Юлия Чернова - Взмах кисти

• Название: Взмах кисти
• Автор: Юлия Чернова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2017

Книгам молодой писательницы Юлии Черновой сложно дать какую-то чёткую жанровую характеристику. Прежде всего, это нечто, что можно назвать и фантастической сказкой, и сказочной фантастикой сразу. Что-то завораживающее и мистико-волшебное, когда всего один взмах кисти творит чудеса. Когда нарисованная сирень чуть мокра от росы и пахнет так, что начинает кружиться голова. На самом деле. Когда совершенно незнакомые и даже немного пугающие своей строгостью и показной сухостью люди, вдруг на поверку оказываются самыми, что ни на есть романтиками и ведут себя глупо и нелепо, как безнадёжно-влюблённые. Для всех, кто любит жизнь и искусство, для тех, кто был хотя бы раз в жизни влюблён – эта замечательная и удивительная книга.

---

Юлия Чернова Взмах кисти

Мэй отложила кисть, отступила на несколько шагов, склонила голову набок и придирчиво оглядела собственное творение. Тихонько вздохнула. Склонила голову в другую сторону и вздохнула погромче. Увы! За предыдущие дни она исчерпала все свое умение и фантазию и теперь не могла добавить к работе ни единого мазка. Оставалось вскинуть руки, признавая поражение. «Сдаюсь! Шедевра не получилось».

Вытирая перепачканные краской пальцы, Мэй принялась – с мужеством закаленного неудачника – разбирать недостатки картины. Критически изучив фигуру на полотне, пришла к выводу, что нигде не нарушила пропорций. Гордый разворот плеч и надменно вздернутый подбородок ей просто удались. Сочетанием красок художница тоже осталась довольна. Складки плаща отливали глубоким пурпуром, белизна тоги ослепляла. Нет, беда заключалась в другом.

Герою полотна решительно не хватало бешеной энергии, неукротимого темперамента. «Где повелительный жест, где сила воли, запечатленная в складке губ? В его взоре нет страсти! Подобное чело можно увенчать прозаической шляпой, но не лавровым венком!»

Как Мэй ни вглядывалась – не находила в своем герое даже малую толику тех качеств, какие выделяют личность из толпы и возносят на трон. Вряд ли он мог увлечь за собой легионы или повелевать империей. Бедолага на картине хоть распрямлял спину и задирал голову, но оставался всего лишь ее усталым, застенчивым братом, а отнюдь не полководцем-триумфатором.

Обвинять в этом саму себя Мэй была не согласна, а потому нашла другую жертву. Пылая досадой, она обернулась к тумбе, где, послушно обмотавшись красной занавеской и вытянув длань в указующем жесте, добрых два часа безмолвно страдал ее брат. Сразу же поняла, что никогда не напишет задуманный шедевр. «Глупо было не заметить этого раньше!» Брат служил воплощением кроткой скорби, а не отчаянного натиска.

– Рэнди, ты рохля, – объявила Мэй. – Размазня.

Если она ожидала, что брат удовольствуется подобной наградой за трудную работу натурщика или хотя бы милостиво согласится с диагнозом, то ошибалась. Он рванул красную занавеску так, что ткань затрещала, а Мэй заверещала от страха. Эта занавеску она выклянчила у квартирной хозяйки под нерушимую клятву – возвратить в целости и сохранности.

Избавившись от мантии, брат соскочил с тумбы, символизирующей гордый утес, и ринулся к двери.

– На себя, Рэнди! – пискнула Мэй, но он уже толкнул дверь наружу.

Мерзкая хлипкая деревяшка тут же соскочила с петель, Рэнди вывалился на лестничную площадку и спустился по ступенькам с меньшими удобствами, нежели рассчитывал. Снизу донеслись возгласы жильцов, обеспокоенных шумом и возмущенных выражениями, от которых не удержался обычно вежливый Рэнди.

– Не будем обижаться, Дигги? – обратилась Мэй к оставшейся собеседнице. – Он ведь не хлопнул дверью, уходя.

Рыжая Дигги зевнула и спрыгнула со стола. Мэй тем временем подняла ветхую деревяшку и прислонила к стене.

– В конце концов, Рэнди не обязан водить полки в атаку, – рассуждала она, – Беда в том, что мы не в состоянии платить натурщикам.

Дигги согласно муркнула. Она была решительно против новых трат. Чтобы тратить больше, надо больше экономить, а на чем? «На мя-я-я-се?»

– Ну, где мне найти героя?!

Мэй вытерла кисти и прислушалась. Жильцы внизу угомонились, а Рэнди не возвращался. Или возвращался? Она различила торопливые шаги и вопросительно посмотрела на Дигги. Та даже ухом не повела, и Мэй снова занялась кистями.

Как обычно, жилец, поселившийся этажом ниже, кружил по своей комнате. Мэй никак не могла взять в толк, почему для нескончаемых прогулок он не выберет близлежащий сквер, или парк, или – на худой конец – тротуар под окнами. «Целыми днями сидеть в четырех стенах? – недоумевала художница. – И если бы просто сидеть! Он же ходит безостановочно из угла в угол. Что за удовольствие?!» Мэй подозревала, что если комната на четвертом этаже и больше клетушки, в какой ютились они с Дигги и Рэнди, то все равно мало подходит для длительных прогулок.

