Сборник статей - Музей как лицо эпохи. Сборник статей и интервью, опубликованных в научно-популярном журнале «Знание – сила»

• Название: Музей как лицо эпохи. Сборник статей и интервью, опубликованных в научно-популярном журнале «Знание – сила»
• Автор: Сборник статей
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9500410-0-6

Сборник статей и интервью, опубликованных в научно-популярном журнале «ЗНАНИЕ – СИЛА».

В сборник вошли статьи и интервью, опубликованные в рамках проекта «Музей – как лицо эпохи» в 2017 году, а также статьи по теме проекта, опубликованные в журнале «ЗНАНИЕ – СИЛА» в разные годы, начиная с 1960-х.

---

Высок ли был уровень образованности

русского аристократа XV–XVII веков? Немало было среди бояр людей, образованных для своего времени блестяще. Князь Андрей Михайлович Курбский – один из самых плодовитых и талантливых литераторов, знаток Библии и житий святых, трудов «отцов церкви» и истории… Уже зрелым человеком он в Великом княжестве Литовском взялся за латынь и преуспел настолько, что смог даже перевести на русский язык две речи Цицерона. Большим любителем книг, их собирателем был Дмитрий Михайлович Пожарский. Виднейший государственный деятель XVII века, одно время бывший главой внешнеполитического ведомства, Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин происходил из старинного, но захудавшего по службе и обедневшего рода. Ордин-Нащокин вырос в небольшом городе Опочке, но хорошо знал иностранные языки, математику, риторику.

Но все же большинству высшей аристократии хватало простого умения читать и писать. Да и эта элементарная грамотность не всегда отличала даже знатного боярина. Вот важный государственный документ – «Приговор» земского собора 1566 года. После духовных лиц его подписали двадцать семь служилых людей высокого ранга. А в конце читаем: «А Иван Шереметев Меньшой и Иван Чеботов рук к сей грамоте не приложили, что грамоте не умеют». Между тем оба они занимались важными государственными делами, водили полки в походы. В 1602 году Дмитрий Пожарский при выдаче жалованья расписался за шестерых неграмотных стольников из княжеских и других знатных родов.

«Боярски обеды – голодному вреды:

неколи было кушать, надо было церемоннее слушать», – эта пословица встретилась мне в одном из рукописных сборников. Да, торжественно, а следовательно, и неспешно проходил обед в боярском доме. Сначала к гостям выходит жена хозяина, гости и хозяйка кланяются друг другу. Потом же, пишет Котошихин, «господин дому бьет челом гостем… чтобы гости жену его изволили целовать, и наперед, по прошению гостей, целует свою жену господин, потом гости един по единому»; затем жена хозяина каждому гостю подносит чарку вина и «по том питии… пойдет в свои покои, к гостем же, к бояроням, тех гостей к женам». Только после этого начинается пышное пирование. Пьют «чашу государя царя и великого князя», потом – за здоровье хозяина и гостей. Тосты должны быть длинные и цветистые, вроде сегодняшних кавказских («неколи было кушать»). Еда разнообразная, подчас изысканная.

За столом прислуживает многочисленная дворня. Уже у бояр XVI века нередко десятки и сотни холопов-рабов. А в XVII веке их, видно, стало еще больше. «Да бояре ж, и думные, и ближние люди в домах своих держат людей, мужского полу и женского, человек по 100 и по 200 и по 400 и по 500 и по 1000, сколко кому мочно, смотря по своей чести и по животам», – пишет Котошихин. На столе – дорогая серебряная посуда, «суды серебряны». Правда, повседневно могли есть и из «судов оловянных», но и они недешевы – ведь большинство населения обходится глиняной посудой.

Облачен боярин в дорогие одежды из, как бы мы сказали сегодня, импортных тканей: фландрского сукна и венецианского («веницейского») бархата, из восточного «рытого» бархата и из атласа…

Зато меха свои. Не только беличья шуба, но даже кунья была недостаточно престижна для знатного боярина. Иван Грозный, презрительно говоря о бедности Шуйских, вероятно, вымышленной, подчеркивал, что у одного из них была всего одна шуба, к тому же «мухояр (полушерстяная ткань. – В. К.) зелен на куницах, да и те ветхи». И соболья шуба – не самая дорогая, дороже та, на которую шла наиболее нежная часть шкурки – пупки собольи. Встречались даже горностаевые шубы.

Дорогим было и боярское военное снаряжение – не только из-за боевых качеств, но из-за украшений. Вот отрывок из написанного в середине XVI века завещания князя Юрия Андреевича Пенинского-Оболенского: «шолом… черкасской да юмшан (часть оборонительного доспеха. – В. К.) шамахейской (из Шемахи – В. К.), а цена шелому и юмшану пятьдесят рублев». Вспомним, что за эту сумму тогда можно было купить неплохую деревню, а то и несколько. Есть в этом же завещании и «наручи, наколенки шамахейские», и «сабля турская, долы резаны, наложены золотом», и другая сабля, а «на обеих саблях резано мое имя».

