Александр Казанцев - Купол надежды

• Название: Купол надежды
• Автор: Александр Казанцев
• Жанр: Научная Фантастика

В своем романе «Купол Надежды» известный писатель-фантаст обратился к проблеме избавления человечества от голода. Его герои строят в Антарктиде Город-лабораторию. В этом краю, где природа не дает человеку почтиничего, они доказывают возможность обеспечения людей искусственной пищей, преодолевают косность и алчность ее противников.

---

— Какая там еще мельница?

— Мельница наших клиентов, которая, как и все мельницы, перемалывает зерно. Очень много зерна. И тут ваша белковая бомба как раз кстати.

— Я пошутил, говоря о белковой бомбе!

— Эта прелестная шутка обеспечила вам Нобелевскую премию и ваше избрание земляками-избирателями в сенат. При кое-какой нашей помощи, конечно.

— Крайне благодарен. Ваша забота превосходит даже… вашу толщину.

Посетитель весь заколыхался от смеха. Казалось, он лопнет.

— Я знал, что вы свой парень, проф! О'кэй! Завтра вы станете членом Особой комиссии ООН, которая отправится в Антарктиду, чтобы прикрыть там одну лавочку, которая очень не нравится моим клиентам. Я же сказал, что вам надо платить по векселям: белковая бомба нарушает стабильность на мировом рынке. Ваша обязанность помочь нам.

— Пока я не облечен никакими полномочиями.

— Полномочия будут, — заверил улыбающийся Броккенбергер.

Когда сенатор после ухода посетителя вызвал секретаршу, то напоминал разъяренного быка:

— Я попрошу избавить меня от таких посещений!

— Что вы, сэр! Но ведь он все равно остановил бы вас в коридоре. Вы их не знаете. Ваш разговор стал бы достоянием посторонних. У меня срочная почта, шеф. Вам надлежит завтра быть в Нью-Йорке.

— Это еще почему?

— Там решается вопрос о вашем участии в Особой комиссии ООН. Вы приглашены на заседание комитета. Я решилась попросить, чтобы в сенате посчитались с необходимостью вашего отсутствия.

Мирер поднял глаза на свою властную помощницу и подумал, что, быть может, и она ему скажет о клиентах, которых она представляет.

Глава третья. ПОДЛЕДНЫЕ СЮРПРИЗЫ

«Да, я счастлива! Честное слово! И об этом счастье я и хотела писать, начиная свои „подледные записки“, но жизнь есть жизнь, даже с таким замечательным человеком, как Николай Алексеевич, и мне придется рассказать о штурме нашей „подледной крепости“, которую он защищал. Рассказать не о своих чувствах и переживаниях, а о том, что происходило вокруг меня.

Николай Алексеевич нервничал. Но только я могла заметить это. Ведь я знала каждое его движение, интонацию голоса, выражение лица. Для всех он был по-прежнему бодрым, энергичным, заботливым.

Я поняла, что не все в порядке, когда прибежала с работы, чтобы покормить Мишеньку. Мы с Николаем Алексеевичем так назвали сына в память Мишеля Саломака. Мама жила в соседней квартире, но ушла в Школу жизни и труда проведать Алешу, а я застала Николая Алексеевича… за стиркой пеленок! Хотела рассердиться, да не смогла. С неумолимой логикой и побеждающей улыбкой он объяснил, что в этом нет ничего унизительного, поскольку он любит малыша не меньше моего. Тем более что меня считает не только кормилицей нашего сыночка, но и всеобщей кормилицей. Я ведь руковожу (подумать только!) «заводом вкусных блюд», где в привычные виды пищи превращается бесцветный и безвкусный белок дрожжей кандиды с биофабрики Мелхова. (Юрий Сергеевич все-таки приехал сюда, но уж, конечно, не из-за сына, к которому безразличен, а скорее всего в расчете на кресло директора будущего международного концерна искусственной пищи!)

Я отняла у Николая Алексеевича пеленки, которые он едва не спалил перегретым утюгом, усадила напротив себя, взяла его нервные руки в свои и стала допытываться, что с ним.

Он сознался, что действительно встревожен беспринципной возней вокруг дальнейшей судьбы Города Надежды. Придется ехать в Нью-Йорк, участвовать в прениях, защищаться.

Один раз я чуть не умерла, узнав, что с ним случилось в Централь-парке, а теперь… Нет!.. Я его не отпущу!

Видимо, самым лучшим аргументом у женщин всех времен были слезы. Честное слово! Тем более что Николай Алексеевич их у меня никогда не видел. И он уступил, согласился с моими доводами, решил пригласить в Город-лабораторию комиссию ООН. Пусть посмотрят, прежде чем обсуждать и решать.

И вот удивительный лайнер «Иван Ефремов» встал на рейде в нашей бухте. Втроем с Николаем Алексеевичем и Вальтером Щульцем мы шли по каменной дороге из города в «порт», как звучно назывались прибрежные Скалы пингвинов.

Сзади из Грота тянул теплый воздух, а навстречу свежей струей дул морозный ветерок, неся морские запахи и тающие на щеках снежинки.

