Ю. Юрьев - Поезд на Риддер

• Название: Поезд на Риддер
• Автор: Ю. Юрьев
• Жанр: Ужасы и Мистика

Мистика, как область бытия, не для слабых духом. К тому же, туда запрещено входить с нашей дурацкой страстью всюду искать истину. Темная сторона. Прольем свет лишь на один её аспект: если вам явился ваш умерший дедушка, не ищите в этом каких-то скрытых аллегорий. Всё просто, он пришел не к тебе – он пришел за тобой.

---

Поезд на Риддер Ю. Ю. Юрьев

© Ю. Ю. Юрьев, 2017

ISBN 978-5-4485-6968-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Поезд на Риддер

Анастасии Рахмановой —

лучшему, что есть

Любое значительное событие никогда не произойдет спонтанно, обязательно будут какие-то оповещающие о нём эпизоды. Другими словами, оно сначала просигналит о себе, а затем уже грянет.

Кеншин ничего не думал на этот счет, он смотрел через окно в затопленный утренним заревом мир. Он не думал, почему такой странный свет и такое свинцовое давление тишины на город. И почему ни одного прохожего? И, стало быть, мысль, что это событию созданы все надлежащие условия и оно вот-вот совершится – просто не шла ему в голову.

А между тем всё так и случилось: сначала где-то завыла собака, потом дрогнули деревья. Казалось, ветер не ворвался в город – он в нем и возник. Возник и затравленно заметался, стремясь вырваться в поля. Бросался на стены, наседал на двери парадных – искал выход, но не находил. От злобы бессилия поднял сор, какой только мог поднять с земли, стал мотать его по двору, швырять в подвальные продухи, в дренажные колодцы, в трубы водостоков.

Был ли какой-то резон наблюдать это буйство природы, но произошло нечто, сопоставимое с появлением тени отца Гамлета. Потрясенный Кеншин не двигался – с обратной стороны окна вдруг возникло изображение, совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Это был фотопортрет, бог весть откуда принес его ветер, прижал лицевой стороной к стеклу, подержал перед глазами – и убрал.

Кеншин, не дыша, смотрел туда, куда упорхнул снимок. Потом попятился с ладонями, протянутыми вперед, налетел на кресло, которое мягко толкнуло под колени, и он в него плюхнулся.

Что это – наваждение, чертовщина? Хорошо бы, чтоб ни то и ни другое, а так… померещилось. Ведь бывает же нечто, вызванное всего лишь психической усталостью, беды от чего не больше, чем от перебежавшей дорогу чёрной кошки. Только спустя время Кеншин собрался с духом и вышел из квартиры.

Он нашел его в палисаднике – снимок застрял в дикой розе, промеж двух прикорневых побегов.

Фото было напечатано на обыкновенной бумаге «коника», обрезанное до размеров восемь на семь с половиной сантиметров. Вполне стандартный портрет.

Из центра карточки пронзительно смотрела девушка восточного типа, но явно со славянской подмесью. Красивая? Если полагать, что молодость – уже красота, то, пожалуй, да. Волосы, разделенные четким пробором, не доставали плеч. Высокий лоб через просвет бровей плавно впадал в тонкую переносицу. Обнаженные улыбкой, белели несколько скошенные вперед зубы. Глаза не отражали свет и имели серо-зеленый оттенок. Широкие, резких очертаний зрачки держали внимание на себе – из их глубины исходила надменная безжалостность. Безжалостность в предвкушении мести.

Означенное событие произошло в середине апреля. Уже который день Кеншин бездельничал. Просыпался ни свет ни заря, заваривал себе кофе и снова забирался под одеяло. До полудня не отрывался от телевизора. Изредка делал вылазки в супермаркет, где покупал в большом количестве продукты. Их он поглощал всухомятку, а когда запивая легким полусладким вином. Вечером иногда садился за карты.

Он плохо спал, часто видел страшные сны. Паскаль, кажется, сказал, что если б сны шли в последовательности, то мы не знали бы, что – сон, а что – действительность. Но те шли, как перетасованные эпизоды жизни, чужой, кошмарной, отравленной нереальным злом. По сути, то была пытка сновидениями, и заканчивалась она только с первыми лучами солнца.

Кеншин знал множество вариантов покера: «Плевок в океан», «Слепой», «Крест-накрест», «Мясник» и «Дробовик». Но играя с самим собой, он просто отсчитывал из колоды пять карт и путем их смены добивался той или иной комбинации. Например, имея на руках неполный флеш-рояль, сносил одну или две, ничего не обещающих, и столь же брал из колоды, надеясь на их попадание в последовательность мастей и достоинств.

