Коллектив авторов - Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016

• Название: Плавучий мост. Журнал поэзии. №4/2016
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016

Журнал поэзии «Плавучий мост» является некоммерческим изданием, выпускается на личные средства его создателей, при содействии и участии издательств «Летний сад» (Москва, Россия) и «Verlag an der Wertach» (Аугсбург, Германия). Периодичность издания – один раз в квартал.

«ХХ век оставил нам поэта разбитого реальностью, плохо справляющегося с ней. Мы выучили, как урок, что в этом и есть главное достоинство поэзии, даже ее цель, как ни странно. Эта необычная форма непрерывного эксгибиционизма затрагивает в основном тех пишущих, которым на удивление есть что сказать о страдании, о личных невзгодах, о трагических поворотах своей судьбы. Явление привело к правилу, что естественным образом родило и клише: алкоголик, неустроенный, одинокий, разведенный, полусумасшедший, аутист – значит шансы создать что-то есть. Или вышеперечисленное исходит из самой творческой воли… Мы наблюдаем и своеобразный род инквизиции, гонений, остракизма – все, что не вписывается в правило – ложно, поверхностно, вторично…» (К. С. Фарай)

---

«змей был тестировщиком, а яблоко – баг-репортом…»

змей был тестировщиком, а яблоко – баг-репортом,
добро и зло отличались вкусом, но чаще сортом,
в большинстве они были с ещё не выведенного древа,
из того оборота, где strawberry fields forever.
а ева была уязвимостью, ева была проблемой,
ранкой, некстати надсаженной жилкою подколенной,
и даже не человеческим фактором, а настоящей бедою,
тёмной от крови с жёлчью горькой слюной густою.
я не хотела родиться евой, это доводит до исступления.
откуда синяк? подрался с никитой, чтобы не лез к лене. я,
мама, не думаю, что девочки должны варить и качать железо,
но она же тоже ходит на каратэ, и могла сама ему врезать!
понимаешь, сын, в том куске кода, который описывал еву,
уязвимость была прописана в начале строки, слева,
и когда этот участок закомментарили, вывели из работы,
ева перестала быть женщиной. стала ботом.

«Здесь вырывают волосы, скалят пасть…»

Здесь вырывают волосы, скалят пасть,
Здесь инвалидность духа зовут любовью,
Надо же было так хорошо попасть,
Это не сказка, это Средневековье.

В небе висят драконы, звенит в ушах,
Ложные сущности переполняют стеки,
Нечего ездить на крысах и на мышах,
Время поставить опыт на человеке.

Пьяный вагант задушил гончара струной,
У оружейников скидки на меч и стрелы,
Странные люди снятся тебе весной,
Ты не о деле думаешь, Синдерелла.

Коршун умеет падать не только вниз,
У реактива какой-то не тот оттенок,
Зёрнышко воздуха в плевру, не промахнись,
Зёрнышко крови – в полуживую вену.

«Хвоинка в зубах, кивком отброшена грива…»

Хвоинка в зубах, кивком отброшена грива,
Разбитые кисти, ментоловый взгляд инородца,
Первый симптом человека на грани срыва —
Он вечно удачно шутит и часто смеётся.

Это тебе. На конверте гуашью – «Каю»,
Мы с ней намедни столкнулись на биеннале.
Уши горели вчера, до сих пор икаю,
Чем, улыбается, вы меня поминали?

Парни твои писали, играют в «Мальмё»,
Спрашивали, каково тебе в теореме?
Холодно, отвечает, а так нормально,
Даже отлично, только знобит всё время.

«Перед белым воющим гробом скорой…»

Перед белым воющим гробом скорой
Воин останавливает коня,
И святой Дракон говорит Егору:
Если хочешь славы – убей меня.

Можно говорить и молчать некстати,
Убегать на фронт и чураться свар,
Но в любом сюжете ты – покупатель,
Впрочем, вероятней всего, – товар.

Если бы умел я, то вырос песней,
Я б щадил людей и разил врага,
У Егора вид непристойно честный,
Даже для героя и дурака.

А святыни, ценности мне не впору,
Истина по курсу один к пяти,
Браво, отвечает Дракон Егору,
Ты успешно продал себя пути.

«Мы искренние. Мы глупые…»

С. И.

Мы искренние. Мы глупые.
Мы верим словам: «Уходи!»
Глазами растерянно лупаем,
Ломается что-то в груди.

Подумай, действительно гонят ли,
Не в соль обращаясь – в угли.
Они ж это всё, чтоб мы поняли!
А мы уже правда ушли.

«Ариадна, спрашивает он тихо…»

Ариадна, спрашивает он тихо,
Измучённый этой гонкой безоглядных доверий,
А где выход, как выбраться из лабиринта?
Иди к центру, отвечает она, иди к болевому центру.
Там, откормленное и тренированное,
Дремлет моё бешеное самолюбие,
Разбуди его – и выберешься на волю.
Одного не знаю, Тезей, —
Как назовут тебя там, снаружи…

«Реальность, чем её ни мерьте…»

Реальность, чем её ни мерьте,
В простых предметах – койка, хлеб,
Восторг и чувство близкой смерти,
Как в ливень у опоры ЛЭП.

А те доверие и нежность
В дешёвом фантике из фраз —
Они тебя убьют, конечно,
Но, может быть, не в этот раз.

