Наум Вайман - Новая эра. Часть первая

• Название: Новая эра. Часть первая
• Автор: Наум Вайман
• Жанр: Биографии и Мемуары

Наум Вайман, известный писатель, поэт, журналист, переводчик и исследователь творчества Мандельштама, автор нашумевших книг «Ханаанские хроники» (ИНАПРЕСС, 2000), «Ямка, полная птичьих перьев» (НЛО, 2008), «Черное солнце Мандельштама» (Аграф, 2013), представляет третий том эпопеи «Ханаанские хроники» (второй том – «Щель обетованья» – был издан НЛО в 2013 году), интимный и интеллектуальный дневник за 2000—2001 год.

---

Дорогой Сережа!

Спасибо, что перекинул статью, тем более что она меня порадовала – уж очень лестно высказался Урицкий. Меня радует именно тот факт, что текст читается с интересом без всякого вовлечения в «кто есть кто», я именно на это и надеялся, и именно поэтому решился на «раскрытие псевдонимов».

Всегда твой

Наум

Наум, привет!

С удовольствием прочел порцию твоих итальянских впечатлений и, ловя тебя на слове, настаиваю на продолжении.

К сожалению, я никак не смогу поддержать разговор о живописи (если фрески – это «живопись») «на равных» из-за скудости своих эстетических впечатлений, хотя и являюсь здесь, в России, усердным посетителем выставок и музеев. Тем не менее, моя любовь к живописи (равно как и к музыке, в отличие от философии) представляется мне хотя и искренней, но отчасти безответной… Поэтому мне остается, может быть, только сосредоточиться на затронутых тобой общеэстетических вопросах (полностью отдавая себе отчет, что смогу сделать это в исключительно абстрактной и «суммарной» форме, но ведь и она имеет определенный смысл, не так ли?)

Мне показалось особенно интересным сопоставление Ренессанса со «Сталинским стилем» и вопрос о «заказе». Я вспомнил, что у меня появлялись сходные ощущения, но в другом контексте – в плане сопоставления Ренессанса с Серебряным веком. Особенно поразил меня Врубель (была юбилейная выставка в Третьяковке). Я-то привык считать его «навскидку» одиноким гением, безумным жрецом-отшельником, а тут выяснилось, что он почти не писал «бескорыстных картин»; приступая к работе, Врубель имел перед «духовным взором» либо церковный ансамбль, либо особняк какого-нибудь «олигарха» -мецената, либо интерьер гостиной; он не брезговал даже (а, вроде бы, наоборот, очень это любил) изготовлением рисунков к разного рода приглашениям, билетам, поздравительным адресам и т. п. Сходные черты наблюдаются и в творчестве других представителей «русского модерна»: Борисова-Мусатова, Добужинского, Нестерова, Головина, Бенуа, Лансере. Они буквально «набросились» на театральные декорации, книжные иллюстрации, мебель, прикладную скульптуру, игрушку. (Как я выяснил – к своему стыду, совсем недавно – об этом великолепно писала Зинаида Гиппиус в статьях под псевдонимом Антон Крайний). В западном «модерне» то же самое. Однако сравнение с Ренессансом наводит на мысль, что если сходство и есть, то очень условное, поверхностное. Ты, я думаю, совершенно прав, возражая против тривиальных трактовок Ренессанса («профанация сакрального»). Но и «сакрализацией профанного» я бы это искусство не назвал, тем более – «возвышением бытового реализма до уровня религиозных мифов». Этим как раз занимался Караваджо, но ведь ты сам записал его (думаю, правильно) в аутсайдеры и диссиденты. Я полагаю, что ренессансные мастера находились где-то посередине между двумя этими крайностями. На самом деле титаны (и нетитаны) Возрождения имели установку именно на катартику (и, следовательно, на «жречество»), но в Италии (в отличие, скажем, от Англии, где катартическое поле структурировалось вокруг театральной сцены) это самое поле структурировалось в архитектонике интерьера базилики. Эти люди просто не мыслили категорией «картины» или «произведения искусства» – скорее категорией общего аффекта от внутренней архитектоники храма; но это не значит, что они целиком «магичны» или «некатартичны»; просто катарсис вызывается не единством отдельного произведения, а единством совокупного впечатления. Конечно, это еще не «чистое искусство» (гораздо менее «чистое», чем трагедия Шекспира или даже античная трагедия). Живопись стала «чистым художеством» (обрела чистоту Рампы) лишь с того момента, когда стала ориентироваться на абсолютно абстрактную архитектонику музея (в этом отношении Хуан Миро – довольно «типичный представитель» такой ориентации). А вот Серебряный век ориентировался на множество «частных архитектоник», он «внедрялся», «вносил искусство в жизнь», именно, как ты выразился, «сакрализировал профанное» и был нацелен на то, чтобы «всю жизнь сделать красотой». Это магия, которая перерастает в супер-магию в прожектёрстве таких деятелей, как Вяч. Иванов или Скрябин, которые, как написал (по другому, правда, поводу) Борис Парамонов, «впоследствии оказались опасными чудаками». Никаких сходных тенденций я в классическом Ренессансе не вижу.

