Семён Колосов - Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив

• Название: Мертвецам не дожить до рассвета. Герметичный детектив
• Автор: Семён Колосов
• Жанр: Триллер

«Мертвецам не дожить до рассвета» – не просто детектив или триллер, но и книга с философскими рассуждениями о путях и выборе человека в тяжёлых, чуждых его природе условиях. Увлекательный сюжет, в котором присутствуют мистика и оккультизм, переносит читателя в декабрь 1918 года, в самый разгар Пермской наступательной операции Колчака.

---

Степан Тимофеевич вынес замок от пакгауза, и офицер, похлопав станционного смотрителя по плечу, спросил:

– Подсобишь моим, браток, ладно?

Степан Тимофеевич не хотел, но не мог не кивнуть головой. По нему было видно.

Потом Братухин развернулся к Павлу Нелюбину и обратился к нему с таким же вопросом-приказом.

– Руки, – чугунным голосом сказал Нелюбин, смутив нахального офицера. Но в спор не вступил, послушно выходя за дверь.

Казак с пленным загонять коней не пошли.

– Ступай, – казак толкнул в спину озябшего красноармейца, и тот зашаркал по полу великанскими валенками, оставляя на кафеле грязные полосы от своих ног. Мелкие круглые льдинки, как россыпь хрусталя, расселись у него на воротнике; снег забился в складки шинели. После извивающегося неустойчивого снега и неустанной ходьбы неторопливо идти по ровному кафельному полу казалось ему чудом.

Казак усадил его на скамейку возле оранжереи, а сам подошёл к столикам буфета. Он извлёк из кобуры обрез и положил его на стол дулом к пленному красноармейцу, затем снял шинель и обнаружил под ней сермягу2. Рассыпая повсюду звенящие горошины снега, встряхнул шинель.

Братухин последовал его примеру. Под шинелью офицера был военный китель, который плотно облегал его выпяченный живот и оттопыренный налитый зад. Когда Братухин ходил, он чуть выпячивал свои большие, надутые как меха, ягодицы. При каждом шаге они перекатывались, и это бросалось в глаза. Однако полнота охватила только бёдра да живот Братухина, лицо его вовсе не было толстым, да и другие части тела были вполне праведного вида. Глаза его – серые, почти бесцветные, наверное, больше из-за редких и светлых, как сухая трава, бровей и тонких почти незаметных ресниц. Волосы такого же цвета как брови и короткие, как у мальчика, а по бокам чуть в мелких кудряшках, но с первыми признаками облысения: со лба к макушке протянулись длинные залысины, а волосы уже были не такие густые. Лицо офицера начисто выбрито и какое-то красноватое. Уши из-за короткой причёски топорщились в стороны, и обязательно эта улыбка-оскал. Он то и дело растягивал губы, обнажая ровный частокол белых зубов.

Старуха, отдышавшись, тоже освободилась от своих одежд и размотала шали.

– А вы чьи будете? – спросил отец Михаил, подходя к Братухину.

Братухин взглянул на священника, а потом ответил:

– Колчаковские мы.

Братухин заметил на груди отца Михаила мутный медный крест, местами покрытый зеленоватой патиной3, но ничего не сказал.

Уловив его взгляд, отец Михаил протянул офицеру руку и представился, после чего последовал примеру военных и снял с себя тулуп. Под тулупом, естественно, была ряса.

В помещении становилось теплее, и снег таял. Он струйками сбегал с валенок, образуя на грязном полу лужицы; скатывался в прозрачные бусинки воды и как украшение сидел на овчинных воротниках и шапках.

Батареи были тёплыми, но едва ли они могли хоть что-нибудь обогреть. Основной поток тепла валил из котельной. Там была уже летняя жара, и Братухин с казаком развесили на трубах свои вещи.

Вернулся Нелюбин, станционный смотритель и третий солдат.

Солдат передал ключ Братухину и снял с головы башлык. Он протёр запотевшие очки, и все успели рассмотреть его худощавое лицо с впалыми щеками. Лицо его, хоть и несколько болезненного вида, всё же было красивым, каким-то даже аристократичным, с утончёнными чертами. Надев очки, он обвёл присутствующих большими и уставшими, как у некоторых икон Богородицы, глазами. По бокам его щёк с пышной, но примятой башлыком причёски спускались тёмно-русые бакенбарды, вьющиеся книзу завитушками.

– Это наш студент, – радостно заявил Братухин, представляя солдата, – Егор Гай.

– Здравствуйте, – Егор протянул руку стоявшему рядом священнику, и тот ответил ему: «Отец Михаил». Егор прошёлся по залу и со всеми поздоровался за руку.

– Будет ли что отведать, хозяин? – спросил Братухин станционного смотрителя.

– Мясо уже варится, вот только его на всех немного выйдет.

– Ну и на том спасибо, – улыбаясь, ответил офицер.

От людского шума птица в клетке забеспокоилась. Ворон то слетал вниз, то садился на верхнюю ветку и приглядывался к новоявленным гостям.

