Геннадий Чепеленко - Зима не в эту осень

• Название: Зима не в эту осень
• Автор: Геннадий Чепеленко
• Жанр: Русское современное

В книгу «Зима не в эту осень» включены новые стихи и некоторые переработанные из книги «При медленной луне». Сквозной мотив – судьба поэта в метафизической и реальной ипостасях. Основные принципы возможностей пишущего стихи изложена им в эссе «Точность слова в контексте неясного». В нем он рассматривает значение слова как независимое от обозначения предмета, его способность с другими вызывать ассоциации и взаимопревращения мыслей в образ и, наоборот, перенастраивать смыслы для новой реальности. Использование «импульсной, тональной техники» придает стихам индивидуальность. Перепады тональностей вводят в мир звуков, неких «звучащих пятен Леже». В его экспрессивных стихах множество «мгновенных ассоциаций», иррациональных, не всегда способных объяснить мысль, но понимаемых на уровне ощущений. В лучших своих стихах ему удается использовать этот прием для гармонического подтекста самого стиха.

---

Геннадий Чепеленко Зима не в эту осень

Точность слова в контексте неясного

С рождения человек попадает в мир звуков, букв из рассыпанного алфавита, не зная точного значения слов, смыслов, говоря языком физики – в мир неопределённости. Неясная картина вызвана также многозначительностью слов, выбора тех из них, которые наиболее полно передают ощущения человека. К её описанию подбираются точные слова или слова символы, чаще их включают в словесные окружения с другими. Именно, через них, достигается понимание её. В тексте, в речевом потоке оно получает совершенно различные значения. Контекст устраняет многозначительность слова, направляя смысл его в определённом направлении. Выбирая точные слова, можно попасть в зависимость от описательной точности предмета, лишая восприятие оттенков чувств, волнения, образной передачи предмета. Такие совпадения точности слова с предметом опасны и сравнимы с точностью фотографии. Выбор такого слова в контексте с таким же другим приводит к окончательности и неподвижности предмета, повторяя копию увиденного. Только там, где этих совпадений нет, семантика отдельных слов очень часто обрастает дополнительными оттенками смыслов. Именно, эта точность в неточности сговора слов, словесных сочетаний воздействует на семантику других словесных сочетаний, уточняют значение последующих строк. Именно так противостоят друг другу общая многозначительность слов и его частное контекстное значение. Через сговор слов смысл фразы, образа стремится к однозначности. В ней каждое слово является точным. Эта стилистика, связанная тончайшими деталями личного, и приводит к индивидуальной тональности автора, потому что тон это волнение частной души. Новый поэт не обязательно должен нести с собой новую систему стихосложения. К истории поэзии вряд добавятся новаторы слова – сотни лет свидетельством тому. Стих, состоящий из кратных уменьшений текста, эти ощущения, оттенки и составляют его суть. И другого не дано. Оптика одного слова, особенно за пределами обозначения им предмета и понятий превышает все возможности их реальных значений и это уже другая многозначительность, способная придавать высказыванию новые оттенки мыслей, чувств. Точное слово в её контексте для преодоления неясности, предощущения выше любого приёма поэтической гласности. Отсюда оно как поступок, всегда действие и определенность вне эмпирического обозначения предмета, всегда активирует мысль с соседним, с соседним – вызывает конкретные ассоциации с изображением предмета или прообраза новой неизвестной картины в новых ощущениях. Сам же образ развивает мысль и зависимый от неё язык, то же слово. И этот выбор придаёт своеобразие речи каждого из пишущих стихи, узнаваемый контекст размышлений о предмете или явлении.