Многое еще можно было бы сказать о боярах – и о степени их образованности, и об идеологии, и о хоромах… Увы, рамки журнальной статьи заставляют остановиться. Остается лишь написать…

Несколько слов в заключение

Боярство как общественная группа внутри класса феодалов просуществовало до рубежа XVII–XVIII веков. Что касается чина боярина, то он был ликвидирован просто: Петр I перестал его жаловать, и последние бояре вымерли. Сама же группа наследственной аристократии, принимающая прямое участие в управлении страной, не могла сохраниться при абсолютной монархии, где власть осуществлял разветвленный бюрократический аппарат, возглавляемый императором. Что чин боярина! Царь запросто жаловал теперь титулы, да не только привычный княжеский (а ведь раньше все князья были только «природные»), но и невиданные графские и баронские. И «счастья баловень безродный» Меншиков, ставший «полудержавным властелином» и князем, оказался не только выше, но, по новому счету, и знатнее многих Рюриковичей и Гедиминовичей. Аристократия родовая уступала место аристократии выслуженной.

У нас нова рожденьем знатность,
И чем новее, тем знатней, —

заметил Пушкин.

Исчезновение боярства – закономерный результат объективного хода исторического процесса.

«ЗНАНИЕ – СИЛА» № 3/1987

Игорь Андреев[6]. Триста лет спустя

Известно, что историческое исследование очень часто похоже на детектив, а детектив, прикоснувшись к запутанным сюжетам прошлого, превращается в историческое расследование. Вспомним хотя бы об Угличском деле, столь противоречивом и запутанном, что исследователи поневоле превращаются в этаких шерлоков холмсов из истории, рыскающих в архивах в поисках виновных в гибели царевича Дмитрия.

Наше «расследование» посвящено не столь громкой теме. Поэтому и последствия скромнее: там – таинственная смерть наследника престола, давшая повод к лихолетьям Смуты, здесь… ну, скажем, окончательно и бесповоротно проигранная война.

Вот сюжет нашей истории. В 1632 году вспыхнула война с Речью Посполитой за Смоленск, который отошел к польской короне по Деулинскому перемирию 1618 года. Русские войска под предводительством боярина Михаила Борисовича Шеина осадили город. Осада шла вяло и неудачно. К тому же летом 1633 года на помощь гарнизону поспешил только что избранный польским королем Владислав I V. Получилось что-то вроде слоеного пирога, где «начинкой» был Шеин. Положение царских полков настолько ухудшилось, что «большой воевода» вынужден был на свой страх и риск капитулировать. Преклонив перед Владиславом IV знамена и оставив победителям почти весь пушечный наряд, русские полки вернулись в Москву. Здесь Шеин и второй воевода, окольничий А. Измайлов, были обвинены в измене и казнены. Такова внешняя канва событий.

Но здесь начинается самое интересное. Так ли это было? Действительно ли была измена и подобное обвинение справедливо? Или же это – убийство? Сомнения проскальзывают тотчас после казни в противоречивых и странных слухах, в рассуждениях «последнего летописца» Татищева. Согласно этим слухам, виновниками смерти Шеина были некие «корыстные злодеи», и дело не так просто, как кажется поначалу. Словом, повод для «расследования» есть.

Тем более что за внешней, детективной стороной дела боярина Шеина вырисовывается нечто более важное – отголоски политической борьбы в России XVII века.

Михаил Борисович Шеин принадлежал к старомосковскому боярскому роду. В середине XVI века трое Шеиных сидели в Думе боярами. Затем для них наступает черная полоса, и один за другим они сходят с политической сцены. К концу столетия остается лишь один, тогда еще малолетний сын окольничего Бориса Васильевича Шеина, наш герой – Михаил Шеин. Происхождение позволяло ему если и не быть на первых ролях, то уж, конечно, не затеряться среди придворных и московских чинов. Однако нашего героя угораздило родиться в переломную эпоху, открывающую перед людьми куда менее знатными и родовитыми головокружительные возможности.

Выдвижение Михаила Шеина начинается с появлением в Московских пределах первого самозванца. В бою под Добрыничами 20 января 1605 года он сумел отличиться, и с известием о победе был направлен в Москву. Из Москвы, уже в чине окольничего, Шеин отправляется воеводой в Новгород-Северский. Город этот занимал важное положение, и подобное назначение свидетельствовало, что молодому окольничему доверяли и считали удачливым военачальником. Со временем с репутацией преданного и распорядительного воеводы Шеин двинется вверх по служебной лестнице.