Валентина Чемберджи - В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер

• Название: В доме музыка жила. Дмитрий Шостакович, Сергей Прокофьев, Святослав Рихтер
• Автор: Валентина Чемберджи
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-103305-7

Книга филолога и переводчицы Валентины Чемберджи, дочери композиторов Николая Чемберджи и Зары Левиной, представляет собой рассказы о музыкантах, среди которых она выросла и провела большую часть своей жизни.

Жанр рукописи – не мемуары, а скорее наброски к портретам музыкальных деятелей в драматическом контексте истории нашей страны.

На ее страницах появляются не только величайшие композиторы, исполнители и музыкальные критики – от Шостаковича, Прокофьева и Рихтера, но и незаслуженно обреченные на забвение достойные восхищения люди.

Много внимания автор уделяет описанию эпохи, в которую они жили и творили. Часть книги занимают рассказы о родителях автора. Приведены насыщенные событиями начала XX века страницы дневниковых записей и писем Зары Левиной.

---

Каждое воскресенье папа водил меня в Большой театр на оперу или балет. Я переслушала все шедшие тогда на сцене Большого театра оперы-сказки Римского-Корсакова. Они шли днем, специально для детей. Видимо, очень важно вовремя увидеть все, предназначенное единственно для восхищения, и тем спастись от не всегда нужных рефлексий, возникающих на месте отсутствия непосредственного воздействия.

Помню еще и то огромное впечатление, которое произвела на меня сама сцена Большого театра. В антракте папа, личность там известная, попросил, чтобы мне разрешили вместе с ним пройти на сцену. Очутившись на ней, я просто не могла поверить, что сцена – это такая громадина, высоченная и широченная, – целая площадь. Это чувство потрясения и врезавшийся в подкорку характерный театральный запах декораций, кулис, бутафории навсегда остались в памяти. И гордый папа, державший меня за руку. Гордый тем, какое чувство я испытала благодаря ему. На эту сцену десятки лет спустя я запросто попала благодаря Саше, который играл на ней Скрябина на вечере памяти Пастернака, избегала ее вдоль и поперек в поисках каких-то нужных для представления причиндалов. Но это были уже совсем другие времена и нравы.

Вместе с папой ходили и в драматические театры. Вместе посмотрели раз десять «Город мастеров» Тамары Габбе – обожали этот спектакль, все в нем было в меру: зло – горбун в черном, страшно загримированный – и победа добра. С этим жила, а в жизни больше видела победу зла. Увы.

Очень хорошо помню (вплоть до платья, в которое была одета, – благо, их было раз-два и обчелся), как мы с папой смотрели «Обыкновенный концерт» в театре Образцова. Этот замечательный спектакль Образцова в самом начале назывался именно «Обыкновенный концерт», и в этом и была вся соль. Как же мы с папой хохотали в тот вечер, до слёз, до боли в скулах. Однако в «инстанциях» сочли такое название неуважительным к простому советскому концерту и рекомендовали Образцову переименовать его в «Необыкновенный». Папа настолько огорчался от этого переименования, что даже не искал ему никакого оправдания. Как бы мне хотелось, чтобы из этих по существу небогатых воспоминаний сложился хоть сколько-нибудь внятный образ папы.

Приложение

Большой друг нашей семьи и мой лично – Эсфирь Михайловна Рачевская, человек редкой душевной чистоты – написала безыскусные, трогательные воспоминания о своей дружбе с папой и мамой. Она подружилась с папой особенно тесно за два года до его кончины, и мне хотелось бы привести некоторые отрывки из ее воспоминаний, которыми она заполнила половину общей тетради в красной клеенчатой обложке, хранящейся у нас дома.

Инженер по образованию, Эсфирь Михайловна в определенный период своей жизни сопровождала в ссылку нашего генерального конструктора Сергея Королева, с которым очень подружилась, как и со всей его семьей. Ее главной чертой была доброта. Когда она скончалась, я ощутила, что потеряла последнего близкого человека, который печалился и радовался печалями и радостями моей семьи. Жить стало холоднее, ушел человек, любивший моих родителей, меня и моих детей. Никто ее не заменил. И после концертов, которые Саша давал с семилетнего возраста, его не ждал «лимонник».

«<…> В июле месяце 1946 года я по путевке приехала в подмосковный санаторий на станции Подлипки.

По приезде в санаторий меня поместили в трехместную комнату на первом этаже. Рано утром я услышала крик одной из отдыхающих в нашей комнате: “Держите вора!” Я открыла глаза и увидела молодого, высокого, рыжего человека, собиравшего наши вещи, сколько можно было удержать в руках. Услышав крик, он выпрыгнул в окно и исчез.

Осведомленная об этом происшествии, дирекция явилась к нам в комнату. Узнав приметы вора, директор сказал: “Это тот самый вор, который ограбил вчера композитора Чемберджи. Он влез к нему в комнату и на глазах у композитора снял со стула его пиджак и удрал”.

Директор сказал: “Эти два случая впервые произошли в нашем санатории. Надо немедленно сообщить об этом в милицию, чтобы они начали поиски этого вора”.