Любопытства ради, Мэй прошлась по мансарде, стараясь попасть в такт чужим шагам. Это оказалось не легко, жилец ходил очень быстро, да еще как-то неровно, словно опирался попеременно то на всю ступню, то на одни пальцы. Не успела Мэй разогнаться до нужной скорости, как налетела на стену. А стены в этом пансионе (как и двери) не предназначались для того, чтобы на них налетали.

Стена сотряслась, придвинутый к стене стол разделил ее ужас, и банка с охрой соскочила на пол. Если бы на пол!

– Мя-ву-у-у!

Банка угодила точно между ушей Дигги. Ополоумевшая кошка вознеслась на потолок и оттуда рухнула вниз, прямо на драгоценную занавеску квартирной хозяйки. Приняв занавеску за нового врага, Дигги подпрыгнула на всех четырех лапах, разнообразив пурпурную ткань изысканным желтым орнаментом. В довершении всех бед, зацепилась когтем, запуталась в складках и понеслась к двери, волоча за собой мантию триумвира. Словом, явила прыть и напор, которых так не хватало Рэнди.

Мэй кинулась в погоню за кошкой. Спасаясь от преследования, Дигги проявила немыслимое проворство. Мэй пришлось дважды нырять под стол и трижды на него вскакивать. Совместными усилиями они с Дигги уронили два табурета и опрокинули мольберт. Наконец кошку удалось загнать в угол. Задыхающаяся и торжествующая Мэй подхватила с боем взятое сокровище на руки и в ту же минуту услышала, как этажом ниже распахнулась дверь. Яростный мужской голос произнес:

– Вы не могли бы резвиться на улице? Вы мне мешаете!

Запыхавшаяся Мэй, только и могла, что выдохнуть:

– Простите!

Дверь с грохотом захлопнулась.

– Грубиян, – постановила Мэй беззвучно, ибо толщина стен в пансионе была ей известна. – Мне, между прочим, его шаги тоже мешают. Из-за них я отвлекалась и не смогла написать гениальную картину.

Отведя душу этой отповедью, она осторожно высвободила Дигги из складок ткани, бывшей некогда пурпурной.

– Хотела бы я знать, чем он занимается? Хотела бы я знать, как избавиться от пятен, не вытравив пурпурный цвет? Да где же этот бездельник, Рэнди? Натворила ты бед, Дигги! Что, если хозяйка выгонит нас с квартиры?

Кошка облизала ей ухо – ничем иным выразить сочувствие и попросить прощения не могла. «Не выгонит, – постановила Мэй, – кто еще согласится жить в этом чулане и аккуратно вносить плату?» Она повернула неудавшуюся картину лицом к стене, подняла мольберт, опустила занавеси на окнах и покинула мансарду. Дигги отказалась сопровождать хозяйку, решив после всех ужасов предаться отдохновению.

Проходя мимо двери беспокойного соседа, Мэй невольно замедлила шаги. «А что, если?…» Она готовилась к скандалу с хозяйкой, твердо намеревалась дать отпор, а потому расхрабрилась свыше меры. «Таким настроением надо воспользоваться». Неожиданно для самой себя, не раздумывая, Мэй постучала в дверь.

Она бы не удивилась, ответь жилец бранью. В пансионе не было принято ходить друг к другу в гости. Жильцы победнее стыдились убогих комнатушек, жильцы побогаче остерегались демонстрировать собственное благополучие. Местом встреч служила комната на первом этаже – гостиная, столовая и веранда одновременно.

Дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы сосед мог протиснуться наружу. Он вышел на площадку и загородил собой дверной проем, Мэй лишь на мгновение удалось заглянуть в щелку. Увы, это не насытило ее любопытства. В комнате было темно, хотя солнце этим днем являло небывалую щедрость. «Шторы плотно задернуты».

Сообразив, что здесь ее интересу положен предел, Мэй уставилась на соседа. Прежде она видела этого человека только дважды, и оба раза – со спины. Укорила себя за рассеянность, непростительную для художницы: мужчина оказался значительно выше, нежели она думала. «Немногим старше меня. Ему лет двадцать пять, не больше».

– Да? – отрывисто спросил он, отбрасывая со лба длинную прядь волос.

Подстрижен он был по последней моде – на зависть любой болонке: сзади волосы срезаны коротко, а спереди занавешивают глаза. По этой причине, а еще потому, что квартирная хозяйка экономила на свечах, определить цвет его глаз Мэй затруднилась. Цвет волос тоже вызывал сомнения: «Русый или шатен?» В одном Мэй уверилась твердо, мимоходом сравнив собственные загорелые руки с лицом и руками соседа: «Невероятно бледен. Впрочем, не удивительно. Сколько можно сидеть взаперти?» В белой рубашке и черных брюках, худой, сухощавый, он напомнил ей рисунок углем. «Четкий силуэт без цвета».

– Да, – раздраженно повторил он, что в переводе на язык воспитанных людей означало: «Дорогая гостья, я полон внимания и жду ваших слов».

Мэй испытывала благодарность хотя бы за то, что ей отворили, и начала совершенно искренне:

– Извините. Я очень сожалею, что помешала вам. Но моя кошка…

– Что вам нужно? – перебил он.