К Акула - Боем живет истребитель

• Название: Боем живет истребитель
• Автор: К Акула
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Товарищи, довожу до вашего сведения, что комсомолец старший сержант Скоморохов только что пополнил свой боевой счет - вместе со своим ведомым Шевыриным сбил двух "Фокке-Вульф-190".

Раздались аплодисменты.

Баботин поднял руку, призвал всех к тишине.

- А теперь продолжим обсуждение. Есть вопросы к товарищу Скоморохову?

- Нет! - раздались голоса.

- Тогда приступим к голосованию.

У меня подкашивались ноги. В бою ничего подобного не испытывал, а тут - на тебе!

Проголосовали единогласно.

Баботин поздравил меня с принятием кандидатом в члены ВКПб).

...Будет в моей жизни еще много встреч с разными людьми. Но ни одна не сравнится со встречей с майором Григорием Онуфриенко.

Будут в моей жизни и другие радостные события, но ни одно не сравнится с событием, происшедшим 14 июня 1943 года.

Будут в моей жизни и другие памятные, дорогие сердцу места, но ни одно не сравнится с Нижней Дуванкой.

Здесь произошло мое второе рождение - я стал коммунистом.

Значительнее этого в жизни ничего не могло и не может быть!

Окрыленный доверим товарищей, выросший на целую голову в собственных глазах, я вместе со всеми готовился к грядущим боям. Все жили ожиданием новых больших событий. Сражение за Советскую Украину только начиналось.

 

Глава V. Небо Курска и Донбасса

Жизнь на войне полна неожиданностей. Наутро, после партийного собрания, я проснулся с мыслью о боевых вылетах, а тут на пороге дежурный офицер:

- Старший сержант Скоморохов, в штаб!

- Зачем? - механически спросил я.

- Там все узнаете...

"Что еще стряслось?" - екнуло сердце.

Наскоро умывшись, спешу в штаб.

Там меня встречает улыбчивый майор Бравиков.

- Поздравляю, Скоморохов! Ты назначаешься заместителем командира эскадрильи и направляешься в тыл на курсы начальников воздушно-стрелковой службы полков.

Опешив от таких новостей, я не сразу сообразил, что у меня больше оснований огорчаться, чем радоваться. Повышение по службе всегда приятно, но когда оно связано с отправкой на шестимесячные курсы, которые не имеют никакого отношения к твоим новым должностным обязанностям, тут поневоле задумаешься.

Я бросился к командиру полка.

Алексей Дмитриевич встретил меня с невозмутимым видом. Он сказал:

- Другого выхода нет. На курсы нужно послать опытного, боевого командира эскадрильи или равноценного заместителя. А я не могу никого отпустить назревают очень большие события. Ослабить сейчас руководящий состав эскадрилий было бы непростительной ошибкой. Вот и пал выбор на тебя. Поучишься, вернешься - будет у тебя новая должность.

- Значит, назревают большие события, а меня - в тыл... Чем же я заслужил такое?

- Заслужил. Кроме тебя, мне некого сейчас повысить в должности, чтобы послать на курсы. А приказ надо выполнить.

Никакие мои доводы не могли поколебать Мелентьева в правильности принятого им решения. Удрученный таким поворотом дела, я про себя решил: "Ладно, деваться некуда. Поеду. Но любой ценой вырвусь обратно".

Командир полка, видя мое состояние, как бы между прочим заметил:

- У тебя ведь на Волге старики живут?

- Волга большая, а мои родители - в Астрахани.

- Ничего страшного. Сколько дней дали тебе на дорогу?

- Три.

- Скажи Бравикову, пусть добавит еще два, навестишь стариков.

Ух, и хитрюга наш комполка! Рассчитал точно: кто же откажется от такого?

Но... назревают большие события. А я в стороне... Мелентьеву нетрудно было догадаться, о чем я думаю:

- Хватит, Скоморохов, и на твою долю больших событий. Езжай, учись. Передашь начальнику штаба курсов полковнику Мееру привет от меня. Он был начальником авиационного училища, когда я там служил командиром отряда.

"Обязательно передам... Меер мне и поможет", - подумал, прощаясь с командиром.

И вот я снова в городе моего детства. Милые сердцу кривые улочки, знакомая до боли облезлая, покосившаяся мазанка... Я приближался к ней, сдерживая себя, чтобы не броситься вприпрыжку, как в детстве. А сердце стучит все учащеннее, и трудно его унять.

Святое чувство возвращения к родному очагу... С чем сравнишь его, как расскажешь о нем?

Я толкнул рукой дверь - и только сейчас заметил замок. Душу наполнила тревога. Тут появилась у калитки мать Жени Чайкина.

- Вам кого, молодой человек?

- Да вот хотел повидать Михаила Ивановича и Елену Лазаревну...

- Так они на реке, с полчаса как ушли. А вы кто же им будете?

- Да так... - ответил я и бросился к Волге. По дороге оглянулся - Чайкина застыла, пораженная: тропинку, по которой я побежал, знали только жившие здесь мальчишки.

