Джеймс Купер - Палач, или Аббатство виноградарей

• Название: Палач, или Аббатство виноградарей
• Автор: Джеймс Купер
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2001
• ISBN: 5-86218-247-0

Действие впервые представленного на русском языке романа «Палач, или Аббатство виноградарей», в отличие от большинства куперовских произведений, разворачивается не на Американском континенте, а в самом сердце Европы.

В составе группы путешествующих в первой четверти XVIII века из Швейцарии в Италию — сначала на барке через Женевское озеро, а затем к перевалу Сен-Бернар — оказывается палач одного из швейцарских кантонов — примета, сулящая, согласно местным поверьям, разного рода беды.

Над гладью озера проносится свирепый вихрь, влекущий гибель нескольких пассажиров; следом загадочным образом погибает жених дочери палача, отказавшийся в последний момент от брака с ней; внезапно обнаруживается родство путешествующего инкогнито дожа Неаполя и широко известного итальянского контрабандиста…

Почти все персонажи романа вынуждены в экстремальных обстоятельствах раскрыться в новом свете: одни при всем желании не могут замаскировать свою подлость, корыстолюбие, внутреннюю готовность к предательству, другие проявляют высшее благородство и чистоту человеческих качеств.

---

Рвение путников возросло необычайно. В этом отношении дорога напоминает жизненную стезю, в конце которой странник с запоздалым и скупо вознаграждаемым усердием пытается наверстать упущенное, исправить просчеты юности и облегчить себе конец своего поприща. Скорость продвижения не замедлялась, а, напротив, возрастала, поскольку Пьер Дюмон не сводил глаз с небосклона: с каждой минутой являлись все новые побуждения к тому, чтобы не ослаблять усилий. Усталые животные не слишком охотно повиновались проводнику, а погонщики начинали выражать неудовольствие по поводу неразумной спешки, с какой приходилось пробираться по узкой, неровной и каменистой тропе, где каждый шаг давался с трудом; сумрак же тем временем сгущался все более, а воздух наполнился снегом так внезапно, как если бы снежинки образовались и уплотнились под влиянием какой-то мгновенной химической реакции.

Перемена декораций была столь неожиданной и столь полной, что мулов тотчас остановили — и все путники взирали на миллионы снежинок, падавших им на головы, скорее с восхищенным изумлением, нежели со страхом. Возглас Пьера вывел их из оцепенения и возвратил к действительности. Он стоял на бугорке ярдах в пятидесяти, весь покрытый белым снегом, и отчаянно размахивал руками, призывая путешественников двигаться дальше.

— Именем благословенной Девы Марии поторопите животных! — заклинал Пьер. Он, как и большинство жителей Вале, был католиком, привыкшим вспоминать о своей небесной покровительнице в минуту крайней опасности. — Поторапливайтесь, если вам дороги ваши жизни! Не время озирать горы: они преграждают нам путь; несомненно, они прекрасней и прославленней других (ни один швейцарец никогда всерьез не выразит осуждения и не утратит чувства глубочайшего преклонения перед милой его сердцу природой), но в нашем случае было бы лучше, если вместо гор здесь простиралась бы скромная равнина. Поторопите же мулов, ради Пречистой Девы!

— При виде небольшого снегопада ты выказываешь ненужную и, поскольку от тебя требуется хладнокровие, неразумную тревогу, дружище Пьер, — заметил синьор Гримальди, когда мулы приблизились к проводнику. Говорил он с легкой иронией солдата, закалившего свои нервы близким знакомством с опасностью. — Даже мы, итальянцы, хотя и менее вас, горцев, привычны к морозам, не столь озабочены случившейся переменой, нежели ты, испытанный проводник через перевал Сен-Бернар!

— Укоряйте меня как угодно, синьор, — откликнулся Пьер, продолжая шагать вперед с удвоенным прилежанием, хотя и не сумев полностью скрыть свое недовольство обвинением, он знал, незаслуженным. — Однако спешите, пока не познакомились лучше со страной, по которой путешествуете, — мой слух ваши слова не воспринимает. Дело совсем не пустячное: оно заключается не в том, чтобы надеть на себя второй плащ или позабавиться детской игрой в снежки; нет, тут вопрос жизни или смерти. Вы, синьор генуэзец, поднялись на высоту в половину лиги — в область бурь, где ветры порой свирепствуют так, будто исчадия преисподней стремятся нагнать на себя прохладу, и где самые могучие телом и самые твердые сердцем слишком часто бывают вынуждены признаться в своей слабости.

Из почтения к итальянцу старый проводник, давая ему этот энергичный отпор, обнажил побелевшие локоны и потом, уже умолкнув, продолжал идти с горделивым видом знатока гор, словно нарочито не желая прикрыть от непогоды голову, которая выдержала в горах немалое множество бурь.

— Надень шапку, добрый Пьер, прошу тебя, — произнес генуэзец тоном раскаяния. — Я обнаружил мальчишеское нетерпение, не подобающее моим летам. Ты — лучший судья обстоятельствам, в которых мы оказались, и ты один должен вести нас вперед!

