Сергей Капков - Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров)

• Название: Эти разные, разные лица (30 историй жизни известных и неизвестных актеров)
• Автор: Сергей Капков
• Издательство: Алгоритм
• Жанр: Культурология
• Год: 2001
• ISBN: 5-9265-0041-9

Герои этой книги – актеры, на самом деле известные всем. Даже если вы не вспомните их фамилий, их лица сами напомнят любимые фильмы, эпизоды и фразы, ставшие крылатыми.

Их судьбы наиболее полно отражают уходящую эпоху, весь XX век, принесший России много радостей и горя. Это и дореволюционный быт, и разгулье НЭПа, и время репрессий, и фронтовые дороги, и тяготы эвакуации, и хрущевская «оттепель», и «железный занавес», и эмиграция, любовь и предательство, звездные лавры и тяжкое забвение, творческиеметания и крушения надежд, и, конечно же, вся история отечественного кинематографа. А еще Эйзенштейн, Есенин, Протазанов, Мейерхольд, Шолохов, Каплер, Ромм, Щукин, Орлова, Берсенев, Акимов, Козловский, Раневская, Бирман, Гайдай – их тоже можно назвать героями книги, ибо их участие в судьбах основных персонажей весьма велико.

---

Быков очень интересный режиссер. Мы с ним встретились в Москве, когда распался «Скоморох». Полтруппы поехало в Ленинград показываться в театры, полтруппы – в Москву. Мы выступили в учебном театре одного из институтов, и после спектакля ко мне подошел Быков: «Можешь спеть „Орлята учатся летать!“?» Я говорю: «Могу. Орля-ята учатся летать!» – «А громче можешь?» Спела громче. «Все, будешь у меня сниматься в роли учительницы пения». Я знала, что режиссеры всегда врут. Тем не менее мне пришла телеграмма в Таллин с вызовом на фильм «Внимание, черепаха!». Правда, на другую роль – бабушки. Это был мой первый фильм, который, кстати, в 71-м году получил золото на Московском кинофестивале как лучшая картина для детей.

После этого я не снималась 8 лет.

– А потом была «Степь» в постановке Бондарчука.

– Да. Это совсем иная работа. У Бондарчука среди других требований к актрисе на роль Розы было такое: 38 лет и добрые голубые глаза. И вот они искали по свету, дошли до Польши, до Венгрии, и, как мне потом сказали, я была сто второй на пробе – ассистент режиссера как-то попала в Театр на Таганке, и там замечательный мой дружок Гоша Ронинсон сказал: «Да что вы ищете? Малкина есть в Ленинграде, в Театре комедии». Вот так я, собственно, и попала к Бондарчуку. Он посмотрел меня и сказал: «Замечательно. Все очень хорошо, но не похожа на еврейку...» Ну тут я вообще не знала, что мне делать! Меня выкрасили, сделали белый клок волос, и такая я играла в фильме.

Я поначалу очень боялась Бондарчука. Все говорили, что он неинтересный режиссер, все время орет и так далее. Все оказалось совсем наоборот. Он показал себя очень интеллигентным режиссером, с ним было абсолютно спокойно работать.

– Но в основном в кино вы снимались в эпизодах?

– А кто бы мне дал главную роль? Я же толстая и смешная. Конечно, эпизоды. Всего их где-то штук сорок вышло. Конечно, я их все не вспомню. «Хуторок в степи», «Уходя – уходи», «Придут страсти-мордасти», «Уникум». В двух фильмах снялась у Жени Гинзбурга. Это было просто замечательно! В «Острове погибших кораблей» мне дали возможность посвистеть, я была вся в татуировках. На съемках было очень весело. Второй фильм – «Руанская дева по прозвищу Пышка». Когда Гинзбург меня вызвал, я поехала, думая, что буду играть хозяйку борделя. И вдруг узнаю, что он меня утвердил на роль старой монашки. Я безумно удивилась: «Женя, как это так – я и монашка?» Он говорит: «Знаешь что, у моей монашки должен быть бл... глаз!»

Много я работала на телевидении. В Москве дебютировала у Миши Козакова в телеспектакле «Блюзы Ленгстона Хьюза», а в Питере снималась очень часто.

Последним моим фильмом в России стал сериал «Белые одежды». Мне он очень понравился. Я вспоминаю с великой любовью режиссера Леню Белозоровича. Там я играла замечательную роль профессорши Побияхо, всю в орденах, с «Беломором». Это была хорошая точка в российском кино. Хотелось бы, чтобы были еще предложения.

– Знаете ли вы, что коллеги называют вас «королевой мата»?

– Часто русский человек употребляет слова-паразиты, такие как «значит», «так сказать», «знаете ли», «понимаете». У меня этих слов паразитов не было и нет. Они были, извините, другими. Я действительно материлась, матерюсь да так и умру, наверное, с матом и сигаретой в руке. Если бы этот мат был злым, все было бы иначе. Он у меня как междометие, поэтому все смеются, когда я матерюсь.

Однажды в театре «Эксперимент» меня вызвали в конце года директор и худрук и долго мне рассказывали, какое это безобразие, что я самая старая в труппе, а веду себя, как хулиганка... А внизу меня ждет вся труппа, чтобы отмечать в ресторане конец сезона. И вот 40 минут я эту галиматью выслушивала, потом спросила: «Можно мне уйти?» Мне сказали – можно. Я подошла к двери, повернулась и сказала: «А вот теперь вы и вы идите к е... матери!» Был дикий смех, и от меня отстали.

