Никола Скотт - Секрет моей матери

• Название: Секрет моей матери
• Автор: Никола Скотт
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-617-12-4018-6, 978-617-12-3878-7, 978-617-12-4016-2, 978-617-12-4017-9

Одно прекрасное лето способно навсегда изменить судьбу женщины…

Эдди, дочь Элизабет, спустя годы узнает о том, что у нее есть сестра-близнец. Фиби неожиданно появляется в ее доме и без предупреждения врывается в ее жизнь. Что скрывала их мать? Почему сестер разделили? Душераздирающие записи Элизабет рассказывают про чудесное лето в Сассексе и события, имевшие трагические последствия, о которых теперь суждено узнать ее детям.

---

14 февраля 1960 года… Это была дата моего рождения.

Глава четвертая

Моя мать обожала аттракционы. В юности она не представляла себе более веселого совместного времяпровождения, чем прогулка в парке братьев Бембом в Маргите. Сейчас, когда я думаю об этом, мне это кажется нелогичным, ведь она была такой экономной, аккуратной, рассудительной, терпеть не могла хаос и дешевые трюки. Но мама любила бесстрашие и риск, поэтому испытывала восторг, с грохотом несясь вниз по тройной петле «Божественного циклона».

Думаю, нет ничего удивительного в том, что я не приветствовала безрассудства и терпеть не могла американских горок. В то время как Венетия считала дни, отмечая их своей лучшей розовой ручкой на приколотом к стене листке бумаги, я в своем воображении видела изувеченные тела, падавшие с неба. Я ничего не боялась больше, чем того мгновения, когда мы отходили от кассы; мама прятала билеты в карман и радостно хлопала в ладоши, а я, обмякнув, надеялась на внезапный приступ какой-нибудь болезни. Итак, давайте начнем с «Божественного циклона». «Циклон» – это лучше всего. А потом «Девятый вал», если очередь будет не слишком длинной. Идем, Эдди, хватит притворяться. Вперед!

Отец, носильщик сумок и нянька для Джаса, поставщик напитков и человек, стоящий в очереди, видя мои страдания, пытался меня подбодрить, но мама всегда умела настоять на своем, а ей хотелось прокатиться на горках всей семьей. Как бы абсурдно это ни звучало, чем больше я колебалась, тем сильнее она настаивала, пока в голове у нее не утвердилась причудливая идея, что горки – это как раз то, что нужно, чтобы излечить ее трусишку-дочь от страха. Выше нос, милая, я тебя умоляю. Мы еще даже не поднялись на самый верх. Открой глаза! Даже если бы я не была такой нерешительной, даже если бы я держалась прямо, расправив плечи, у меня не было бы шансов противостоять объединенным усилиям Венетии и мамы. Страстно желая не испортить матери день, который она выкроила специально для того, чтобы провести его вместе с нами, я сдавалась и позволяла снова и снова протаскивать себя через турникеты, в Блэкпулский пляжный парк развлечений и в «Тактонию»[8]. Сидя между мамой и Венетией, я чувствовала их руки, словно они пытались помешать мне сбежать в самый последний момент, затем – взлеты и спуски хрупких тележек, неизбежная качка и жуткое ощущение свободного падения. А потом, в тот самый миг, когда я думала, что мое тринадцатилетнее сердце разобьется от ужаса на тысячу кусочков, наступал короткий мучительный миг, когда мир становился на место, – на самой вершине каждой петли, на долю секунды, на полвздоха, – и я испытывала облегчени, но только для того, чтобы снова начать безумный полет по петле смерти.

Из осторожной девочки, которая каталась на «Божественном циклоне», чтобы послушать, как визжит от радости ее мать, я превратилась в осторожную среднестатистическую взрослую женщину, которая перестала часто плакать, но торчала в окрестностях Лондона, в то время как могла бы укатить в Таиланд, обзавелась заурядным жильем возле станции метро Эйнджел, встречалась с самыми обыкновенными мужчинами и, к вящему ужасу собственной матери, стряпала не время от времени, а почти круглосуточно.

Я перестала кататься на американских горках, но в ночь после того, как на Роуз-Хилл-роуд приходила Фиби Робертс, мне неожиданно приснился сон. Это был ужасный сон, непрерывный страх из-за бесконечных взлетов и свободного падения в бездну, бархатную черную пустоту; лицо матери, похожее на светлую вспышку, ее ногти, впивающиеся в мои ладони; волосы, развевающиеся, словно ореол, вокруг ее головы, когда мы неслись вниз по петле, ее рот, открытый в радостном крике, – в этот миг у меня всегда возникало ощущение, что мои мучения того стоили.

Я проснулась в полумраке, ранним утром, запутавшись в простыне и вцепившись руками в подушку. Мои внутренности сжались в тугой узел, и в памяти всплыло все то, что случилось вчера. Я рухнула на подушку и закрыла глаза, чтобы не видеть женщину, которая уходила по мокрой от дождя дороге и смотрела прямо на меня.

Вы знаете, кто второй?

