Алексей Кожевников - Русский патриотизм и советский социализм

• Название: Русский патриотизм и советский социализм
• Автор: Алексей Кожевников
• Жанр: Политика

Монография посвящена одному из наиболее противоречивых явлений общественной и культурной жизни СССР на протяжении почти всей его истории (1917–1985 гг.) – идеям русского патриотизма. На основе широкого круга источников выявляются корни и прослеживается дальнейший генезис новой патриотической идеологии, исследуются формы ее проявления, особенности отношения советских властей к «русскому фактору» в политической и культурной жизни того времени. Альтернативным официальному курсу проектам решения «русского вопроса», предлагаемым русскими национал-патриотами (диссидентами), посвящена отдельная глава книги.

Для историков, политологов и всех, интересующихся прошлым нашего Отечества.

---

Органами цензуры запрещались и некоторые спектакли, поставленные по произведениям русской классической литературы. Их идейное и эстетическое содержание, «не соответствовавшее» новым культурно-политическим установкам, зачастую и определяло решение цензурных чиновников. Неудивительно, что творчество выдающегося поэта, прозаика и драматурга, певца русской «былинной старины» – графа А. К. Толстого едва ли могло быть приемлемым для людей, стремящихся навсегда с этой «стариной» покончить. В мае 1924 г. Циркуляром Главлита была запрещена постановка оперы «Князь Серебренный» по одноименному роману писателя. Свое решение цензоры мотивировали тем, что содержание оперы «является яркой агитацией в духе православия, самодержавия и народности». По мнению Главлита, образы царя Ивана Грозного, князей и бояр авторами либретто идеализировались, а «народ» был представлен безропотной массой, послушной воле благодетеля-монарха[317]. Драма «Царь Федор Иоаннович» А. К. Толстого была охарактеризована Главреперткомом как сочинение «с оттенком либерального монархизма» и не рекомендовалась к постановке в деревне (как и другая пьеса писателя из его знаменитой «драматической трилогии» – «Смерть Иоанна Грозного»). «Царя Федора» в виде исключения было позволено ставить раз в месяц в одном из театров Москвы[318].

Национальная патриотическая идея, противоположная по своей сути идее всемирного «наднационального» братства трудящихся, рассматривалась ревнителями «мировой революции» как контрреволюционная и едва ли не как главная идеологическая угроза осуществлению глобального коммунистического проекта. В своей статье о патриотизме, опубликованной в «Энциклопедии государства и права» (1927 г.), один из ведущих разработчиков советского законодательства, председатель Верховного суда РСФСР П. И. Стучка подчеркивал: «В наше время П (патриотизм – А. К.) играет роль наиболее реакционной идеологии, которая призвана обосновывать империалистическое хищничество и заглушать классовое сознание пролетариата, ставя непереходимые границы его освободительной борьбе»[319].

В своем выступлении на I Всесоюзном учительском съезде в январе 1925 г. А. В. Луначарский утверждал, что «идея патриотизма – идея насквозь лживая». По его мнению, в патриотической пропаганде были заинтересованы только представители низвергнутых имущих классов, для которых «задача патриотизма заключалась в том, чтобы внушить крестьянскому парнишке или молодому рабочему любовь к “родине”, заставить любить своих хищников»[320]. Обращаясь к учителям, нарком просвещения задавался вопросом: «Что такое в самом деле родина при капиталистическом строе, что такое каждая отдельная страна, держава?». И отвечал на него, убеждая делегатов съезда в условности существования национальных государств и национального гражданства: «Очень редко вы найдете такую страну, в которой случайно граница ее совпадает с границами расселения данного народа. В огромном большинстве случаев вы имеете державы, подданные которых в демократической стране прикрыты лживым термином “граждане” – люди различных национальностей»[321]. Поскольку такое «гражданство» и такой буржуазный «патриотизм», по мнению Луначарского, стремительно «разлагаются» под воздействием мировых революционных процессов, докладчик призвал советское учительство воспитывать детей в сугубо интернациональном, «общечеловеческом» духе: «Воспитывать нужно человека, которому ничто человеческое не было бы чуждо, для которого каждый человек, к какой бы нации он ни принадлежал, есть брат, который абсолютно одинаково любит каждую сажень нашего общего земного шара, и который, когда у него есть пристрастие к русскому лицу, к русской речи, к русской природе, понимает, что это – иррациональное пристрастие»[322]. По сути, в этих словах звучал призыв к индифферентному и даже космополитическому отношению к родной земле и культуре своего народа. Своему негативному восприятию патриотической идеи А. В. Луначарский оставался верен и в последующие годы. Так, в лекции, прочитанной им перед ленинградской аудиторией 23 мая 1928 г., нарком прямо заявлял: «Мы не нуждаемся ни в каком патриотизме». Только всемирное государство трудящихся сможет обеспечить достойную жизнь многонациональному пролетариату, поскольку он, по мнению Луначарского, «не чувствует себя гражданином определенной страны…, является интернационалистом»[323].

