Анна Кальма - Дети горчичного рая

• Название: Дети горчичного рая
• Автор: Анна Кальма
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детские остросюжетные
• Год: 1961

Сыщик Ньюмен и два его помощника перерывали на почте всю дневную корреспонденцию. Они разглядывали почерки в лупу, а некоторые письма вскрывали. Но сыщик не находил того, что искал, и потому раздражался. А когда ему попались конверты, надписанные еще не установившимся детским почерком, он даже отбросил их от себя.

– Разбирай тут еще всякие каракули! – проворчал он со злостью. – Мало у меня, что ли, настоящего дела!

И правда, в американском городе Стон-Пойнте у сыщика много дела. Он берет отпечатки пальцев у школьников, он вербует среди ребят шпионов, он выслеживает сторонников коммунистов среди бедноты, он должен во что бы то ни стало, по заданию своих хозяев, сорвать концерт знаменитого негритянского певца Джемса Робинсона.

И всюду на своем пути сыщик сталкивается с благородным негритянским мальчиком Чарли Робинсоном и его черными и белыми друзьями.

Хотите узнать, что сталось с сыщиком, с Чарли, певцом Робинсоном и другими людьми в американском городе Стон-Пойнте?

Тогда прочитайте эту книгу.

---

– Ничего, вы не бойтесь, это ничего. Он жив, мэм, уверяю вас, он жив, – бормочет Василь, и неизвестно, кого хочет он успокоить – мать друга или самого себя.

– Лейстер! Лейстер! – взывает высокий джентльмен, потеряв на бегу золотые очки.

За ним по пятам бежит кудрявая девочка с орехово-смуглым, а теперь серым от ужаса лицом.

– Неужели моя собачка не сохранила его? – бормочет она и торопит вторую девочку: – Скорей, скорей! Может, мы еще спасем его!

Но эта вторая вдруг останавливается, откидывает со лба медные пряди и говорит жалобно и решительно:

– О нет, Нэнси, я не могу идти туда… Нет, не тащи меня… Я… я боюсь крови… А там будет кровь, я знаю…

32. Опять записная книжка

С тех пор как мы заглядывали в эту книжку, она еще больше истрепалась и распухла от разных записей и вкладок. И на этот раз в ней лежит какая-то бумажка, сложенная вчетверо, которую нам очень хочется развернуть.

«Заключение экспертной комиссии по делу об аварии, имевшей место на гонках „табачных ящиков“ в городе Стон-Пойнте …мая …года…» Сухое, казенное заглавие. Однако мы все-таки продолжим наше чтение, не так ли?

«Результаты экспертизы:

«Осмотр самодельного автомобиля первой категории участника гонок Робинсона Ч., представившего свою машину под названием „Серебряная свирель“ и потерпевшего на ней аварию, показал, что левая рулевая тяга означенного автомобиля оборвана. Это и послужило непосредственной причиной того, что машина, вопреки усилиям гонщика выровнять ее, резко пошла вправо и в результате налетела на гранитный барьер.

Обследование рулевой тяги, проведенное мной, старшим; инспектором Э. Л. Доусоном, и мной, членом жюри А. Конли, не дало никаких новых показателей, несмотря на утверждение менеджера пострадавшего гонщика Робинсона школьника В. Гирича, что тяга якобы надрезана каким-то острым орудием, скорее всего бритвой.

По настоянию того же упомянутого В. Гирича, были вызваны и опрошены другие гонщики и их менеджеры, но никаких свидетельств, подтверждающих наличие злого умысла с чьей-либо стороны, они не дали. Таким образом, остается предположить, что бечева тяги перетерлась во время следования на старт, причем обрыв тяги последовал при спуске с холма Надежды.

Экспертиза окончательная и может быть повторена только по настоянию главной судейской коллегии.

Подписали.

Старший инспектор Э. Л. Доусон.

Член жюри А. Конли»…»

Поперек этого листка размашистым энергичным почерком выведено:

«Конли, все это чепуха и очередные негритянские выдумки. Нечего устраивать поиски каких-то диверсий. Мальчишка просто не умел держать дорогу и потому опрокинулся.

Главный судья Парк Бийл».

На бумаге стояла официальная печать городского управления. В записной книжке шло несколько страниц, исписанных рукой ее владельца и испещренных многими помарками, как будто писавший очень волновался или торопился.

«Они были точно глухие и слепые. Мы им показывали тягу, один конец которой разлохматился, а на другом всякому был виден свежий срез, но они как будто не хотели ничего этого видеть и сказали, что нам все это чудится. Потом и я, и Беннет, и Джон Майнард, и Пабло Де-Минго начали говорить, что нужно спросить тех, кто участвовал в заезде, а также их менеджеров. Они на это согласились, только видно было, что им очень неохота и скучно возиться со всем этим. Когда пришли Мэрфи и Дик, даже слепой мог увидеть по их лицам, что дело нечисто. Но инспекторы и тут ничего не увидели, и когда эти парни сказали, что знать ничего не знают, их отпустили. Тогда мы решили, что будем действовать сами. Мы собрали ребят Восточной окраины и рассказали им все дело. Некоторые слышали, а многие даже были на гонках и видели, как разбился Чарли. Но никто не мог нам сказать ничего, что бы нас интересовало. И когда мы уже совсем потеряли надежду, вдруг пришла к нам в дом Темпи, жена Цезаря, со своим вторым мальчиком, которого зовут Аллан. Оказывается, Аллан постоянно торчит возле пустыря, строит там у лужи какую-то мельничку или что-то в этом роде. И вот в день праздника он тоже был там, потому что закапризничал, и Темпи в наказание оставила его дома. Он и пошел к своей мельничке и там потихоньку ревел и бранил на чем свет стоит своих родных за несправедливость. А потом видит – какой-то рябой мальчишка шныряет у сарая Робинсонов и что-то разнюхивает. На Аллана он и внимания не обратил, потому что кто же обращает внимание на такого малыша! А малыш этот все примечал.