Вот он, родной берег моей любимой реки! На мгновение забыто все, чем я жил последние три года. Только Волга и я. Она неудержимо манила к себе ласковым накатом волны, солнечной отмелью, речным раздольем!

- Дядя, дядя, вы с войны? - вдруг дернула меня за гимнастерку чья-то слабая ручонка. Оглянулся - большеглазая белокурая девочка.

- Тебя как звать?

- Маша.

- Маша?!

- Да, а что?

- Ничего, девочка, на вот тебе шоколадку, беги домой...

Малышка понесла домой подарок.

Почему такой теплотой отдалось в груди имя Маша? Я хотел встретиться с ней, как с другом детства. А тут неведомая до сих пор волна обдала всего томительно-сладостным жаром...

Бегу вдоль берега Волги. Вот уже знакомое устье речушки Дармы - обычно в ней мы ловили рыбу.

Да, но где же отец с матерью?

Вот она, наша лодка! Отец на веслах, мать - на корме, правит. Кричу, чтобы пристали к берегу.

Услышали меня, приблизились:

- А что там, подвезти вас?

У меня словно комок в горле застрял, не могу слова сказать.

Не узнали меня. Да и как узнать - уехал от них оборванцем, а тут стоит стройный худощавый военный, в портупее, добротных сапогах...

Материнское сердце - чуткое.

Лодка вдруг резко развернулась. Пошла к берегу.

Слышу взволнованный голос матери:

- Греби скорее, отец, это наш Коля.

Я почти на руках вынес мать из лодки - какая же она маленькая, худенькая... Помог сойти на берег отцу. Трудно им жилось. Или, может быть, это я так окреп?

Скорее всего - и то и другое.

Слезы, объятия, опять слезы. Я как мог успокоил родителей, снова усадил их в лодку, налег на весла, и мы направились домой. Очень хотелось половить рыбу, но разве до этого!

Дома отец и мать не знали, куда меня усадить, чем угостить. А я, осмотревшись-освоившись, стал рваться на улицу, к знакомым, к Маше.

Удивительно: пока ехал - встреча с Машей представлялась мне делом простым и обычным. А вот сейчас вдруг почувствовал робость. Что случилось со мной, куда девалось прежнее спокойствие?

Эх, юность, юность... Даже пройдя горнило войны, она остается робкой и беззащитной перед нежными ростками первой любви...

Быстренько переодевшись в то, что нашлось у отца, я снова, как мне казалось, превратился в прежнего мальчишку.

Отец молча наблюдал за мной. Потом подошел, ощупал мои руки, ноги.

- Ты в самом деле цел, невредим?

- Ни одной царапины, батя!

- А как же домой попал? - Я заметил его серьезный и пристальный взгляд.

- В краткосрочный отпуск... На полтора дня.

- А за что такая честь?

- За пять сбитых фашистов... Мать всплеснула руками.

- Коля, это правда? - спросил отец.

- Правда, батя.

- Ну, спасибо тебе, сынок, обрадовал. - Отец обнял меня и сказал: - А теперь иди, искупайся в Волге, чтобы счастье тебе не изменяло.

Поцеловав родителей, я выскочил на улицу. И снова тут как тут соседка Чайкина.

- Колька, чертенок! Что ж ты сразу не признался? В военном тебя трудно узнать. Скажи хоть, как в края наши попал? Двое моих воюют, а вот ни один не заглянул.

- Да и я случайно... Завтра уезжаю.

- Как это "случайно"? - округлились соседкины глаза. - Ты ведь не первый приезжаешь. Только те были в ранах или все в наградах. А у тебя, смотрю, ни того, ни другого. Парень - кровь с молоком и... случайно.

- Ну не совсем случайно - еду за новым самолетом, крюк сделал.

- Так что ж ты сразу не сказал? Это совсем другое дело. Ну иди, иди к дружкам. Жаль, Женьки нет...

Ну и Чайкина! Или грудь в крестах, или голова в кустах! Третьего не признает.

Вот какие мы, люди волжские!

Наплававшись, нанырявшись всласть, лег на спину, и меня понесло течение. Вокруг - звенящая тишина. Небо бездонное, голубое.

Почему раньше не слышал этой тишины, не замечал этой пронзительной голубизны? Да просто не знал им цены. Это как в детстве бывает: узнаешь, насколько дорога тебе игрушка, когда ее теряешь. Тишина и небо - вот она, прекрасная жизнь. Потерять это -потерять все.

- Колька-а-а, вылазь, хватит купаться.

Я посмотрел на берег. Кричит мой старый дружок Сергей Ларин. Мы с ним были в Батайске. Его вместе с другими взяли в пехоту, он был ранен и списан.

Спешу на берег. После крепкого рукопожатия Сергей рассказал об участии в боях за Кавказ, начал изливать свою душу: теперь, мол, все с оружием в руках, а он на счетах щелкает...