Вообще я полагаю, что дело вовсе не в «тоталитаризме», «заказе» или поточном методе «художественных школ». Всё это – следствия, а причина – в установке на ту или иную ипостась «родового единства». Если есть ориентация на родовое единство, получается художественная школа большого стиля «ренессансного» типа, если нет – «барочного» (если пользоваться терминологией Вёльфлина). Для Ренессанса такой родовой ипостасью был «человек как таковой по своей природе», для «русского ренессанса» – классовый человек (как это ни прискорбно).

Всегда твой

Матвей

Наум, дорогой, привет!

Книги завтра отправляются в Москву, я вам сообщил все координаты, ваш человек-таки может их трогать с четверга-пятницы. Хорошо?

Мы рассылаем 30 экз. критикам-ебитикам. Ваши 470. Рассылка – из нашей части тиража.

За деньгами мотается Саша, я не рискую. Так что дайте знать.

У меня вышел вслед за Вами роман «Похороны кузнечика». Пошлю на днях. Книги, думаю, вы вот-вот получите, так как почта авиа.

У меня радикулит, хожу, думая о земле.

Всем привет, Ваш НК

Какие-то необычные ощущения: как будто одни ворота проходишь, а там, в конце коридора, вторые, они узкие, не пролезаешь, толкаешься, толкаешь, хоть полголовки просунуть, и чувствуешь, за ними – пустота, ничто, провал, и так хочется высунуться в этот провал, и толкаешься, царапают узкие ворота, и, наконец, проливаешь туда, в черную бездну, за вторые ворота…

– Как хорошо ты мне там натер…

2.3. Ну вот, пришла книжка. Шрифт мелкий, бледный. Ужасно. Обложка так… Картинка красивая, но… В общем, чего-то грустно…

Матвею:

Только что получил книгу. Проверил, все вроде в порядке. Так что я даю им твой телефон, жди звонка. В обмен на тугрики ты должен получить справку-расписку, где будет указано, что сумма уплачена за покупку 500 экз., а также право изъять со склада 470 книг.

Должен сказать, что вскрыл почтовую обертку с волнением. И был немного разочарован. Обложка показалась не такой уж «великолепной», как воображалось. А главное: очень мелкий и бледный шрифт. Вот. Буду рад, если беспристрастно выскажешь свое мнение, когда сам увидишь.

Дорогой Николай!

Только что получил вашу посылку! Ну что вам сказать: тронули вы мое суровое солдатское (оно же бедное еврейское) сердце. Спасибо.

И очень славно подгадали: как раз день рождения на носу – славный подарок!

Моего друга в Москве зовут Матвей. Его телефон: …. Он обо всем предупрежден. Так что можно завершить операцию.

Поздравляю с выходом вашего романа (когда вы только успеваете?!) и жду его с нетерпением.

Еще раз низко кланяюсь Марианне. Саше Покровскому – сердечную благодарность.

От технических замечаний воздержусь, если пожелаете, напишу отдельно.

Всегда ваш

Наум

Ну что ж, книжка пришла, мемуары можно сворачивать. Может от этого грустно? «Исторический» роман заглох. Л в Испании, и вообще, между нами все порвато и ногами растоптато. В Сетевом «ящике» пусто, и «Философ» молчит. Только Р, дорогая моя шалава, осталась. Да верная жена. У нас очередной виток медового месяца…

Матвей, привет!

Книжка пришла, она довольно маленькая. Я так понимаю, что легче всего отправить уже готовые пачки по десять книг.

Сильно огорчен плохим шрифтом. Неужели, гад, пожалел бумагу? Ладно, бог с ним.

Всегда твой

Наум

4.3. От Ф:

Здравствуй, дорогой.

На работе теперь не попишешь, а дома бываю редко.

Была на уроке рисования у очень интересной женщины, один «недостаток» – она занимается Каббалой, тусуется с равом Лайтманом, а я из другой «школы».

Она учит не столько технике, а «видению». И одновременно с рисунками в домашнее задание входит написание стихов.

Я не знаю, где я возьму на все время… На работе тоже навешивают проект за проектом… Ладно, главное – ввязаться в бой, а там видно будет.

А лекция была не очень удачной. Слишком много мне хотелось в нее впихнуть.