за голову, под конец падали ему на плечи и обвивались вокруг шеи. Они обнимались. Артуро не успел еще снять свою непромокаемую куртку, и, прижимаясь к ней, Элиде сразу узнавала, какая на дворе погода: если куртка была влажной, значит на улице туман или дождь, если очень холодная – идет снег. Но она все равно спрашивала: «Как на дворе?», и он, как всегда немного ворчливо, немного иронически, принимался добросовестно докладывать обо всех неприятностях, которые с ним случились. Он начинал обычно с конца, говорил о том, как долго ехал на велосипеде, какая была погода, когда он вышел с фабрики, о том, что еще накануне вечером она была совсем другая, рассказывал о разных неурядицах на работе, о том, какие слухи ходят в цехе, и так далее.

По утрам в доме всегда бывало свежо, но Элиде все же сбрасывала сорочку и, поеживаясь, начинала умываться. Следом за ней в ванную неторопливо входил Артуро, тоже раздевался до пояса и не спеша принимался смывать с себя заводскую пыль и машинное масло. В эти минуты, когда они, полуголые и немного продрогшие, стояли рядом возле умывальника, то и дело задевая друг друга локтями, передавая из рук в руки мыло, зубную пасту и продолжая разговор, в эти минуты они чувствовали себя еще ближе, и порой даже такая обычная штука, как потереть друг другу спину, вызывала у них прилив нежности, и они оказывались друг у друга в объятиях.

Но вдруг Элиде с криком «Боже! Как поздно!» выскакивала из ванной, натягивала пояс, юбку, все второпях, стоя, через минуту уже причесывалась, быстро проводя щеткой по волосам, зажав в зубах заколки и мельком поглядывая в зеркальную дверцу шкафа. Следом входил Артуро с зажженной сигаретой, становился в сторонке, смотрел на жену, курил, и казалось, будто ему неловко за то, что он стоит тут без дела и ничем не может помочь. Собравшись, Элиде надевала в коридоре пальто, они целовались на прощанье, она открывала дверь, и вот уже было слышно, как она сбегает по лестнице.

Артуро оставался один. Он прислушивался к цоканью ее каблучков по ступенькам, а когда оно замолкало внизу, продолжал мысленно следовать за ней дальше, пробегал вместе с ней по двору, под воротами, по тротуару до самой трамвайной остановки. Трамвай он слышал хорошо – как он скрежещет, останавливается, слышал металлическое постукивание подножки под каждым пассажиром. «Вот она села», – думал он и видел жену, стиснутую в толпе рабочих и работниц в вагоне «одиннадцатого», который всегда отвозил ее на фабрику. Он гасил окурок, закрывал ставни, чтобы в комнате стало темно, и ложился в постель.

Постель была в том виде, как ее оставила Элиде, но с его стороны она была почти не смятой, словно ее только что постелили. Он поудобнее устраивался на своей половине, потом протягивал к нагретому женой местечку сперва одну ногу, затем другую и так понемножку перебирался совсем на половину Элиде, в теплую ямку, еще сохранившую форму ее тела, зарывался лицом в ее подушку и, вдыхая запах ее волос, засыпал.

Вечером, незадолго до возвращения Элиде, Артуро вставал и принимался топтаться по комнатам: зажигал плиту, ставил что-нибудь варить. В эти часы до ужина он всегда делал кое-что по дому – стелил постель, подметал немного пол, даже замачивал белье, отложенное в стирку. Потом Элиде находила, что все сделано не так, как надо, но, по правде говоря, он и не слишком старался: все, что он делал, было своего рода ритуалом, помогавшим ему поджидать жену. Выполняя его, он словно бы шел встретить ее, оставаясь в четырех стенах. Тем временем на улице зажигались огни, и Элиде ходила по магазинам среди необычной для такого часа толчеи, оживлявшей те кварталы, где столько женщин вынуждены делать покупки по вечерам.

Наконец с лестницы доносились ее шаги, совсем не такие, как утром, медленные и тяжелые, потому что Элиде поднималась усталая после рабочего дня и с полной сумкой. Артуро выходил на площадку, брал у нее из рук сумку и, переговариваясь, они вместе входили в квартиру. Не снимая пальто, она сразу же опускалась на стул в кухне, а он вынимал из сумки продукты. Потом она говорила: «Ну, надо подниматься да за дело приниматься», – вставала со стула, снимала пальто и переодевалась в домашнее платье. Они начинали готовить еду – ужин на двоих, закуску, которую он брал на завод и съедал во время перерыва в час ночи, завтрак, который она должна была взять с собой на фабрику завтра утром, и какое-нибудь второе для него, чтобы завтра, проснувшись, он мог поесть, не возясь на кухне.

Она то хлопотала у плиты, то садилась на плетеный стул и говорила ему, что надо делать. Он же, чувствуя себя отдохнувшим, старался вовсю и даже порывался делать все без ее помощи. Однако чем дальше, тем он становился рассеяннее, одолеваемый совсем другими мыслями. В такие минуты они иногда готовы были поссориться, наговорить обидных слов; ей хотелось, чтобы он был внимательнее, делал все как следует или чтобы он был с ней поласковее, посидел бы рядом, утешил бы ее немного. Он же после недолгого воодушевления, вызванного ее приходом, мысленно был уже далеко от дома и больше думал о том, как бы побыстрее управиться, потому что скоро должен был уйти.