– А поозоровать на сцене любили?

– Если это помогало роли. Например, в Театре на Таганке мы репетировали «А зори здесь тихие». Я играла две роли: офицершу, которая отправляет девчонок на фронт, и маму Сони Гурвич с Гошей Ронинсоном – папой. Работала в двух составах. Если я играла командиршу, то Вика Радунская играла просто бойца, и наоборот. Но мне не интересно было играть просто бойца, тем более что на меня всегда обращали внимание, так как я толстая и смешная. И я придумала себе новую роль бойца Катеньки. Любимов это дело поддержал, и с тех пор боец Катенька появилась во всех постановках других театров, так как Борис Васильев ее одобрил. Я стала придумывать всякие глупости. Когда мы все сидели в грузовике, направляясь в баню, я вдруг выдала фразу: «Девочки, а я мыло проглотила!» Все страшно хохотали. Мы так и решили – вот это будет кайф, каждый раз будет дикая ржа! Но уже начиная с генеральных репетиций никто ни разу не засмеялся. Надо было что-то решать. Так как сцена шла почти в темноте, я в первый же раз показала девчатам рукой по локоть – ну знаете, что это за жест. Все заржали, и с тех пор каждый раз, когда я говорила эту фразу и не смеялись, я это делала.

Но однажды я ужасно поругалась с актрисой Славиной: когда я вошла в гримерку, она страшно кричала на маленькую старушку-костюмершу, обзывала ее, материла. Я схватила эту Славину за горло, стала бить ее об стенку, ну и она затаила на меня злобу. Тут же рассказала Любимову, что я делаю во время своих слов в машине. На следующем спектакле я совершенно определенно увидела, что один из прожекторов в этот момент направил на меня луч. Это дело просекли. Вызывает меня Любимов и говорит: «Ну что ж вы, товарищ Малкина... Ну как это так? Вы же взрослый человек... Я думал, что беру вас в театр, чтобы вы как-то пресекли хулиганство в труппе, что вы такая серьезная... Пятое-десятое. И что же выясняется... Как вы там показывали?» – «Как? А вот так!» – сказала я и показала. «Ну хорошо-хорошо... Но чтобы этого больше не было!»

– Лиля, есть ли у вас роль-мечта?

– Уже нет. Но из несыгранных ролей, точно знаю, есть одна. Так никто меня и не пригласил на Мамашу Кураж. Думаю, что это моя роль.

– У вас большая семья?

– Я человек разведенный. Детей у меня нет. Моя семья – это сестра с племянником, зятем, двоюродные – все находятся в Израиле. Друзей у меня масса. В России. И таких друзей, как в России, больше не может быть нигде. Когда тебе шестьдесят, заводить новых друзей смешно. В Чехии – очень близких два-три человека. Но, конечно, все мое осталось здесь. Каждый год я приезжаю сюда, и почти все мои друзья были у меня в гостях в Праге.

– Чем был вызван ваш отъезд в Чехию?

– Тем, что моя семья уехала в Израиль, что была здесь чешская группа со спектаклем, что я с ними подружилась, что мне надоел антисемитизм, мне надоело ходить за визами, мне надоело играть – я как-то себя исчерпала. И еще причины личного характера. Это было в 92-м году. Прага мне напоминает Таллин, в котором я родилась и который очень люблю.

– Значит, уезжая, вы думали, что расстаетесь со сценой?

– Да. В Чехию я ехала абсолютно убежденной, что никогда не буду заниматься искусством. Я была уверена, что получу пенсию, пойду билетером в театр. Но получилось так, что я сразу попала в актерскую агентуру и вскоре меня утвердили на небольшую роль во французском фильме «Джорджино». Там снимались одиннадцать чешских актрис, восемь английских и одна американка – Луиз Флетчер, с которой мы до сих пор переписываемся. Пришлось учить роль на английском языке – до этого я ни на каком языке не говорила. И вот таких фильмов у меня за это время накопилось более двадцати. Это и «Коля», и «Постель», и «Улыбка клоуна», и «Приключения Пиноккио». Роли, конечно, маленькие, но иногда интересные.

Кстати, на съемках «Джорджино» режиссер спросил меня: «Как вы отнесетесь к тому, что вам придется раздеться и мы вас, обнаженную, снимем сзади?» На это я ответила: «Ну если всей Франции нужна моя голая ж..., я согласна!» Фильм получился интересный. Это история о первой мировой войне во Франции, о женщинах – жительницах одной деревеньки.

– А как обстоят дела со сценой?

– Я играю в спектакле французского комедиографа Пьера-Анри Ками в литературном кафе. Поставила его режиссер Лида Энгелова, благодаря которой я и выехала в Прагу. Она придумала для меня много языковых вариантов, так что до конца спектакля зрители не понимают, какой я национальности.

А когда приступила к репетициям роли свахи Енте в мюзикле «Скрипач на крыше» по Шолом Алейхему, то безумно боялась, потому что давно по-настоящему на сцене не играла. Память хреновая, язык трудный. Но решилась. Я закончила Шолом Алейхемом свою карьеру в Питере, и вот начала ее здесь. Что очень приятно.

А между актерами отношения – как и везде. Они же одинаковые во всем мире. Однажды после спектакля «Скрипач на крыше» я вошла в знаменитое актерское кафе «Славия», и меня встретил гром аплодисментов. Я дико перепугалась, абсолютно не знала, как себя вести. Оказывается, русская актриса на пражской сцене, к тому же играющая на чешском языке, – это сенсация.