Смутное, волнующее и неосуществленное всегда можно выразить словом. Выбор его зависит от невостребованности души, ищущей истину в стихотворении, которое пишется. Слова в нём оживают. Они вспыхивают в диапазоне значений, чтобы вызвать ассоциацию, часто за пределами синтаксиса или тропов. Каждое в строке может выступать как определитель (явления), помогает рядом стоящему освободить смысл, нести некий символ (метафора), не иметь самостоятельного значения. Оно является частью духовной истины и часто неуловимо в своём первоначальном значении. Однако, выбранное точно, оно оживляет речь в диапазоне строки, строфы, меняет восприятие образа, способно менять подтекст фразы, суть духовной истины. Оно меняет мысль, делая её открытой или частной, закрытой или улавливаемой, показывает важность ассоциаций или подобия увиденного в мире живущих или природы, чувства над разумом или смыслом, который может быть не сразу понятным, не сфокусированным в данной строке. Только перенастраивая слова и их фокусировку с рядом стоящими можно добиться свежего как бы неизвестного синтаксиса, образности стихов, усилить лаконичность и самозначение отдельных слов в этом подборе. Ясным словом можно достичь просветлённого молчания строки, когда смысл находится между строк. Каждый выбирает свое слово, ищет свою точность воплощения в образы видимого мира. Этот труд сопряжен с постоянным разрушением строк и, отчасти, самого поэта, ибо выбор слова особенно затруднительней в ритмической речи стиха, а сопротивление форме – место, где ему труднее выстоять и не потерять свое значение. Выбор его происходит внутри пишущего, как яркого мазка художником в тёмной комнате. Полумрак всегда обостряет зрение, явления становятся отчётливыми, чем даже в освещённой комнате. Даже у поэтов с совершенной оптикой восприятия смыслов через слово это удаётся с трудом, но другого выхода нет. Невидимое можно сделать видимым при условии, когда ему выбраны точные слова, когда найдены переходы между реальным и метафизическим значением слов, через сцепление отдельных точных слов и смыслов. Именно, тогда возможно появление новых ощущений через создание новой структурной модели стиха. Задача поэта в усовершенствовании её и доказательстве её жизнеспособности. С этим заданием справляются немногие поэты. Те, которые от попытки к попыткам продолжают сочинять в рифму и столбиком всё же надеются выполнить его и хорошо, если при этом отдельные слова и фразы смогут удивлять других.

Каждый пишущий стихотворение оправдывает своё занятие тем, что надеется сообщить об увиденном через обычные слова, которые до него никто не видел и как сверхзадаче – открыть мир в необычном образе, в деталях иллюминирующих воображение. Однако, часто этого не происходит: обычное становится обычнее, написанное скучнее видимой картины, слово не достигает цели, речь невнятной. Пишущий не слышит себя. Он видит только текст, оглушён магией формы или доступностью рифмы. Ему недоступно чувство слова и перебор слов преобладает в такой речи, мало чем отличающейся от обыденной. Идея творчества (смысл) подменяется доступностью словаря Даля. На этом пути поджидает неудача, озарения редки. Притягательность поиска смысла любой речи как новой реальности более чем способной выразить, чем обычный язык, возвращает надежду, а она делает пишущего слепым, чтобы изменить образ не самого худшего мира. Никто еще не смог дать совета, как научиться вглядываться в полумрак, в себя.

Квадрат Малевича

Внутрь
       не проникнув, исчезает вдруг
свет за окном, а без него нет поля.
И темнота. Взгляд напрягает слух,
как шорохи, без повода быть слово…

Взгляд без опоры. И – картина сна.
В ней осенью за рамою оконной
глухая ночь. Как изнутри, со дна,
из темноты на плоскости условной

коллаж ее, что даже не понять
где тусклое, что обостряет зренье?
Из «ничего» что может возникать
в сознании? Без бликов отраженья

квадрат: нет серой черноты полей
внутри холста. Художнику забава:
углы, поверхность. К ним и к ней
с небес – ему прижизненная слава.

Не утро хмурое, не ветер или дождь,
не осень с журавлями – с высотою
небес, не облако и перелесков дрожь
от холода. Надежда – не с весною.

Зима – без холода, без ветра – день.
В той темноте никто тебя не знает.
Окно не помнит. Если ветер в дверь,
то дождь косой проем не искажает —

не для тебя. В квадрате не пейзаж.
Закрыв глаза, не знаешь, когда утро
с полями белыми, когда в окне погас
свет в темноте, а в темноте, где угол,

не знаешь. Ни – луны, ни – звезд.
Когда светло, что с темнотою будет?
Нет ощущенья времени и – сплошь
без будущего, продолженье будней.

«Крик» Мунка

Рвал полотно и краски обжигал.
И я, не излечившийся от астмы,
через удушье воздух ртом глотал
из темноты, обугленной внезапно.

И перекошенное плавало окно
оттенками погубленной глазури,
и кровоточили, поранив о стекло
две стороны его холодной сути,

когда не знать число любого дня,
что за любой, какую ждать разлуку,
в какой из дней, не следующим «за»
таким же, крик уже глухому уху.

Крик на сто верст и десять этажей,
дрожать и – возникать повсюду,
мерцать везде, на стеклах витражей,
от холода – и обострять простуду.

Ночь обострять с полуночи к пяти
в шести шагах от вымысла и смерти,
костер холодный молча развести
до искр в ночи о будущем рассвете,

чтоб свет, меняясь пятнами Леже,
их обострял над облаками, выше
и через крик, сквозь сонное клише
сознания был удаленным, ближе.

Когда лицо не впитывает взгляд
и света нет в сознании погасшем,
то эти краски больше нот звучат,
чем их оттенки, остывая, раньше.

Не все они разбрасывают свет,
но бледные отчетливей приметы
холста,
   когда наотмашь красный снег…
из перекошенной передней.

Размытое стекло