Елена Старыгина - Зарево. Роман

• Название: Зарево. Роман
• Автор: Елена Старыгина
• Жанр: Историческая проза

История России сплошь покрыта кровоточащими, трудно рубцующимися ранами. Ран много, одна из них – русские священники – боль, которая растянулась на годы. История России – история одной семьи. Факты, описанные здесь, достоверны или почти достоверны. Герои, за исключением некоторых, лица не вымышленные. И пусть читатель увидит некие расхождения, автор не ставил цели придерживаться полной достоверности событий, а пытался воссоздать страшную картину лихолетья, которая захлестнула многие и многие сердца.

---

Зарево Роман Елена Старыгина

Моим дорогим друзьям Михайловым-Селивановским посвящаю…

© Елена Старыгина, 2017

ISBN 978-5-4485-6373-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

История России – это, в частности, и то, о чем говорится в романе. История России – история одной семьи. Лишения и слезы, боль и утраты – все переплелось воедино. Факты, описанные здесь, достоверны, или почти достоверны, да и кто теперь знает наверняка, как оно там было, десятилетия назад. Герои, за исключением некоторых, лица не вымышленные. И пусть читатель найдет расхождения и несогласования, автор не ставил перед собой цели придерживаться точной хронологии и полной достоверности событий, а пытался еще раз воссоздать страшную картину лихолетья, которая захлестнула многие и многие сердца.

Предисловие

Крупные капли дождя упали на сверкающие лаком крышки гробов, и небо, которое знает все о смерти и бессмертии, разразилось громом. После долгих беспутных десятилетий прах Николая II обрел, наконец, покой. Земля приняла в свое лоно зверски убиенного.

Лето после горбачевской оттепели…

Тысячи некогда отверженных, родившихся, выросших и состарившихся вдали от настоящей родины, впервые ступили на землю, которая вдохнула жизнь в их отцов и дедов – они уже не чаяли узнать что есть русская земля.

«Мы очень идеализировали Россию, – говорит Всеволод Михайлов, русский американец, впервые увидевший историческую родину после горбачевской оттепели. – Наши родители обожали ее и передали всю любовь нам, детям, не знавшим настоящего дома. Нет, родители не были обижены на Россию, напротив, всю свою жизнь они мечтали вернуться домой!

Для нас же, впервые приехавших сюда, все оказалось достаточно сложно. С одной стороны, трогательно было всюду слышать русскую речь, видеть русское, ни с чем не сравнимое, гостеприимство. С другой – постоянно чувствовались недоверчивые взгляды и не покидало ощущение, что мы здесь чужие. Мы – русские, но мы – не свои. Люди собирались посмотреть на нас, как на некое чудо, как на «белых ворон», и порою зависть, злоба и недоверие пронизывали насквозь. Грязь на улицах, не очень чисто одетые люди – все это удручало и совсем не вписывалось в те каноны, которые существовали в наших фантазиях о России.

Великая страна… Что сталось с ней?!

Две проблемы: экономика и психология россиян тормозят движение вперед.

Страна, обладающая колоссальными богатствами должна научиться превращать их в то, что было бы интересно и необходимо западному миру для приумножения своих же богатств; должна научиться видеть свои недостатки и бороться с ними, а не кричать о том, что «я другой такой страны не знаю…»

Императорская семья обрела покой, обретут ли покой и найдут ли свой дом те, кто стремился к этому всю жизнь?…

История России сплошь покрыта кровоточащими, трудно рубцующимися ранами. Ран много, одна из них – русские священники, их семьи, их дети и внуки – боль, которая растянулась на годы.

История России – это, в частности, и то, о чем говорится в романе. История России – история одной семьи. Лишения и слезы, боль и утраты – все переплелось воедино. Факты, описанные здесь, достоверны, или почти достоверны, да и кто теперь знает наверняка, как оно там было, десятилетия назад. Герои, за исключением некоторых, лица не вымышленные. И пусть читатель найдет расхождения и несогласования, автор не ставил перед собой цели придерживаться точной хронологии и полной достоверности событий, а пытался еще раз воссоздать страшную картину лихолетья, которая захлестнула многие и многие сердца.

Русские священнослужители – особая глава. Почему так редко вспоминаем мы тех, кто верил в могущество России, кто до конца был предан Богу, кто не смог вынести унижений, убийств, предательства? Они покинули родину на год, обернувшийся в долгие трудные десятилетия. Они верили и ждали. Им верили, их ждали, и слезы детей снились им, быть может, в далеких заморских снах…

«Блаженны непорочные в пути, ходящие в законе Господнем. Блаженны хранящие откровения Его, всем сердцем ищущие Его. Они не делают беззакония, ходят путями Его. Ты заповедовал повеления Твои хранить твердо».

Псалом 118

И сказал он сыну своему: «Неси крест достойно и возлюби Бога нашего как отца свово. И служи верно-праведно Богу нашему, как служил ему пращур твой. И сыну своему, Якову, наказ дай, чтоб бросал семя любви к всевышнему в сердца людские, чтоб сам с именем Бога жил, и чтоб церковь стала дщерью ему, как Христу нашему».