Я выпила кофе, черного, горячего и очень крепкого, включив свет, чтобы прогнать сон о катании на «Циклоне» и собраться с мыслями, хотя бы частично осознать появление женщины по имени Фиби Робертс. Когда я наконец заглянула в ее свидетельство о рождении, то не увидела там ничего особенного, кроме даты: 14 февраля 1960 года. Фиби Шарлотта. Имени моей матери нигде не было, вместо него значился Некто Некто Робертс. И в графе «отец» – еще один Некто Некто Робертс. С другой стороны, мое собственное свидетельство о рождении, которое я извлекла из шкафа после долгих поисков, выглядело совсем иначе. Там четко, без экивоков было сказано, что я – дочь Элизабет Софи Харингтон, в девичестве Холлоуэй, и Грэхема Александра Харингтона. В нем не было ничего, абсолютно ничего, что связывало бы меня с Фиби Робертс, что делало бы меня «второй». Кроме даты рождения. И места. Мы обе появились на свет в Брайтоне.

Стоя у кухонного стола и слушая, как за окном барабанит дождь, я взяла кусочек белого шоколадного пирога, над которым экспериментировала несколько дней назад, и изучила лежавший передо мной документ, пытаясь извлечь из него информацию, хоть что-нибудь о сорокалетней женщине, возникшей на пороге дома моих родителей. И каким образом она могла исчезнуть в тот день, когда мы родились. И как мои родители, особенно моя мама, которая всегда была такой сильной и шумно радовалась, катаясь на «Божественном циклоне», могли быть частью всего этого, причиной всего этого, – отдать ребенка, мою сестру-близнеца, и никогда не рассказать мне об этом.

Мои родители поженились в 1959 году. В доме на Роуз-Хилл-роуд хранилась фотография, сделанная в день свадьбы. Моя мать была стройной, изысканно бледной. На ней был светлый костюм. Из-под маленькой шляпки выглядывали коротко остриженные вьющиеся волосы. Отец – молодой, взволнованный и счастливый, в черном костюме с цветком в бутоньерке, держит невесту под руку. Родители моей матери к тому времени уже умерли, а семья моего отца, родом из Мидлендса, была до неприличия огромной и трудноусмиряемой. Он всегда говорил, что не хотел обременять молодую невесту торжеством, на котором будут крутиться сотни шумных Харингтонов, и к тому же у них не было денег, чтобы за это заплатить. Поэтому мои будущие родители поженились без лишней помпы, в Саутуаркском регистрационном бюро в солнечный майский день 1959 года, и почти год спустя на свет появилась я.

Возможно, просто ради того, чтобы компенсировать столь скромную свадьбу, отец очень тщательно готовился к годовщинам, часто интересуясь мнением Венетии, ведь она всегда делала маме такие чудесные подарки. Может быть, вручить ей билеты на концерт в блюз-клуб? Или лучше пригласить ее на балет? Или на выступление удивительной цирковой труппы, которая сейчас гастролирует в городе? Иногда отец дарил маме репродукцию в рамочке, которая, как он думал, подойдет для ее кабинета, иногда – букет роз, иногда – драгоценности, заботливо упакованные в маленькую коробочку. Он очень ловко, аккуратно и тщательно заворачивал подарки – углы были идеально ровными, ленточки уложены строго параллельно. Отец ходил по гостиной в своем лучшем костюме и черных кожаных туфлях, изредка останавливаясь в прихожей, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркале, и корча дурацкие рожи, и вдруг замечал, что я подглядываю за ним сверху.

Когда мама наконец спускалась по лестнице, он просто расцветал. Отец протягивал ей руку, иногда делая театральный разворот, – мне на потеху, – и они уходили из дома вместе, он – с маленькой белой розой в бутоньерке, смеясь и вспоминая самые счастливые дни своей жизни. Я обожала этот майский день, его радостное настроение и неизменную надежность, и, когда я выросла, это стало одним из самых ярких детских воспоминаний вроде Блинного дня и Банковских каникул, моего дня рождения и начала учебного года, Ночи костров и Дня подарков.

Подумав о белой розе в бутоньерке отца, я невольно улыбнулась, но затем уголки моих губ опустились, когда я вспомнила его костюм и черные кожаные туфли – и совершенно другого человека, стоящего у могилы с маленьким букетом цветов, который я в какой-то момент забрала у него из рук и сама осторожно положила на крышку гроба. По странной прихоти судьбы моя мать умерла всего через неделю после сороковой годовщины их свадьбы, которую мы отметили очень пышно. Рубиновая свадьба в «Ред Велвет клаб» на Мэрилебон-Хай-стрит, выдержанная в рубиново-красных тонах стараниями Венетии, настоявшей на том, чтобы я приготовила блюда в заданной цветовой гамме: вазочки свекольного салата с кусочками миндаля и гранатовыми зернышками, лосось на шпажках и клубничное парфе. Бокалы с гранатовым мартини, чтобы приветствовать гостей. Галлоны красного вина – чтобы их добить. Венетия была неподражаема… После гибели матери пришло множество соболезнований, в которых упоминался тот факт, что мои родители были женаты сорок лет, просто на тот случай, если кто-то вдруг не осознал, насколько горька утрата после четырех чудесных десятков лет совместной жизни. Я не показывала отцу этих посланий.