Еще более непримиримую позицию по отношению к идее патриотизма занимал заместитель Луначарского по Наркомпроссу – известный историк-марксист М. Н. Покровский, возглавлявший в 1920-е-начале 1930-х гг. советскую историческую науку. По его мнению, патриотическим чувствам подвержены, главным образом, мещане и представители мелкой буржуазии, капиталистам и тем более интернациональным пролетарским массам патриотизм чужд. Если первые рассматривали территорию своей экономической деятельности лишь как место для извлечения прибыли, то вторые, подвергавшиеся эксплуатации и насилию, относились к своему государству как к «отечеству-тюрьме». Как отмечал Покровский в статье, посвященной десятилетию Октября, в Советском Союзе «болезнью» патриотизма «вместо миллионов, как это было в Западной Европе, вместо сотен тысяч, как это было у нас в начале 1917 года, хворают только единицы»[324]. Само название «Россия», по мнению историка, нужно писать в кавычках, поскольку «”Российская империя” вовсе не была национальным русским государством. Это было собрание нескольких десятков народов…, объединенных только общей эксплуатацией со стороны помещичьей верхушки, и объединенных притом при помощи грубейшего насилия»[325].

В соответствии с такой интерпретацией понятий «Россия», «отечество», «патриотизм» необходимо было предложить советскому обществу новую, основанную на «классовой теории» трактовку событий дореволюционного прошлого, диаметрально противоположную прежнему официальному истолкованию русской истории. При этом само понятие «русская история» подлежало осуждению как «контрреволюционное» и исключению из научного лексикона. В своем выступлении на конференции историков-марксистов (1930 г.) М. Н. Покровский подчеркивал: «Мы поняли, – чуть-чуть поздно – что термин “русская история” есть контрреволюционный термин, одного издания с трехцветным флагом и “единой и неделимой”»[326]. Историческая роль русского народа на протяжении столетий сводилась к «угнетению» «порабощенных» им национальностей и слепому следованию «шовинистической» политике правящей власти. На той же конференции Покровский без обиняков заявлял: «В прошлом мы русские были величайшие из грабителей, каких можно себе представить»[327]. Такая интерпретация российской истории получила свое законченное выражение еще за десятилетие до этого выступления Покровского – в его известной работе «Русская история в самом сжатом очерке» (М., 1920–1923). Изданная при непосредственной поддержке В. И. Ленина книга должна была стать не только обобщающим «марксистским» исследованием по русской истории, но и идеологическим пособием для широких масс населения. Книга выдержала 10 изданий при жизни М. Н. Покровского (он умер в 1932 г.) и переиздавалась в послесталинские советские десятилетия.

Рассматривая события российской истории сквозь призму вульгарного социологизма и до крайности упрощенного «классового подхода», М. Н. Покровский стремился представить читателю тысячелетнее прошлое русского народа в негативных тонах (определенное исключение было сделано лишь для представителей освободительного и революционного движения). Так, полемизируя с дореволюционными историками-противниками т. н. «норманской теории», он подчеркивал, что эти ученые оспаривали главенствующую роль иноземцев-варягов в образовании Древнерусского государства «из соображений патриотических, т. е. националистических: им казалось обидно для народного самолюбия русских славян, что их первыми государями были иноземцы»[328]. Ставленник шляхетской Польши, авантюрист Лжедмитрий I назывался в книге Покровского «царем, который шел против интересов богатых помещиков и капиталистов»[329]. Зато организаторы борьбы против польских интервентов, национальные герои Козьма Минин и Дмитрий Пожарский объявлялись предводителями «купеческо-помещичьего ополчения». По мнению историка, «защита родины и защита своей мошны у этих людей, как у буржуазии всех времен, сливались, таким образом, в одно… Такой патриотизм не только не мешал зоркому ограждению своих интересов, но, напротив, помогал ему»[330]. Из книги Покровского советский читатель мог, например, узнать, что Петр I скончался «от последствий сифилиса, заразив предварительно и свою вторую жену»[331], приводились и другие «доказательства», свидетельствующие о ничтожестве и политической несостоятельности императоров романовской династии. Войны, которые на протяжении столетий вела Россия, объявлялись захватническими, а ее внешняя политика – агрессивной. При этом, враждебная России сторона зачастую оправдывалась (так, нападение без объявления войны японцев в феврале 1904 г. на русскую эскадру, стоявшую на внешнем рейде Порт-Артура, расценивалось Покровским как «поступок, допускавшийся международным правом»[332]).