Мальчишка подошел к задней стенке сарая, отодрал доски и полез внутрь. Аллан хотел было закричать: «Держите вора!» – но сообразил вовремя, что дома одни куры и собаки, и ему не поздоровится, если он поднимет крик. Он и предпочел молчать. Мальчишка пробыл в сарае совсем недолго, а когда вылез, тихонько свистнул. И тотчас же кто-то за углом тоже засвистел. Аллан хотел было рассказать об этом дома, но его мать и отец вернулись поздно, ему сразу дали конфету и яблоко, и он так этим занялся, что совсем обо всем позабыл. А вчера, когда Темпи опять рассердилась на него за что-то и нашлепала его, он вдруг все и вспомнил. Тогда Цезарь сказал, чтобы она сейчас же вела его к нам и чтобы мы потом шли к главному судье, которого зовут Парк Бийл. Пусть он вызовет рябого Дика, и пусть Аллан скажет, тот ли это мальчишка, который был в сарае в день праздника.

Я позвал Джоя, и Мери, и Нэнси, и Джона, мы дали Аллану большое яблоко и сказали, что дадим ему много яблок и сластей, если он расскажет все, что говорил нам, одному белому дяде. Аллан совсем ничего не боялся и сказал, что, конечно, он расскажет.

Тогда мы все пошли в банк, где этот Бийл, оказывается, директор. Нас к нему не пустили, и мы ждали его на улице очень долго. Потом, когда он вышел, мы подошли к нему и стали ему все это дело рассказывать.

Мы велели Аллану рассказать все, что он видел в день гонок, но он очень устал стоять так долго на улице и ждать, и потому начал что-то путать и говорить непонятное. Мистер Парк Бийл краснел и краснел, и мы старались на него не смотреть. Как только он услышал, что дело идет о Робинсоне и об аварии на гонках, он очень рассердился и велел Аллану замолчать. «Вы что, – спрашивает, – пришли сюда просто отнимать у меня время, ребята? И это ваш „свидетель“! Вы что, смеетесь, что ли? Да кто же примет всерьез показания негритенка, который еще „папа-мама“ не научился выговаривать как следует! Ваш Робинсон сам виноват в аварии, и мы еще в этом деле разберемся и привлечем его за то, что он подвел другого гонщика и чуть его не искалечил. Идите-ка вы, ребята, отсюда и благодарите бога, что у меня мягкий характер, а то пришлось бы вам познакомиться с моим швейцаром».

И еще он сказал, что эта история действует ему на нервы и он настоятельно просит больше его не беспокоить. Потом он сел в автомобиль и уехал, а мы остались на улице. Аллан совсем расхныкался и не хотел ни конфет, ни яблок, а только просился домой, к маме. И я понес его на спине, потому что он очень устал.

У нас дома я рассказал обо всем отцу, а он даже нисколько не удивился и сказал, что так оно и бывает в тех странах, где справедливость существует только для богатых.

Отец последнее время повеселел, все что-то бормочет себе под нос. Вчера вдруг показывает мне фотографию какого-то красивого дома, похожего на дворец. Под фотографией подписано: «Университет в г. Ужгороде Закарпатской Украины».

Спрашивает меня:

– Хотел бы ты, сынку, учиться в том университете?

Я рассердился:

– Ну что ты спрашиваешь! Знаешь ведь, что университеты не для нас с тобой.

А он вдруг смеется:

– А вот и брешешь, сынку мий! Тот университет для нас и для всех простых людин. Вот возьмем мы с тобой, сынку, да и махнем туда, на родину…

Я так и вцепился в него. Но он ничего больше не стал говорить, только подмигивал да усмехался.

Каждый день мы ходим в больницу – узнавать о здоровье Чарли. К нему еще никого не пускают, но говорят, что он уже начал открывать глаза. Раньше думали, что он умрет, потому что была разбита голова. А потом врачи сказали, что нужно долго лежать: у Чарли сотрясение мозга.

Наверно, ему очень повредило, когда мы с ним ездили по городу. Мы ездили очень долго, и миссис Робинсон просила останавливаться возле каждой больницы и сама выходила просить, чтобы приняли ее сына. Но у некоторых больниц не было отделения для цветных, а в «белое» отделение ни за что не хотели принять негра. А в других больницах цветные отделения были уж давно переполнены и не было ни одного места. Так мы ездили и ездили, и Чарли стонал, а его мать все молчала и только ломала руки, и я очень боялся, что Чарли вот так, в машине, умрет. Наконец мы нашли маленькую больницу на Восточной окраине, к нам вышла сестра и сказала, что можно принять больного, но нужно внести деньги вперед, а то все эти больные из Горчичного Рая норовят лечиться на даровщинку, а потом удрать из больницы, не заплатив ни цента.