Как-то при свече – на улице уже смеркалось, в который раз он сдал себе карты, пришло три вальта, семерка и король, само собой, последние две полетели в снос. Затем положил пальцы на колоду и закрыл глаза. Каким-то сакральным зрением он старался определить верхнюю карту. В конце концов, распознав её как пустую, убрал в сторону, туда же последовала лежащая под ней. Следующая, как ни странно, вызвала видение мчащего в ночи поезда. Сквозь закрытые веки увиделся лесной полустанок и проносящаяся мимо него вереница пассажирских вагонов. Один за другим, взых-взых, взых-взых. И только на какой-то миг произошел сбой: вот стремительный их промельк, как вдруг раз – и очередной вагон грузно, будто ледокол, начал выплывать из темноты. И тащился он так лишь затем, чтобы дать прочесть свой порядковый номер: «11» – пылало в первом окне от тамбура.

Кеншин открыл глаза и перевернул карту – со сдавленным криком бросил её на пол. Позже, с ногами забравшись на диван, он смотрел на неё из другой комнаты. Это был уже не первый случай. Однажды, листая каталог живописи, на странице с репродукцией «Венера и Адонис» он отвлекся – из прихожей послышался шорох, когда же вновь посмотрел на картину, то увидел в женском облике другие черты. Мираж держался недолго, постепенно истаял и исчез.

Химера явилась с того самого, найденного в палисаднике фотоснимка. И Кеншин навсегда запер его в ящике стола, полагая, что если не хранить на виду, то навязчивый образ сотрется из памяти – и с галлюцинациями будет покончено. Как бы не так. В другой раз он проступил прямо в воздухе – прозрачная человеческая голова с плавающим внутри призрачным светом минуту стояла на уровне люстры. И вот теперь опять… уже на игральной карте.

* * * *

Если вглядеться, мастерская художника сама по себе является каким-то броским абстрактным произведением. Чаще всего оно создается так: вначале помещение заполняется необходимыми художнику вещами. Потом со временем к ним примешиваются другие, слабо относящиеся к живописи – просто лень выбросить и приходится верить, что они формируют благоприятную для творчества атмосферу.

Как бы то ни было, Кеншин откровенно считал, что процесс созидания сам образует обстановку и бессилен мастер что-то в ней изменить. Озирая этюды, на которые иссякли вдохновение или спрос, выжатые свинцовые тюбики из-под красок он испытывал фатальную безысходность.

Зазвонил телефон. Кеншин снял трубку.

– Здравствуй. Да, помню, только я ждал тебя во вторник… Сейчас?…Вполне. Я как раз не занят, – из трубки пошли гудки.

Огромное, до пола прозрачное полотно изображало композицию – истекающий закатным заревом город, пронзенный стрелой телебашни. Чуть выше верхнего уровня рамы, над девятиэтажной глубиной плавал коршун.

Подъем с кресла отозвался резкой болью в пояснице. Сутулый, начинающий лысеть Кеншин раздвинул на стеллаже свесившиеся наружу языки холстов, нашел планшет. Заряженный в него портрет требовал доработки в контурах. Он поправил овал подбородка, затем подумал над источником света… и, вообразив его над своим левым плечом, решительно скосил тень от верхней точки переносицы к углу рта. Уголь приятно шуршал по ватману.

Помнится, одна дамочка, застав его за работой, поинтересовалась, зачем столь изящные черты натуры переносить на бумагу жирными, противными линиями, что оставляет за собой уголь. Кеншин тогда не знал, как ответить, да и сейчас бы не смог, ему всегда было проще по памяти написать Демона, чем описать технику рисунка.

Он закончил последние штрихи, когда в дверь постучали.

Мужчина лет сорока, костлявый, с длинными руками размашисто, как на ходулях вступил в мастерскую, на ходу подхватил отложенный портрет.

– Эх, люди-люди, человеки, – изрек он, его рассматривая. – Персонажи жизни – не больше. Гляжу, и сердце щемит – какая бессюжетная суета при такой массе действующих лиц. Кто это, твоя знакомая?

– С чего ты взял? – Кеншин сел на прежнее место, закрыл ладонью глаза, но сквозь пальцы заметил, что гость украдкой сличил его с портретом.

– Верно, больно молода, чтобы быть твоей знакомой. Она могла бы быть… Вот так случай. Скажи, у тебя и вправду нет детей?

– Гай, ты же знаешь, я никогда не состоял в браке.

– Но с женщинами ведь путался. В вашей богемии вообще черт знает как всё напутано. Из-за какой-то ты стрелялся даже… погоди, или это не ты стрелялся?..

– Избавьте. И насчет связей. В них я всегда был аккуратен, так что отпрысков у меня точно нет. Здесь не генетикой, – Кеншин отобрал портрет и потыкал в него пальцем, – тут мистикой попахивает.

Гай развел руками.

– Мистика – предмет темный. Знаешь, душа моя, есть дело интереснее, мне не дает покоя та подмена копии «Крещение Иисуса». Надо бы её обсудить.