И вырос сын Яков, приняв сан диаческий…

И вырос Андрей, Яковлев сын, и детям наказ прадедов передал.

Ушел пономарь Андрей за штаты в 66 лет век доживать к сыну младшему, Михаилу, пономарю Покровской церкви, села Ломовского, уезда Яранского.

И старшие сыновья его – Александр, Василий, Николай по стопам отца пошли и несли крест свой достойно.

Из веков далеких, теперь недосягаемых, доносится стройный глас потомков Селивановских, и присоединяется к нему глас живущих ныне и сливается в единый звонкий хор, и звучит нетленное: «Во имя отца и сына, и Святаго Духа…»

Глава 1

Cтоял конец декабря 1869 года, когда в семье священника Николая Андреева Селивановского, пономарского сына, родился мальчуган. И нарекли младенца Константином. У Елизаветы Ивановны это был шестой ребенок, правда, трое померли еще в младенчестве, не прожив и полугода. Крепкая, видно, была женщина, коль рожала одних мужиков. Жаль, троим Бог не дал жизни, зато росли и радовали глаз Николка и Санька, да и этот, последний, родился крепким и здоровым. Хорошие наследники будут у отца Николая.

На роду у них написано, судьбою предсказано, что все мужчины их рода, начиная с шестнадцатого века, отдают свою жизнь служению церкви и несут они людям, в сердца их и души, веру нескончаемую и любовь светлую и к Богу, и к солнцу, и к братьям-сестрам своим.

Скрипит под валенками белый снег, голубизной улыбается небо, выглядывают из лоскутного одеяла маленькие глазенки, впервые взирающие на заснеженный мир. Прижав к груди крохотный неразумный комочек, гордо шагает молодая Елизавета, вдыхая прозрачный морозный воздух, и так счастлива она, что после недавней горькой утраты, после смерти малюточки ее, Евлампушки, Бог дал ей такого богатыря. Услышал он скорбные ее молитвы, увидел нескончаемые слезы и наградил за страдания ее.

А позади бегут вприпрыжку Николка и Санька. Ура! Маленького крестить будут.

И появилась в церковной книге еще одна запись: «Принял таинство крещения раб Божий Константин. Родители его – священник сей Зосимо-Савватиевской церкви, села Красного, Яранского уезда, Вятской губернии Николай Селивановский и его законная жена Елизавета Ивановна. Оба православного вероисповедания».

Отшумели рождественские праздники, оттрещали Крещенские морозы – потекли деревенские будни. За нескончаемой чередой дел незаметно подрастал маленький Константин.

Так и катились дни. И все бы ничего, но беспокоило Елизавету Ивановну здоровье отца Николая. Часто простужался он и долго болел, и не раз случалось так, что не мог учинять подписи по местам по причине тяжелой болезни. Но молодой организм не сдавался, снова поднимался на ноги ее батюшка и снова спешил на божью службу свою.

Отморозила еще одна зимушка, отцвело лето красное, и, как гром среди ясного неба, постучала вдруг беда в окошко. В очередной раз заболел отец Николай, долго лежал в бреду на широкой лавке под образами, укрытый жарким овчинным тулупом. Ни на час не отходила от него уставшая матушка. Как-то вечером показалось ей, что болезнь начала сдаваться. Повеселел ее Николай, приободрился и даже шутить немного начал:

– Что, мать, устала, небось? Все со мной, все рядом. Помнишь, как в девках, бывало, подле меня сиживала?… А мне полегчало, вроде. Ты ступай, отдохни. Зачерпни только водички ковшик, во рту сохнет.

– Сейчас, сейчас, болезный мой, – захлопотала Елизавета.

Полными слез глазами посмотрела она на образа, осенила себя крестом и поспешила исполнять волю батюшки. «Слава тебе, Господи, – думала она. – Бог даст, выкарабкается. Столько дней в бреду пролежал, впервые глаза открыл, значит на поправку пошел».

Поставив рядом наполненный водой ковш, поправив на больном тулуп, сказала:

– Пойду прилягу. Устала маненько.

– Поди, поди, полегчало мне. Еще день-другой, и вставать пора, – чуть слышно прошептал Николай.

Забравшись на теплую печку, Елизавета закрыла глаза, и мигом забылась тревожным сном. Едва лишь забрезжил рассвет, сон растаял, как небывало. Женщина очнулась в холодном липком поту, – что-то ужасное привиделось ей. Испугавшись, что долго спала, быстро, но осторожно, чтобы не разбудить спящих сыновей, слезла с печи. Ей почему-то было страшно глядеть в сторону мужа, сердце странно щемило в груди. Елизавета осторожно скосила глаза: овчинный тулуп валялся возле лавки, а под образами лежало с пожелтевшим исстрадавшимся лицом, вытянувшись во весь рост и сложив на груди руки, бездыханное тело отца Николая.