Мы обошли скалу, и я замерла от восторга. Над зеленоватой водой висел в воздухе многоярусный белоснежный гигант. Остатки розоватых льдин, заплывших ночью в бухту, слегка покачиваясь на волне, проплывали под приподнятым высоко над водой днищем корабля.

Пингвины теснились на скале, как толпы встречающих, все парадно наряженные в черные фраки и белые манишки. На нас они не обратили никакого внимания.

От спущенного к воде трапа, похожего на парадную лестницу какого-то индийского храма, отчалил катер на подводных крыльях и помчался к берегу, лавируя между льдинами.

Первым на камни из катера выпрыгнул американский журналист, чем-то напоминавший ковбоя из голливудских фильмов, в облегающей ладную фигуру кожаной куртке, в таких же штанах. Не хватало только кобуры с кольтом у пояса.

— Хэлло, мистер Анисимов! В жизни не видел ничего красивее! Гостеприимно ли тащить нас в ледяную пещеру, лишив такой бухты, айсбергов, пингвинов и этих нежных красок, не ведомых ни одному художнику!

— Мы решаемся на это только ради того, чтобы показать вам нами сделанное, — улыбнулся Николай Алексеевич, здороваясь уже с англичанином и американским сенатором, с которыми был знаком еще в Риме.

Последней с катера, подобно богине красоты, сошла Шали Чагаранджи, закутанная в меха, из-под которых снизу виднелось яркое сари. Она озаряла всех «лучезарной улыбкой», как потом говорил о ней Вальтер Шульц, сразу попавший к ней в плен.

Расточая любезности, он повел ее к Гроту в сопровождении строгого седого профессора Станислава Татура из Польши и низенького приветливого вьетнамского министра неопределенного возраста, Нгуен Ван Нама.

Анисимов оживленно обсуждал со своими коллегами научные проблемы, а мы с Генри Смитом чуть поотстали. Я вспоминаю каждое его слово, чтобы сопоставить со всем последующим.

— Всю жизнь мечтал о романтике! — вздыхая, говорил он. — Не могу вам передать, с каким волнением войду в ваше подземное царство, принося на его алтарь очень многое.

— Вот как?

— Ну конечно! Вам этого не понять! Но я выкурил последнюю сигарету на лайнере! Ведь на входе в вашу «ледяную преисподнюю» я не прочитаю надписи «Оставь надежду навсегда»?

— Напротив. Мы назвали свой город Городом Надежды. Но надпись «Но смокинг» прочтете.

— Зачем такие строгости? И сухой закон вдобавок? Право, не стоит делать столь суровым наше сияющее грядущее.

— О нет, это еще «не будущее», это лишь попытка представить себе его модель, вероятно несовершенная.

— Совершенен только господь бог в небесах. Но даже там допускается воскурение, когда ангелы воздают ему хвалу.

Американец возвел глаза к небу.

— В нашем подледном городе недопустимо никакое загрязнение воздуха и никакая трата кислорода на горение. Поэтому мы и идем пешком, а не едем на автомобиле. Электромобили перевозят грузы и доставят ваш багаж ночью. Днем все дороги только для пешеходов.

— Я автомобилист, но я восхищаюсь вашими порядками. Дышать на улицах Нью-Йорка трудновато, это верно! Мне приятно написать об энтузиастах, предвосхищающих будущее. Ах, если бы я мог победить в себе вчерашний день!..

— Что вы имеете в виду?

— Привычку к мясу! Боюсь подумать о ваших кушаньях и запасся консервами.

— Ну это вы зря! Я постараюсь переубедить вас на «пире надежды», который устрою в честь наших гостей.

— Пир, это когда много кушают и пьют? Но я ведь выпил на лайнере свою последнюю рюмку.

— Вы оцените и наши напитки.

— О'кэй, мэм! С вами хоть в ад!.. Где, правда, черти, вороша угли под сковородками, не курят. О'кэй?

Я рассмеялась.

Мы вошли в Грот.

Генри Смит с подчеркнутым восторгом озирал наше «подземное царство». И даже я смотрела вокруг, словно видя все впервые. И комок подкатил у меня к горлу. Честное слово!

Из-за верхнего освещения свод словно растворялся в высоте. К нему стремились исполинские ледяные колонны, увенчанные скульптурами держащих само небо богатырей, подледных атлантов, с так знакомыми мне лицами. Среди них мой Спартак, Остап и многие их соратники по, первым дням работы в Антарктиде.

Хрустальная колоннада разделяла Грот на смежные залы. Они напоминали бы собой Грановитую палату, как говорила Тамара Неидзе, если бы не были такими огромными, воздушными…

— Да это не ад, а храм какой-то! — не удержался журналист. — И даже с идолами!..

На дне Грота среди естественных холмов, освобожденных от материкового льда, раскинулся город с улицами и бульварами, переходящими из зала в зал. Зелень трав и деревьев, цветная пестрота клумб, даже мостики, перекинутые через вьющуюся речушку, рожденную тающим в глубине Грота льдом, заставляли забыть о километровой ледяной толще над головой.