Виталий Акменс - Четвёртая ноосфера

• Название: Четвёртая ноосфера
• Автор: Виталий Акменс
• Жанр: Научная Фантастика

Ноосфера – это вам не интернеты из слепых времён… из чьей головы я вспоминаю это древнее слово? В один прекрасный кровавый век мы все устали – от самих себя. Но мы справились. Мы перековали свои нервы, получив удобные, чистые комнаты. Мы обрели новых друзей, партнёров и врагов, с которыми пушисто и нескучно. И теперь, когда весь этот бардак висит на волоске по вине чьей-то глупости – кто её только выдумал называть смертью? – кто-то вложил в мою голову это странное, крамольное слово: Выйти.

---

Четвёртая ноосфера Виталий Акменс

© Виталий Акменс, 2017

ISBN 978-5-4485-4964-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

День первый Сохранность 53%

Почему же так душно?

Времена не выбирают. В них живут и… так, это явно не моё. Как снегом по голове. Нет, как обух на голову. Вот, это ближе. Хотя что такое обух? Кто бы помнил. Опять что-то нехорошее?

Вроде всё как обычно, маешься досугом, летишь или читаешь какой-то бред, но моргнёшь невпопад, и привет – понимаешь, что уже N-дцать лохматую минуту бредёшь по лесу, спотыкаясь и вытирая туман со лба. И хоть бы встрепенуться, но нет, покой густ и наварист, хоть на воздух ложись. Только душно.

Ну что же теперь? Иду я по лесу и волочу за собой толстую палку. Нет, скорее, утончённое бревно с две трети меня. Темно, да ещё глаза слипаются, хоть век не размыкай, но нельзя, и так уже спотыкаюсь на пике способностей в хореографии. А слёзы всё борются с моими глазами, но не могут промыть даже окошко в колючей золотой пыли. Только смутные тени. Тени рождаются, как древние богини из пены морской, и расступаются не менее чудесато. Это называется деревья. Стволы не толстые, но встретиться носиком может быть больно.

Протяжно громыхнуло, где-то ветер нашёл сухопутные паруса. Нет, вероятнее, что-то упало. Потому что ветра нет. Даже от моих пальцев. Только приглушённое хлюпанье. Капли барабанят по верхам деревьев, но ни одна не достигает головы. Похоже, и мне суждено стать первым человеком, которого стошнит водяным паром.

А это что? Вой? Нет, скорее, плач. Девственный, холодящий, неуправляемый тембр младенческого горла. Вспоминаю новорождённую сестру. Ну уж нет, не бывает у младенцев такого потустороннего крика. Пытаюсь оглядеться. Опять затихло. Проще поверить, что дерево скрипит.

Что же так жарко? Вроде не июль уже, да и лес ночью не то место, где можно сдохнуть от чего-то кроме холода. Или уже не ночь? Ну да, как ни странно, это раннее утро. Небо протекает сквозь ветки, серо-голубое, как туман, ещё не вошло в дневную гамму. Но уже не тьма. Скоро морской воздух разгонит остатки парилки, и будет всё как всегда. И даже что-нибудь случится. Во всяком случае, произойдёт.

– Ха, вот ты где?!

Пожалуйста, как по заказу. Это уже не детский плач, а вполне себе половозрелый мужской рёв:

– Всё, чмошник, тебе крышка!

Кто-то прорывается через тернии ко мне, медленно и шумно; ну как же так? Где такт и лёгкость? Где уважение?

– Стоять, говорю! Слышь? Иди сюда!

Так стоять или идти? А может, лечь? В отместку за такую грубость. Ах, мои милые друзья! То уходят, не попрощавшись, то приходят без объявления. А ведь ты тоже мог стать моим другом.

– Где она?! Где твоя шобла?

Моей шоблы нет уже не первый месяц. Но разве объяснишь? Вздыхаю через нос. Получается какой-то скулёж.

– Шайка уродов! Не скроетесь! Прибью! Утоплю! Через зад перевешу!

Поздно сопеть. Негодяй идёт напролом и легко нагоняет меня. И только раздвинув последние ветви, тормозит и молвит следующее:

– Ух, раскудрить твою прядь, как тебя жизнь потрепала. Ты же вроде толще был.

– Угу, а у тебя голос был громче.

– Чего?

– Ничего. Ты зачем пришёл? Мять? Извини, самому не хватает. И не надо за мной в лес ходить. Всё, давай, до свиданья…

– Стой, говорю! Избавиться от меня решил? Нянек на меня натравил?

– Кого?

– Кого слышал, мударас сухопутный. Думал, чинуша меня остановит? Во, видишь? Я их всех переломал! Я им такой пессец устроил, я их так уделал…

Трясёт кулаком. На кулаке и правда размазано что-то тёмно-красное. Наверно, вляпался в какую-то грязь. Или рыбу чистил. Но я всё же останавливаюсь, чтобы перевести дух. Опираюсь на свой импровизированный посох. Нездоровая суета. Может, спать устроиться прямо здесь? Не поплохеет мирозданию от такой дерзости? Похоже, моему антагонисту уже плохеет:

– Всё из-за тебя, – лопочет он уже не столь уверено, при этом озираясь по сторонам. – Где? Где остальные? Опять на руинах?

– Чего? Какие руины?

– Не притворяйся. Руины Щепи, здесь, в лесу! Где они?

– Здесь, в лесу. Не перепутал?

– Молчать, щенок! Это ты их ломаешь! Урод! Огрызок! Ублюдок недобитый! Прислужник СРаМа! Расхититель народной памяти! Мерзавец!

