Исай Калашников - Гонители

• Название: Гонители
• Автор: Исай Калашников
• Издательство: Эксмо-Пресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-04-000498-2, 5-04-006572-8

Войско Чингисхана подобно вулканической лаве сметало на своем пути все живое: истребляло племена и народы, превращало в пепел цветущие цивилизации. Вершитель этого жесточайшего абсурда Чингисхан — чудовище и гениальный полководец. Молниеносные степные переходы, дымы кочевий, необузданная, вольная жизнь, где неразлучны опасность и удача.

---

— Плохо, — сказал он. — Очень плохо.

Теркен-хатун сразу же позвала его к себе. Она сидела на краешке трона, будто собиралась вскочить и бежать куда-то. Лицо ее пожелтело еще больше, нос стал острее. Он начал было рассказывать о гибели своих воинов, но она прервала его:

— Скажи, они могут прийти сюда?

— Да, они придут. Наши силы разрознены. Наш повелитель удалился.

— Не тебе говорить о делах повелителя! — одернула его она. — Когда они могут прийти сюда?

Обиженный ее резкостью, он хмуро сказал:

— Завтра. Они могут прийти завтра. Когда им захочется.

Шихаб Салих затряс бороденкой.

— Милостивая, послушай наконец раба твоего — тебе надо уходить. Ты не дорожишь своей бесценной жизнью — пусть аллах всемилостивый сохранит ее, подумай о женах, дочерях, малых сыновьях нашего повелителя…

«Ах, какой заботливый! — с ненавистью подумал о Салихе Тимур-Мелик. Но, может быть, если Теркен-хатун покинет Гургандж, его будет легче удержать…»

— Я тоже думаю, что тебе, повелительница, лучше обождать в другом, более безопасном месте.

— Обождать? — Теркен-хатун скрипуче рассмеялась. — Так ты называешь мое бегство? Это бегство. И я побегу. Что остается делать мне, женщине, если мужчины перестали быть воинами! Я побегу, но позор ляжет не на меня, на вас! Правителем всех дел я оставляю Хумар-тегина.

Тимур-Мелик горько усмехнулся. Напыщенный и глупый Хумар-тегин будет только помехой тем, кто захочет защищать Гургандж.

Забрав драгоценности, гарем шаха, его детей, Теркен-хатун тайно отбыла из Гурганджа. Перед своим отъездом она повелела умертвить всех заложников — сыновей медиков и атабеков, покоренных шахом. Их задушили и, привязав к ногам камень, бросили в Джейхун.

Хумар-тегин незамедлительно въехал в оставленный повелительницей дворец, повелел эмирам воздавать ему царские почести. Заплывшие глазки его сияли довольством, он медлительно поглаживал три клочка волос (два — усы, третий — борода), говорил до того глубокомысленно, что его, кажется, никто не понимал. Над ним посмеивались, втихомолку называли «ноурузским падишахом»[60], но в глаза льстили: мало ли как все может повернуться.

Тимур-Мелик с растущим отчаянием осознавал: государство катится к гибели.

Глава 8

Бежав в Балх, хорезмшах Мухаммед собрал под свои знамена несколько тысяч воинов и расположился на берегу Джейхуна. Вселяя уверенность в себя, в своих сыновей, он часто повторял:

— Река — непреодолимый крепостной ров. Ни одному неверному не перейти на этот берег.

Он стал верить в это и вновь ходил выпятив широкую грудь. Но успокоение было недолгим. Хладным градом обрушивались вести одна хуже другой: пал Отрар… взята Бухара… захвачены Сыгнак, Дженд… Хан движется к Самарканду… В помощь самаркандцам он послал десять тысяч воинов. Но они, наслушавшись дорогой о силе хана неверных, оробели, разбежались. Шах отправил еще двадцать тысяч. Не дошли и эти. Джалал ад-Дин был вне себя, ругал и воинов, и эмиров, даже ему, шаху, высказал спое недовольство.

— Твоей волей распыленные силы мы распыляем еще больше. Если враги придут сюда, мы их не удержим. Не поможет и река.

Шах и без упреков сына понимал: теперь, когда без сражения утеряно тридцать тысяч воинов, он не сможет помешать монголам переправиться через Джейхун.

— Я передумал, — сказал он сыну. — Нам незачем держаться тут. Кто такие кочевники? Это люди, жадные до чужого добра. Захватив столько городов, они нагрузятся добычей и уйдут в свои степи.

Оставив на реке часть войска для наблюдения, шах пошел в Нишапур.

Хотел собрать в этом городе войско. Но получил известие: неверные беспрепятственно переправились через Джейхун и стремительно движутся по его следам. Забрав сыновей — Джалал ад-Дина, Озлаг-шаха и Ак-шаха и небольшую свиту, он выехал будто бы на охоту…

И начались метания по стране. Стоило ему прибыть в какой-нибудь город, как через день-другой крик: «Неверные!» — заставлял его вскакивать на коня и искать спасения в бегстве. Лишь несколько раз удавалось оторваться от упорного преследования врагов и дать себе отдых. В такие дни Джалал ад-Дин старался собрать воинов, а он шел в мечеть, просил имама читать Коран, отворачивался к стене и плакал. Он чувствовал себя виноватым перед богом и людьми. Крик «Неверные!» — отрывал его от покаяния, а Джалал ад-Дина от воинских забот, и вновь кони несли их мимо селений и городов.

