Джозеф Кэмпбелл - Мифы для жизни

• Название: Мифы для жизни
• Автор: Джозеф Кэмпбелл
• Жанр: Современная литература
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-4461-0498-7

Что такое мифы и какова их функция в обществе?

Как мы можем использовать мифы, чтобы облегчить наши сегодняшние страдания и тревоги?

Как мифы могут нам помочь в воспитании детей?

В книге Джозеф Кэмпбелл исследует потенциал и мощь мифов и их ежедневное влияние на нашу современную жизнь, даже там, где мы этого не предполагаем. Он показывает, что для мифов не существует границ, они обращены к универсальным базовым арехетипам, которые являются общими для всех времен и народов. Книга будет интересна психологам, педагогам, философам, социологам, культурологам, историкам.

---

«Ага! – жестко сказал бык. – Так ты рыдаешь по своему отцу! Теперь, возможно, ты поймешь, что происходит и всегда происходило с нами. Мы видели, как твой народ убивал и резал наших матерей, отцов, всех наших родных. Но я пожалею тебя и дам лишь один шанс. Если ты сможешь вернуть своего отца к жизни, позволю тебе и ему возвратиться к своим».

Несчастная девушка, повернувшись к сороке, упросила ее поискать в растоптанной грязи какую-нибудь частицу тела ее отца, чем птица и занялась. Она копалась возле озерца, пока ее длинный клюв не извлек кусок человеческого позвонка. Девушка осторожно положила его на землю и, накрыв своим платьем, запела некую песнь. Совсем скоро стало заметно, что под одеждой лежит человек. Она приподняла уголок. Это был ее отец, пока бездыханный. Девушка опустила ткань и продолжила песню, а когда снова подняла платье, отец был жив. Он встал, и изумленная сорока запорхала вокруг него с цоканьем удивления. Бизоны были поражены.

«Сегодня мы видели странные вещи, – сказал большой бык своим сородичам. – Человек, которого мы затоптали насмерть, снова жив. Сила людей велика».

Затем он повернулся к девушке и сказал: «Прежде чем вы с отцом уйдете, мы обучим вас нашим танцу и песне, никогда их не забывайте». Танец с песней были магическими средствами, с помощью которых можно вернуть к жизни убитого людьми бизона точно так же, как был оживлен человек, убитый бизонами.

Все быки пустились в пляс, – как и подобало таким крупным зверям, их песня была неторопливой и торжественной, а поступь – тяжелой и размеренной. Когда танец окончился, большой бык сказал: «Теперь идите к себе домой и не забывайте, что видели. Научите этим танцу и песне свой народ. Головы быков и бизоньи шкуры будут служить священными предметами обряда – все, кто изображает в танце быков, должны надевать их на себя».

Поразительно, как много нарисованных фигурок в больших палеолитических пещерах начинают выглядеть иначе, когда рассматриваешь их в контексте таких вот легенд современных племен, живущих охотой. Конечно, нельзя быть до конца уверенными, что предполагаемые связи полностью точны. Однако почти наверняка основные идеи были сходными. Мы можем перечислить некоторые из них: убитые животные являются добровольными жертвами, обряды взывания к их духам представляют собой мистическое соглашение между животным миром и человеком, а песня и танец служат средством проявления волшебной силы таких обрядов. Более того, концепция отношения к каждому виду животных как к эдакой множественной особи, происходящей от полузверя-получеловека, Звериного Господина, обладающего магической силой, связана с идеей о том, что смерти как таковой не существует. Материальные тела являются просто одеждой для невидимых сущностей, которые могут проходить туда-сюда сквозь неосязаемую стену между незримым потусторонним миром и этим. В древности, согласно легендам, между человеческими существами и зверями происходили контакты и переговоры, заключались браки и другие соглашения; из представлений об этих соглашениях произошли народные обряды и обычаи. Люди были убеждены в магической силе этих обрядов и в том, что для сохранения своей силы ритуалы должны проводиться в исходной, первоначальной форме, – даже малейшее отклонение разрушает их чары.

Вот таким он был, мифический мир первобытных охотников. Обитая в основном на просторных пастбищах, где природа – это широко раскинувшаяся равнина, накрытая лазурным куполом, смыкающимся с землей у далекого горизонта, а преобладающая форма жизни – группы животных, перемещающихся по этому гигантскому пространству, кочевые племена, живущие убийствами, обычно и нрав имели воинственный. Поскольку людей кормили и защищали охотничьи навыки и боевая отвага мужчин, в племенах доминировали мужская психология, ориентированная на мужчин мифология и значимость личного мужества.