– Кто это там? – пробасил казак, направляясь к клетке.

– Это Карл, ворон Карл, – разливаясь добродушной улыбкой, ответил Коля.

– Как? Карл? – он подошёл к птице и закаркал на него. – Карл, Карл, Карл… Тупая птица, не отзывается.

Ворон, кажется, с удивлением смотрел на очередного человека, который вздумал донимать его своим вниманием.

– Ап-ап, ап-ап, – дразнил казак ворона пальцем, просовывая его за решётку. Ворон разглядывал палец, но охотничьих инстинктов не проявлял. Не было у него желания глупо охотиться за пальцем, но вот казак, казалось, играл сам с собой. Только ему чудилось, что ворон уже намерен его тяпнуть, как он тут же отдёргивал руку.

– Глупая птица, ничего не соображает, – говорил казак, продолжая свою игру-дразнилку.

– А вы чьи, хлопцы, будете? – спросил Братухин машинистов, сбившихся в одну кучку на скамейке. При этом он упёр кулаки в бока, дабы выглядеть грознее.

– Мы машинисты. С того паровоза, – ответил Павел Нелюбин, показывая в сторону огромной машины, которая без топлива стояла мёртвым грузом и была бесполезна.

– А за кого сражались?

– Да не за кого. Машинисты мы.

– Как не за кого? А для кого паровозы водили?

– Ну для красных, а как же нам их было не водить? Уголь будет, для вас будем водить, – сказал Нелюбин и попытался улыбнуться, дабы разрядить обстановку.

– А воевали где в войну с немцами?

– Не, это мы не воевали, – бойким окающим говорком ответил Колька, – мы же это только поезда водили. Нас как специалистов не призывали.

– Отсиделись, значит, – с усмешкой заключил Братухин. Глаза его смотрели на машинистов с хитринкой; в глазах таких людей, как Братухин, всегда есть что-то большее, чем просто взгляд. – А раз машинисты, значит коммунисты?

– Не-е, кокие мы коммунисты… – простодушно отвечал Колька.

На слове «коммунисты» Фёдор Нестеров насторожился и повернул свою голову в сторону разговора, наблюдая за тремя машинистами и своим командиром. Этих трёх он не знал и был готов к любому развитию событий, но только не к тому, что ворон, воспользовавшись его опрометчивостью, клюнет за палец. Костяные щипцы сомкнулись на указательном пальце левой руки, и когда казак выдернул его, палец уже полыхал огнём, а там, где клюв сжал сильнее всего, пролегли кровавые борозды укуса.

Фёдор громко и матерно выругался, но ворон уже с довольным видом победителя сидел на суку и свысока разглядывал поверженную жертву.

– Кусачая тварь, – заключил Нестеров и отошёл в сторону.

– Зачем ты к нему лез? – с хохотом спросил Братухин.

– Хотел поиграть с ним, а он кусаться вздумал, подлюка.

Офицер отвлёкся от машинистов, но Тихон, до этого молчавший, вдруг подал голос, обратившись к Братухину:

– Так, значит, Колчак и до этих мест добрался?

Офицер повернул голову в его сторону.

– Да, скоро большевикам кранты, – он пытливо глянул в глаза Тихону, и всем что-то недоброе померещилось в их взглядах. Ни Тихон, ни Братухин друг другу не доверяли и были настроены враждебно. Это сразу улавливалось. Какая-то нить, напряжённая как струна, пролегла между ними.

– Я вас где-то видел, – сказал Братухин.

– Не-е, вряд ли, – ответил машинист, – я бы вас тоже запомнил.

– А откуда вы паровоз гнали? – пытаясь что-то выведать, спросил Братухин.

– Со станции Каменчуги, – торопливо ответил Павел Нелюбин, уставив на Братухина своё квадратное лицо, – белые в наступление пошли, вот нам и приказано было машину спасать, да угля только до сюда хватило.

Братухин кивнул головой на его ответ и отошёл, о чём-то размышляя.

Разбились на кучки: военные сели за буфетный стол, отец Михаил со старухой за соседний, машинисты – на скамейку возле котельной, пленный – в стороне от всех. Ничто этих людей не объединяло, даже отталкивало какое-то недоверие, какая-то недосказанность.

Станционный смотритель принёс солдатам чай.

– А ты здесь давно работаешь?

– На вокзале с самого дня основания, более десяти лет, – нахально любопытному Братухину ответил станционный смотритель.

– Так ты, значит, знаком с Дмитрием Костомаровым?

– Конечно, много лет. Хороший был барин и человек!

– Как говоришь, тебя зовут? – переспросил Братухин.

– Степан Тимофеевич.

– Давай, Степан, садись к нам, я племянник Дмитрия Олеговича.

– Племянник? – удивился станционный смотритель.

– Да, по мамке племянник. В детстве столько раз у него в имении гостил.

– Не может быть, – продолжал удивляться станционный смотритель, присаживаясь на стул.