Измученный страхом, беспрерывной скачкой, он прибыл в горы Мазандерана. Хотел остановиться в каком-нибудь укреплении, уповая на волю аллаха. И тут узнал: мать с его гаремом укрылась в Илалской крепости, вознесенной на вершины скал. Подходы к ней узки, тропа на краю ущелья, где могли с трудом разминуться двое конных, — потому крепость считалась неприступной. На скалах не было ни одного источника, однако жажда не угрожала обитателям крепости. В этих местах над горами почти всегда висели тучи, часто шли дожди. Но в этот раз не пролилось ни единой капли.

Несколько недель пекло солнце, а монголы охраняли тропы, ведущие вниз.

Жажда заставила распахнуть ворота крепости. И, будто в насмешку, в ту же ночь небо завалило тучами, а утром пошел дождь. Это ли не подтверждение того, что аллах отвратил свое лицо от шаха и его дома! Монголы отрубили голову изворотливому Шихаб Салиху, казнили малолетних сыновей шаха, а дочерей роздали в жены людям низкого рода. Гордую Хан-Султан, вдову Османа, получил красильщик тканей. А мать отправили в Самарканд, к хану.

Оплакав наедине своих детей, шах стал готовиться к смерти. Бежать больше некуда и незачем. Но Джалал ад-Дину кто-то подсказал, что шаха можно спасти, если переправить на один из островов Абескунского моря[61]. Он принудил отца тронуться в путь. С шахом осталось не больше двадцати человек, считая сыновей. Скакали, стараясь никому не показываться на глаза. На берегу моря в маленьком селении взяли две лодки, стали усаживаться.

Стоял холодный, ветреный день. Седогривые волны накатывались на песчаную отмель, вскидывали лодки. Шах пошел по прыгающей под ногами доске, брошенной одним концом на борт, поскользнулся и упал. Волна окатила его, сорвала с головы высокую шапку с накрученной на нее чалмой. Его подхватили, перевалили через борт, гребцы налегли на весла. Лодка, то взлетая на волне, то запахиваясь носом в воду, отошла от берега. Обгоняя ее, прыгала, крутилась, переворачивалась и уплывала в море его шапка.

Ветер прохватывал шаха насквозь. Кто-то набросил на его плечи чапан, но это не помогло. Мокрая одежда прилипла к телу, он не мог сдержать дрожь. Когда пристали к острову, не мог разогнуть закоченевшие ноги. Его перенесли на берег, воины сняли с себя кто рубашку, кто шаровары, он переоделся в сухое, согрелся у огня. Остров был небольшой, с песчаными барханами по краям. В глубине его росли кусты со сваленными в одну сторону ветвями. Редкая жесткая трава не прикрывала наготу земли. За полосой вспененного моря был виден берег — далекие горы со снежными чалмами на вершинах, его владения. После того как он завоевал столько земель, утвердил свою власть над столькими народами, клочок этой скудной суши среди бушующего моря — все его владения. И надолго ли? Слезы душили шаха, и только стыд перед сыновьями удерживал его от рыданий.

Свита натягивала палатку. Всем распоряжался Джалал ад-Дин, неутомимый, не подверженный унынию. Младший, Ак-шах, лежал по другую сторону огня, закрыв лицо ладонями. О чем он думает? О матери, которая попала в руки монголов? О властной бабушке? О нем, о своем отце, растерявшем все? Наследник Озлаг-шах сидит рядом с братом, строго посматривает на свиту. Теркен-хатун успела ему внушить, что он будущий шах и потому на голову выше своих братьев. Из того многого, что должен знать и понимать правитель, Озлаг-шах понял только это. Джалал ад-Дину он неровня.

Ни большого ума, ни бесстрашия…

К вечеру шаха стало знобить, потом бросило в жар. Утром он не смог встать с постели, лежал в палатке, обливаясь холодным потом; болела голова, в груди что-то сипело и хлюпало. И никто ничем не мог облегчить его страдания. Он попросил Джалал ад-Дина почитать Коран, но смысл слов откровений пророка ускользал от обремененного болью сознания. Он отпустил сына. Внезапно подумал, что ему уже не подняться. Вспомнил своего отца, шаха Текеша, умиравшего во дворце, в окружении ученых лекарей, заботливых слуг. Отец ему оставил крепкое государство, воинов, сокровища. А прадед шаха Текеша был простым рабом, своим умом, храбростью он добился всего.

Его предки из рабов вышли в шахи, а он…

Свита сидела у огня. Люди тихо разговаривали. Кому-то возражая, Джалал ад-Дин сказал:

— Потеряно не все. Найдутся тысячи отважных воинов. Если их собрать и повести за собой, они заставят попятиться хана. Я в это верю.

— Где они, эти воины? — спросил Озлаг-шах.

— Они есть. И они гадают — где те, что должны повести нас в битву? Мы спрятались от врагов и друзей. Мы достойны презрения.