Светлана Максимова Преображение боли (Цикл стихотворений)

Максимова Светлана Борисовна. Родилась в 1958 г. в городе Харькове, через четыре года семья переехала в город Макеевку Донецкой области, где я закончила среднюю школу, училась на филологическом факультете Донецкого университете. Не закончив обучение в университете, в 1992 г. поступила в Литературный институт им. Горького, семинар Евгения Винокурова. В 1987 г. закончила Литинститут, в 1988 г. вышла первая книга стихов «Вольному-воля», затем еще четыре в разные годы. Лауреат премии им. Сергея Есенина за 1996 год. Многочисленные публикации в периодике. В 1996 г. работала в Южной Америке над мемуарами эмигрантов первой волны, в результате родился роман «Хождение за три солнца», отдельные части публиковались в журнале «Дружба народов» 2003 год, № 10 и 11, 2014 год № 7. Занимаюсь живописью и музыкально-поэтическим театром, играю на австралийской трубе диджериду в собственной группе «Этно-Миф». Сейчас проживаю в городе Голицыно, Московской области. В городе Макеевка Донецкой области живет моя мама.

Преображение – август 2014

1

И смотрю, запрокинувшись, долго я
в небеса и глаза предвечерние…
Пахнет яблоком белое облако —
это, матушка, Преображение.

Пахнет яблоком белое облако
над Украйной, когда-то радужной.
Через поле оплавленный колокол
черным яблоком катится, матушка.

И не знает, кому довериться —
звонарю, иль блуднице яростной.
А густое цветенье вереска
пахнет яблоком, пахнет райским-то
тем соблазном в тиши пожарища,
где целует беда в уста…
Мама, в косы вплети, пожалуйста,
мне лишь райские ветры августа,

А не эти, что пахнут порохом,
на лету поджигая аиста…
Через душу оплавленный колокол
черным яблоком катится…катится…

Между верою и неверием
разрывается это яблоко.
Мама, мама… Раскрыла двери ты
В пламя праздника и… заплакала…

2

Моей маме и Юре Юрченко

Другу поэту, который ушел на войну
в степи, где я вырастала пацанкой упрямой,
верю ли я? А кому еще верить? Кому?!
Как пережить невозможную эту вину —
то, что я здесь, ну а мама моя… Ну, а мама…

В праздник пресветлый Фаворского света звоню
старенькой маме, чтоб голос хотя бы услышать.
«Преображение нынче», – я ей говорю.
Слышу в ответ – рев снарядов над крышей.

«Ну, ничего, – отвечает, – что людям, то й нам.
Ты не волнуйся, мы здесь отсидимся в подвале.
Это война…» А зачем она эта война,
Старая мать понимает едва ли.

Помню, сказала: «Куда я поеду, куда?..
Это мой дом – здесь и справят однажды поминки.
Здесь рушником расцветала речная вода.
Ну, а теперь нет ни капли во рту, ни росинки…»

Это так больно, что боль не сложить мне в слова.
Это так больно, что боль прерывает дыханье.
Эта страна обезумела, словно вдова,
что посылает своих сыновей на закланье.

Эти гробы, что приходят с обеих сторон…
Чья в них победа, ответь мне, и чье пораженье?
Этот огонь… Эти стаи орущих ворон…
Преображенье твое, Украина, преображенье.

«Преображение боли…»

Преображение боли
в то, о чем не сказать —
в небо над полем боя,
где открывают глаза,
смертно обнявшись двое.
Как хорошо им обоим
больше не убивать.
Преображение боли
в песню, что пела мать.
Клонится над тобою,
тянется поцеловать…

«Господи наш Спасе…»

Господи наш Спасе,
все-то Тебя мы славим —
мама моя в Донбассе,
ну, а сестра – в Полтаве.
«Спой мне, родная, спой мне, —
шепчет в степи трава, —
в этой пустой обойме
только любви слова…»
Мертвого слышит мертвый,
Ну, а живой едва ль…

Так мне сказала мама
и повторила сестра
возле сожженного храма
взорванного родства.

Они звонят друг другу —
и каждая плачет в трубку.
А я звоню им обеим
и даже плакать не смею.

«Старенькая, схоронившая сына…»

Старенькая,
схоронившая сына,
дочь, отпустившая петь
в небеси,
смотрит в окно
и молчит…
Украина,
в жертву кого
хочешь ты принести?

Обращение

Господи, я говорю тебе прямо —
вот моя боль и вот мое имя…
На Украине живет моя мама
и плачет слезами моими.
А у меня уже слез не осталось.
Друзья увидят глаза сухие
и говорят: «Это просто усталость…»
Зачем ты в детстве послал стихи мне
в образе ангелов белых-белых,
а они потом снайперами обернулись
в том самом хоре, где девушка пела.
На каждой из пройденных мною улиц
они держали меня под прицелом —
на крыше взорванной школы Беслана.
Как же теперь мне остаться целой?!
Как после этого быть слабой?!
Если в огне рокового часа
мир содрогнулся от нашего братства —
раною стала икона Спаса
в храме разрушенном – в сердце Донбасса!..

И это я говорю без метафор,
А просто с оливковой веткой в клюве
в пустом ковчеге своем метаясь,
листки роняя – любит, не любит…
Листки календарные – любит, не любит… —
на воду ложатся в безлюдной глади.
И город чудесный всплывает из глуби,
Где мама мне гладит белое платье.
А утром кладет его к изголовью.
И мы живем в коммунальной квартире
с такой, о Боже, к тебе любовью
в таком прекрасном и добром мире.
И я не знаю иного исхода
И выхода я другого не знаю,
когда все ясней и ясней год от года
оттуда – из чуда – к Тебе всплываю.

«Лети, моя вера тихая…»