Пьер принял извинения с мужественным достоинством, продолжая тем временем с неослабевающей энергией одолевать крутизну.

Минуты тянулись, нагнетая уныние и тревогу. Снег падал все стремительнее и гуще; появились опасные предвестия того, что вот-вот разыграется вьюга. На той высоте, где теперь находились путники, природные явления, с виду совершенно обыкновенные, становятся вершителями судеб. Недостаток тепла для согревания тела на высоте шести-семи тысяч футов над уровнем моря и на широте сорок шесть градусов даже и при самых благоприятных обстоятельствах причиняет немалые неудобства, однако здесь опасность усугублялась прочими привходящими причинами. Из-за одного только отсутствия солнечных лучей чувствовался пронизывающий холод, а в ночные часы, несмотря на середину лета, наверняка должен был ударить мороз. Если защитные средства оскудевают, непогода, сама по себе не таящая особой угрозы, берет верх над человеческой немощью; если к тому же известно, что стихии буйствуют в горах несравненно сильнее, нежели в низинах, то читателю станут яснее мотивы озабоченности Пьера — яснее, быть может, чем он понимал их сам, хотя теорию ему заменял продолжительный и суровый опыт.

Опасность редко располагает к словоохотливости. Робкие уходят в себя, отдавая едва ли не все свои способности пытке воображением, раздувающим беды и преуменьшающим средства к спасению, тогда как мужественные духом, овладев собой, направляют волю к энергичному действию. Среди спутников Пьера наблюдалась именно такая реакция. Все умолкли, предаваясь раздумьям, — каждый на свой лад. Мужчины, все без исключения, сосредоточенно и упорно подгоняли мулов; Адельгейда побледнела, но сохраняла спокойствие благодаря стойкости характера; Кристина, трепещущая и растерянная, находила утешение только в присутствии Сигизмунда, на которого всецело полагалась; прислужники наследницы Вилладингов, надев головные уборы, следовали за своей госпожой со слепой верой в надстоящих, которая поддерживает людей их звания в минуту бедствия.

Минут за десять пейзаж совершенно переменился. Снег не прилипал к отвесным и подобным железу склонам, однако долины и ущелья сделались белыми, как пик Велан. Пьер по-прежнему продолжал молча и настойчиво идти в гору, словно желая тем самым поддержать проблеск надежды в тех, кто от беспомощности должен был полагаться исключительно на его собранность и на его опыт. Путникам хотелось верить, что снегопад — вполне заурядное явление на вершинах Альп в это время года, свидетельствующее, наряду со многими другими признаками, всего лишь о суровости приближающейся зимы. Сам проводник явно не был расположен тратить время на объяснения — и, поскольку скрытое волнение охватило всех его спутников, у него не стало причин сетовать на их медлительность. Сигизмунд держался рядом с сестрой и Адельгейдой, заботясь о том, чтобы их мулы не отставали; другие мужчины также подгоняли животных, на которых ехали женщины. Так прошло несколько тягостных минут, пока не стемнело окончательно. Небо перестало быть видимым. Глаз наблюдал только бесконечный поток падающих снежинок — и становилось трудно различить даже бастионы скал, замыкавших неровное ущелье, через которое путники продвигались. Хотя скалы находились почти совсем вплотную с тропой, путники нередко на них натыкались. Порой путешественники пересекали каменистые пустоши, на которых нельзя было найти ни малейшего признака растительности. Следы вьючных животных, шедших впереди, постепенно терялись, но поток, изливавшийся из ледника, близ которого шел путь, ощущался временами всеми, когда приходилось его преодолевать. Пьер, все еще уверенный, что придерживается нужного направления, один знал о ненадежности этого ориентира: когда путники приблизились к вершине, поток уменьшился и ослабел, разделившись на двадцать небольших ручейков, истекавших из огромных пластов снега, накрывавших собой горные пики.

Ветра, однако, никакого не было. Проводник, не чувствуя в воздухе предвестий перемены, рискнул наконец подбодрить спутников и выразил надежду на то, что они сумеют достичь монастыря, избежав серьезного бедствия. Не успел он договорить, как снежинки, словно в насмешку, начали кружиться в воздухе, и сквозь ущелье пронесся порыв ветра, едва не сорвавший с путников плащи и накидки. Несмотря на всю стойкость духа и долгий опыт, мужественный Пьер не удержался от возгласа отчаяния; он тотчас же остановился как человек, который не в силах больше скрывать ужас, копившийся в нем на протяжении последнего, невыносимо долгого часа. Сигизмунд, как и большинство мужчин, спешился немного раньше, надеясь согреться тем, что разминал ноги. Юноша не раз перебирался через горы и, едва заслышав возглас Пьера, немедля бросился к нему.

— Далеко ли еще до монастыря? — поспешно спросил он.

— Расстояние больше лиги; тропа крутая и каменистая, месье капитан, — отозвался несчастный Пьер тоном, который был красноречивее любых слов.

— Сейчас не время для колебаний. Помни, что ты ведешь не партию торговцев с грузами; среди нас — те, кто непривычен к непогоде и хрупок здоровьем. На какое расстояние мы отошли от той деревушки?