Жозе Эса де Кейрош - Преступление отца Амаро

• Название: Преступление отца Амаро
• Автор: Жозе Эса де Кейрош
• Жанр: Литература 19 века

«В первый день Пасхи в Лерии стало известно, что священник местного собора Жозе Мигейш внезапно скончался утром от удара. Это был полнокровный и сильно упитанный человек, прозванный приходским духовенством обжорою из обжор. Про его жадность к еде рассказывались самые невероятные истории…»

---

Амелия была возбуждена после театра, и теплая звездная ночь тоже располагала к любви. Она тихо вздохнула.

– Вы любите меня, неправда-ли? – спросил он.

– Да, – ответила она, пожимая его руку.

Но через несколько дней, присмотревшись немного к молодому человеку, она решила, что это была «лишь мимолетная вспышка». Жоан Эдуардо был очень симпатичен, хорош собою, мог быть прекрасным мужем, но сердце её оставалось спокойным. Вскоре он стал бывать у них почти каждый вечер. Сеньора Жоаннера уважала его за честность и солидность. Но Амелия часто относилась к нему холодно и видела в его любви только развлечение для себя.

В один прекрасный день он попросил у сеньоры Жоаннеры руки дочери.

– Как хочет Амелия… Я ничего не имею против, – ответила сеньора Жоаннера.

Когда спросили Амелию, она дала уклончивый ответ:

– Может быть попозже. Пока я довольна своею судьбою.

В результате было решено подождать, пока жених получит место секретаря в губернском правлении, обещанное ему адвокатом Годиньо.

Так жила Амелия до приезда отца Амаро.

В эту ночь старые воспоминания отрывочно проносились у неё в голове. Она заснула поздно и проснулась, когда солнце стояло уже высоко. Из столовой послышался голос Русы:

– Вон падре выходит с сеньором каноником. Они идут в собор.

Амелия соскочила с кровати, подбежала в рубашке к окну, приподняла край кисейной занавески и заглянула на улицу. Утро стояло чудное, солнечное. Отец Амаро в рясе из тонкого черного сукна шел посреди улицы, весело разговаривая с каноником и сморкаясь в белый платок.

VI

Амаро почувствовал себя очень хорошо с первых-же дней своего пребывания в Лории. Сеньора Жоаннера относилась к нему с чисто материнскою заботливостью, держала в порядке его белье, угощала вкусными блюдами, не терпела в комнате «дорогого падре» ни малейшей пылинки. Амелия была с ним очень мила и несколько фамильярна, как хорошенькая родственница. Дни проходили для Амаро быстро и приятно, среди полного комфорта и женского общества. После печальной жизни в доме дяди, унылого затворничества в семинарии и суровой зимы в горной деревушке, жизнь в Лерии была дня него настоящим раем.

Утром рано он уходил каждый день в собор служить обедню, плотно закутавшись в большой плащ. В эти ранние часы было еще очень холодно, и лишь немногие богомольцы решались выйти в церковь, молясь там и сям перед маленькими алтарями.

Амаро входил в ризницу и быстро переодевался, постукивая от холода ногами по полу, в то время, как прислужник рассказывал ему «новости дня». Затем он брал чашу со св. дарами и шел с опущенными глазами в собор. Теперь он служил обедню равнодушно, безо всякого благоговения, не так, как прежде. Я привык, – говорил он. Свежий воздух возбуждал его аппетит, и он торопился служить, бормоча еле внятно молитвы и глотая слова Священного Писания. Как только служба кончалась, он поспешно прикладывался губами к алтарю, благословлял молящихся и шел домой пить чай с бутербродами. Амелия поджидала его в столовой; от её свежей кожи пахло миндальным мылом.

Около полудня Амаро снова поднимался в столовую, где сеньора Жоаннера с Амелией сидели за шитьем. – Мне стало скучно внизу одному; захотелось поболтать, – говорил он всегда. Сеньора Жоаннера сидела в нисеньком кресле у окна и шила, сдвинув очки на кончик носа; Амелия работала у стола, склонив хорошенькую головку. Её пышные волосы были расчесаны на пробор; крупные, золотые серьги бросали на белую шею легкую тень, густо-черные ресницы опускались нежно над румяными щеками. Под мягкой, смуглой кожей чувствовалась здоровая кровь. Полная груд вздымалась ровно и спокойно. Иногда девушка оставляла работу, лениво потягивалась и улыбалась.

– Как вы, однако, ленивы! – шутил Амаро. – Из вас не выйдет хорошей хозяйки.

Она смеялась. Сеньора Жоаннера рассказывала городские сплетни. Руса заходила временами в столовую за тарелкою или ложкою. Разговор сводился на то, какой будет обед. Сеньора Жоанинера перечислила блюда и спрашивала священника, любит-ли он то или другое кушанье. Амаро не привередничал в еде и ел все без разбора.

Амелия обращались с ним все фамильярнее; однажды она даже попросила его подержать моток шерсти, чтобы помочь ей мотать клубок.