Таким образом я узнала, что Николай Карпович находится в этом санатории. Николай Карпович Чемберджи и его жена Зара Александровна Левина жили в доме композиторов на Третьей Миусской с 1938 года, где жили и мои родственники – семья Григория Семеновича Гамбурга. Григорий Семенович Гамбург был отличным музыкантом-альтистом, композитором и дирижером Оркестра кинематографии, профессором Института имени Гнесиных. Он был образованным человеком, наделенным острым умом и своеобразным юмором. Эти качества Григория Семеновича привлекали Николая Карповича и Зару Александровну, поэтому они часто бывали в семье Гамбурга, где я с ними познакомилась.

<…> На следующий день после того как нас обокрали, я встретилась с Николаем Карповичем. Он обрадовался встрече со мной, так как нуждался в общении с людьми, знавшими его раньше.

Прошло шесть лет со времени нашего знакомства. Я с трудом узнала Николая Карповича. Он плохо ходил, рука несколько повисла, речь была нечеткая, он часто заикался. Николай Карпович заметил мое смятение и сказал: “Вот такое несчастье меня постигло – инсульт. Зара поместила меня в этот санаторий для того, чтобы я дышал свежим воздухом и был под наблюдением врачей”. Я ответила: “Болезнь ваша в общем прошла, теперь постепенно будете поправляться, и все у вас пройдет бесследно”. Он добродушно улыбнулся. На следующий день приехала Зара Левина, она меня сразу узнала и очень обрадовалась, что и я нахожусь в этом санатории. Она отвела меня в сторонку и сказала, что ездит в санаторий предупреждать дежурную сестру, чтобы та не называла Николаю Карповичу его настоящее давление, которое у него всегда очень высокое. Он должен быть уверен, что выздоравливает, это надо ему всячески внушать.

Обязанность предупреждать дежурных сестер, чтобы они не говорили Николаю Карповичу правду о его настоящем кровяном давлении, я взяла на себя. Кроме того, я обещала в свободное от процедур время находиться с Николаем Карповичем. Я честно выполняла свои обещания, позднее обязательства перешли в потребность, так как общаться с Николаем Карповичем было очень интересно. Он был разносторонне образован, много знал.

Однажды в санатории показывали какой-то интересный фильм. Николай Карпович почувствовал, что мне хотелось посмотреть этот фильм, и заявил, что тоже пойдет в кинематограф. Мы пошли. Я усадила Николая Карповича у открытого окна, чтобы ему легче дышалось. Только начался фильм, как показ его прервали. На сцену вышел человек и сказал: “Чемберджи, Рачевская, назвал еще две фамилии девушек, которые жили со мной, – на выход!” Он повторил это два раза. Мы вышли и увидели легковую машину. К нам подошел милиционер и сказал: “Садитесь”. На наши вопросы: куда? зачем? – он ответил: “Там узнаете”. Я настаивала на том, чтобы Николай Карпович не ехал: больной человек, не надо его тревожить. Милиционер ответил, что мы едем в Клязьму, это рядом. “Вас задержат ненадолго, обратно довезут на этой же машине до санатория”. Мы недоумевали, но поехали.

Привезли нас в милицию, провели в большую комнату и ввели мальчика лет 12–14, цыгана со жгучими черными заплаканными глазами и черными кудрями, а за ним ворвались человек двадцать цыганок и цыган. Они шумели, жестикулировали, бросали на нас злобные взгляды. На нас напал столбняк. Мы не понимали, что происходит, при чем здесь мы. Тогда милиционер, обращаясь к нам, спросил: “Узнаете?” Мы хором спросили: “Кого?” “Вора, который обокрал вас”, – ответил он. “Мы же давали приметы вора, – сказали мы, – высокий, худой, рыжий молодой человек, при чем тут этот мальчик – цыган?” Тогда милиционер освободил мальчика. Цыгане теперь улыбались нам дружелюбно, они увели с собой мальчика, милиционер извинился перед нами за недоразумение и довез нас на машине до санатория. Мы попросили милиционера, чтобы нас больше не водили на опознание, пусть уж лучше вещи пропадут. Но милиционер ответил: “Таков порядок. Вора надо найти”.

На следующий день приехала Зара Александровна, она долго смеялась своим заразительным смехом. Вместе с тем она опасалась, как отразится наше путешествие в милицию на здоровье Николая Карповича. Все обошлось благополучно.

Николай Карпович и я обычно сидели на открытой террасе, примыкавшей к его комнате. Николай Карпович вспоминал свои детские и юношеские годы, которые он провел в Крыму, в Ялте, в семье своего дяди, известного композитора Александра Афанасьевича Спендиарова. Он с благодарностью вспоминал, как тепло относилась к нему вся семья Спендиаровых. Матери своей он не помнил. Она умерла молодой от чахотки. Валентина Афанасьевна была талантливой художницей, некоторые ее произведение сохранились у Николая Карповича до сих пор. Рассказывал, как он любил море, как его тянет к морю, голубому небу, солнцу. Судьба свела его с Зарой – она так же, как и он, тосковала по Крыму, по морю. Он говорил, что Зара – самый дорогой и любимейший его друг, она поддерживает его в самых трудных жизненных ситуациях. Обладает даром понимать людей, Зара – талантливый музыкант и композитор, и что это очень важно, когда близкий человек понимает твою творческую деятельность. Он нуждался в ее поддержке, так как считал, что Зара сильнее его духом. Говорил о дочке Валечке, которую любил безгранично. Зара и Валечка, эти два существа, ради которых он хотел жить и творить.