– Приятно познакомиться, Славик.

– Чего?! Да я тебя сейчас… я… я потомок Щепи! Мы все здесь потомки Щепи! Это территория Щепи! Земля для Щепи! Щепь или смерть!

Ну вот, а я думал, обойдёмся без помётов мамонта. Жалко мне человека. Подыграть ему, что ли? Тогда он даст мне по щам и успокоится, а я хоть полежу без сознания, высплюсь.

Нет, не высплюсь, слишком душно здесь. В духоте даже убогие бесят больше, чем того заслуживают.

– Слушай, хватит уже, – говорю я, вежливый из последних сил. – У самого половина предков с югов. Ничего, не умер? А бассейн у тебя куда заходит? И вообще я не виноват, что у тебя такая вовлечённость нетрадиционная. Что, опять в любви не везёт? Ну так найди себе собачонку, не знаю, погладь, полижи ей…

– Ар-р-х-х!

Всё-таки что-то лишнее сказал. Или дёрнулся неаккуратно, и кабану привиделась попытка бегства. В смысле, приглашение догнать и настучать в бубен. Что ж поделать, не все люди ценят чужую тактичность. И чужие дубины толщиной с ногу. Пока рассерженный потомок Щепи форсирует валежник, мои руки крепко сжимают бревно и поднимают над землёй. Нормально так, сантиметров на двадцать. А потом просовывают между ног.

Голубчик подбегает на метр, но ближе не успевает. Поднимается писклявый шум, и земля уходит из-под ног вместе с духотой и пальцами, упустившими мой шиворот.

Приснится же такое.

В ледяной воронке улётно качаться туда-сюда, крутиться на нижнем позвонке, подобно стрелке компаса, и даже просто лежать на дне да промокать… только не лезть наверх. Но лёд тает, и пятая точка проваливается всё глубже, не охлаждаясь ни на градус. Всё тело горит. Жгучий дым. Почти смертельный. Дыму должно быть стыдно: не справиться с такой мелочью, как я. Немудрено, что дым улетает как ошпаренный. Улетает, обжигая меня напоследок белёсо-голубым пламенем. Улетает мой щит, мой фундамент и моя клетка. Но это не свобода. Это называется конец.

Больше нет снов, нету полётов. Я падаю вниз, искромсанный, похожий на мокрую тряпку, но жаровню жизни не гасит даже встречный ветер. Впрочем, внизу есть кое-что понадёжнее. Целый омут тщеты и разочарования, такого жуткого, что век тони, до дна не дотонешь. Всё было не так. Все прямые дороги спутывались в клубки раньше, чем достигали хотя бы половины пути, и только падать получается по прямой, такой правильной, что внутренний стратег просто жмурится от удовольствия.

Пушистые черви извиваются подо мной безумным русым океаном, готовые обласкать, защекотать и растереть меня в порошок. Их так много, что думаешь, будто и нет никого, кроме них. Но это не навечно. Я осел, и они осядут. Когда ты устал – это не предательство. Вы не спасёте меня и не проглотите. Я пролетаю сквозь вас и ныряю в омут, и буду тонуть, омываясь душным киселём, и не видеть дна ещё сотни лет.

Запах прелой травы и грибной аромат ягеля. Морщусь. Глаза ноют, но уже не слезятся. Небо тяжёлое, серое, медленно распадается на валуны туч и трескается тонкими ветвями. Совсем рассвело. Никаких голосов, никаких писков. Вяло шумит ветер, точнее, лес от ветра, но перед носом лишь трава, мох и лишайник, причудливо измятые. Далеко же меня унесло. Молодец я, что в сторону дома свернул, а не в сторону моря.

Уже не душно. Холодная, сырая земля творит чудеса. Пытаюсь подняться, но тело словно обмотали паутиной… перед этим хорошенько избив. Уй-й-й… слов нет, одни междометия. Легче молчать и стонать носом. Промокшая серая вата на шее, на руках и ногах хрустит и рвётся, распаковывая ушибленные мышцы. Грязные пуховые ошмётки кувыркаются в траве, но тают быстрее, чем успевает нападать ощутимый слой. Что-то их как-то мало. Я бы даже сказал, какого гыргына их так мало?! Я что, цел и невредим? Да у меня вся кожа горит! Сколько ветвей я собрал на полной скорости? И, кстати, где моя небесная стрела?

Нету стрелы. Озираюсь, давясь болью в рёбрах. Куда там, даже щепки не завалялось. Только между ног чешуйки сосновой коры. Ну как же так, ну?! Ещё один вектырь псу под хвост. Всё из-за него. Щепендюк, прядь его за ногу. Да чтоб его эта Щепь рак… кхм, в общем, чтоб ему худо было. Чтоб у него вся неделя не заладилась так же, как у меня этот день!

Ладно, будем считать, повезло. Ничего же не сломал. Поднимаюсь на колени, отряхиваю защитный секрет. Под слоем ваты возникает одежда. Вернее, то, что от неё осталось. Истончённые, порванные лохмотья держатся на поте, сырости и крови от мелких ссадин. Ну что же за утро такое, ну! Хоть плачь навзрыд. Штаны ещё кое-как целы – тупые как пробка, сами себя зашивать не умеют, зато прочные. А вот верхняя часть… хорошая была рубашка, опрятная и дорогая. И, несмотря на голубизну кровей, готовая невозбранно пожертвовать собой ради тупицы-хозяина. Зачем только напялил? Идиот. Может, ещё срастётся?