– Полно, полно, не беспокойтесь, падре, – воскликнула мамаша. – Как тебе не стыдно, Амелия? Что это за неделикатность?

Но Амаро высказал полную готовность услужить девушке. – Отчего-же? Я очень рад. Приказывайте без церемонии. – И обе женщины весело рассмеялись, растроганные милою любезностью священника.

Иногда случалось, что сеньора Жоаннера уходила в комнату к больной сестре или на кухню. Амаро оставался тогда один с девушкою; они не разговаривали, но Амелия напевала что-нибудь вполголоса. Амаро зажигал сигару и слушал её пение.

– Как славно вы поете! – говорил он.

Иногда она выпрямлялись над работою, внимательно разглядывала ее и проводила длинным ногтем по рубцу. Амаро очень нравились её холеные ногти, как и вообще все её существо, походка, манеры, жесты. Никогда еще не приходилось ему жить в такой близости с женщиною. Проходя мимо её комнаты, он заглядывал всегда жадным взором в приоткрытую дверь, стискивая зубы и бледнея при виде брошенной на стул юбки или подвязки. Красота девушки заставляла его забывать, что он – священник. Иной раз он возмущался самим собою, ругал себя, старался овладеть собою, углублялся в чтение молитвенника. Но сверху слышался веселый голос Амелии или стук её ботинок… и все благия намерения священника мгновенно исчезали, а картины искушения снова начинали кружиться перед ним, словно стая назойливых птиц.

Обеденное время было всегда самым счастливым для Амаро. Руса кашляла с каждым днем сильнее и плохо служила за столом. Амелия часто вставала, чтобы достать из буфета ножик или тарелку; Амаро вскакивал со стула, желая помочь ей, но она останавливала его, кладя руку ему на плечо и прося не беспокоиться.

Амаро чувствовал себя великолепно в теплой столовой за сытным обедом. Второй стаканчик вина развязывал ему язык; он начинал шутит и говорить даже иногда, что «был-бы рад иметь такую сестрицу, как Амелия».

Наставали сумерки, и Руса приносила лампу. Блеск посуды и хрусталя приводил Амаро в еще более радостное настроение. Он называл сеньору Жоаннеру мамашею; Амелия улыбалась, опустив глаза и покусывая белыми зубками апельсинные коржи. После обеда подавали кофе, и Амаро долго сидел за чашкою, отряхая пепел сигары на край блюдечка.

В это время появлялся всегда и каноник Диас с собачкою. Он поднимался тяжелою поступью по лестнице и спрашивал из-за двери:

– Разрешается войти?

– Пожалуйте, падре, пожалуйте, – торопливо отвечала сеньора Жоаннера. – Не выкушаете-ли с нами кофейку?

Он усаживался та кресло, пыхтя и отдуваясь, получал чашку кофе и спрашивал у хозяйки, похлопывая Амаро по плечу:

– Ну, как поживает ваш мальчик?

Все весело смеялись. Каноник приносил с собою обыкновенно газету. Амелия интересовалась романами в фельетонах, сеньора Жоаннера – хроникою преступлений на романической подкладке.

– Господи, как вам не стыдно! – говорила она.

Амаро принимался рассказывать о Лиссабоне, о тамошних светских скандалах, о благородном обществе, которое он видел в доме графа де-Рибамар. Амелия заслушивалась его рассказами, опершись локтями о стол.

После обеда все ходили вместе навестить бедную тетку, разбитую параличем. Маленькая лампа тускло освещала её комнатку; несчастная старушка с крошечным, сморщенным, как яблоко, лицом лежала неподвижно, испуганно устремляя на гостей слезящиеся глаза.

– Это, тетя Гертруда, падре, – кричала ей Амелия на ухо. – Он пришел узнать о твоем здоровье.

Старуха делала над собою усилие и говорила, еле слышно:

– Ах, этот мальчик…

– Да, да, этот мальчик, – повторяли все, смеясь.

– Бедная! – говорил Амаро. – Пошли ей, Господи, легкую смерть.

Затем все возвращались в столовую. Каноник усаживался в мягкое кресло, складывал руки на животе и говорил Амелии:

– Ну-ка, сыграйте нам теперь что-нибудь, голубушка.

Она садилась за рояль и начинала петь, аккомпанируя себе.

Амаро попыхивал сигарою и предавался приятному чувству сантиментальных мечтаний.

Но по понедельникам и средам, когда Жоан Эдуардо приходил провести вечер с Амелиею и её матерью, священнику приходилось переживать тяжелые минуты. В эти дни он не выходил из комнаты до девяти часов; тогда же он поднимался в столовую к чаю, вид молодого человека, сидевшего подле Амелии, приводил его всегда в бешенство.

– Эти двое болтают целый вечер, как две сороки, – говорила ему сеньора Жоаннера.

Амаро угрюмо улыбался, не поднимая глаз над чашкою. Амелия никогда не была с ним фамильярна в присутствии Жоана Эдуардо и даже редко отрывалась от работы в эти вечера. Молодой человек молча покуривал сигару. Часто наступало неловкое молчание, и в комнате было слышно, как на улице завывает ветер.