В тропических джунглях, с другой стороны, преобладает совершенно другой природный порядок, соответственно отличаются их психология и мифология. Основные события разворачиваются среди буйной растительности, где происходящее чаще скрыто, чем видимо глазу. Над головой – покрытый листвой верхний мир, населенный снующими кричащими птицами; под ногами – плотный покров из листьев, под которым притаились змеи, скорпионы и разные другие угрожающие смертью твари. Нигде не найти чистого горизонта, во всех направлениях – бесконечное переплетение стволов и листвы, куда опасно лезть в одиночку. Жизнь поселения относительно стабильна, привязана к земле, люди питаются растительной пищей, собираемой или выращиваемой в основном женщинами, и потому мужская психология не в цене. Даже первоначальная для юноши психологическая задача достижения независимости от матери с трудом выполнима в мире, где вся важная работа, за что ни возьмись, выполняется исключительно знающими свое дело женщинами.

Поэтому именно среди тропических племен возникла поразительная практика мужских тайных обществ, куда не допускали женщин, где можно было погрузиться в тешащие мужское влечение к подвигам символические игры для любознательных и сделать это в безопасности и втайне, вдали от контролирующего взора матери. В этих регионах привычное зрелище гниющей растительности, дающей начало новым зеленым побегам, по-видимому, зародило мысли о символическом значении смерти как дарительницы жизни, из которых родилась ужасная идея о том, что путь к приумножению жизни проходит через приумножение смерти. Итогом стало охватившее на многие тысячелетия весь тропический пояс нашей планеты повальное увлечение жертвоприношениями. Оно в корне отличалось от сравнительно ребяческих обрядов поклонения животным и умиротворения их духов, бытовавших среди охотников великих равнин: безжалостное принесение в жертву людей, как и животных, весьма символичное в каждой своей детали, жертвование урожая, первенцев, вдов на могилах их мужей и даже всех придворных вместе с их королями. Мифическая идея добровольной жертвы стала связываться здесь с образом изначального существа, которое когда-то в древности выразило готовность быть убитым, расчлененным и похороненным, чтобы из его погребенных частей выросли съедобные растения, благодаря которым люди смогли бы выжить.

На полинезийских островах Кука существует занятный местный вариант этого общепринятого мифа в форме легенды о девушке по имени Хина (Луна), которая любила купаться в некоем озере. Однажды громадный угорь проплывал мимо и прикоснулся к ней. Это повторялось день за днем, пока как-то раз угорь не сбросил свою кожу и перед девушкой не предстал красивый юноша, Те Туна (Угорь), который и стал ее возлюбленным. С той поры он мог навещать ее в человеческом облике и снова становился угрем, когда уплывал, пока однажды не объявил, что пришло ему время покинуть Хину навсегда. Он нанесет ей еще один визит в виде угря, во время большого прилива, а она должна будет отрезать ему голову и зарыть ее. Так и случилось, и Хина сделала все точно, как ей было сказано. Потом она каждый день приходила на место, где закопала голову, пока не появился зеленый росток, который вырос в красивое дерево, со временем принесшее плоды. Так появились первые кокосы, и на любом орехе, когда его почистишь, по-прежнему видны глаза и лицо возлюбленного Хины.

Глава III. Значение обрядов (1964)

Назначение ритуала, как я его понимаю, – придать форму человеческой жизни, и не путем простого поверхностного упорядочения, а в глубинной сути. В древние времена каждое общественное событие было ритуально структурировано, и ощущение его значимости передавалось через тщательно выдерживаемую религиозную атмосферу. Сегодня она приберегается для исключительных, совершенно особых, «священных» поводов. И все же ритуалы живут, даже в шаблонах нашего поведения в обычной жизни. Их можно распознать, например, не только в судебных регламентах и военных уставах, но даже в манерах людей, усаживающихся вместе за один стол.

Вся жизнь – структура. В биосфере чем сложнее структура, тем выше форма жизни. Морская звезда с изгибающимися лучами значительно сложнее, чем амеба, и по мере продвижения вверх по линии эволюции, скажем до шимпанзе, сложность все нарастает. То же самое можно сказать о культурной сфере человека: незрелое представление о том, что энергию и силу можно представить или передать, отбросив и нарушив структуры, опровергнуто всем, что мы знаем о происхождении жизни и ее эволюции.

Так вот, структурирующие модели поведения животных являются неотъемлемой частью унаследованных животными нервных систем, и так называемые врожденные спусковые механизмы, которыми определяются эти модели, по большей части стереотипны. От животного к животному отклики в рамках вида однообразны. Больше того, поразительна сложность некоторых установившихся шаблонов поведения: взять хоть иволгу, вьющую свое искусное висячее гнездо, или паукообразных с их чудесными сетями. Если бы не привычка к подобному зрелищу, нас бы переполняло недоверие и удивление при виде математической правильности и сбалансированности мерцающей паутины, идеально развешанной между выбранными веточками сбоку от лесной тропы, задуманной и выполненной (как мы обычно говорим о любой сопоставимой человеческой работе) с безошибочным ощущением прочности материалов, натяжений, равновесий и так далее. Все подобные чудеса малой архитектуры – ульи, муравейники, раковины наутилуса и тому подобное – созданы в соответствии с унаследованными навыками, укоренившимися в клетках и нервных системах животного вида.