Сергей Е. ДИНОВ - Невольница. Книга вторая

• Название: Невольница. Книга вторая
• Автор: Сергей Е. ДИНОВ
• Жанр: Историческая проза

Книга вторая – «Невольница» – является символическим продолжением книги первой – «Маскарон». Роман-мистификация, авторский вымысел… на основе реальных фактов и событий, имевших место в Одессе XIX века, в вольном пересказе рукописи неизвестного автора «Список Одисса». Мистика и реальность Одессы времен порто-франко, когда процветал город, каперство, торговля пшеницей и… людьми.

---

Ныряльщик в ужасе разжал пальцы, выпустил углы мешка, судорожно задрыгал лапками, как лягушонок, выдохнул от ужаса пузыри воздуха и, опережая их, устремился вверх, к темно-зеркальной, ломающейся от волн поверхности моря к черному днищу фелюги, что безвольно покачивалась на волнах, как туша мертвого кита.

Паренек вынырнул, зацепился обеими руками за борт, отплевался от соленой воды и заблажил от дикого ужаса. Могучий, невозмутимый грек, хозяин судна легко втащил юнца за шиворот обратно на палубу, отвесил подзатыльник и взмахнул платком в сторону османской кочермы, отвечая заодно и на беспокойный, требовательный сигнал с «торговца» под кровавым флагом. Рулевой положил фелюгу в нужный галс. Ветер заполнил поникший парус.

Мокрый турок визгливо прокричал что-то по-турецки хозяину фелюги, тыча пальцем в волны под бушпритом. Грек мрачно отмахнулся, в ответ яростно прорычал смачное восточное ругательство. Турок сник и благоразумно удалился на корму.

Второй, выпавший за борт мешок, продолжал конвульсивно дергаться, стремительно погружался в чернильную пучину моря. Мокрая, плотная мешковина растопыривалась в стороны, обозначала руки и ноги, тонущего, зашитого в мешок человека. К поверхности моря просачивались сквозь плотное грубое полотно, устремлялись к поверхности моря последние гроздья пузырьков воздуха, словно разодранная в клочья человеческая душа покидала бренное тело.

Агния и Агнесса

Осеннее, лиственное разноцветие укрывало аллеи Николаевского12 бульвара плотным великолепным ковром. На одной из парковых скамеек отдыхал пожилой, болезненный господин, профессор Введенский с седенькой бородкой, в старомодном сюртуке отставного служащего. Опершись о бронзовый набалдашник трости обеими руками, он задумчиво и мечтательно созерцал спокойный горизонт стального моря, где таяли в голубоватой дымке паруса уходящего торгового судна под кровавым турецким флагом.

Профессор любил побродить, посидеть в одиночестве на краю городского плато, откуда открывался великолепный вид на гавань с кораблями и море. На этом месте еще в середине XVIII века возвышалась турецкая крепость Ени-Дунья13. Ныне бульвар, если сидеть спиной к городу, слева венчал Воронцовский дворец, справа – площадь с памятником14 Дюку де Ришелье в обрамлении великолепных зданий и дальше Думская площадь.

Образованный, умудренный жизненным опытом Введенский любил в минуты безмятежного отдыха негромко, чтоб не сочли за сумасшедшего, побеседовать с самим собой пред духом почившего товарища, побрюзжать по-стариковски, проговорить свои будущие возможные мемуары:

– Жизнь – чудесный дар, господа… Она прекрасна всеми своими причудливыми, трагическими переплетениями человеческих судеб. Но вы бы ужаснулись, дорогой мой друг, Афанасий Ильич, если б узнали, как эти несколько лет, без вашего участия, сомкнулись в кольцо невероятных событий.

За спиной послышался звонкий детский смех, нервный шепот и девичье хихиканье. Введенский примолк, обернулся, осмотрелся по сторонам. Аллея бульвара оставались безлюдной. Профессор горестно вздохнул, понимая, что его старческие воспоминания о событиях давно минувших дней, сопровождались слуховыми галлюцинациями…

Казалось, совсем недавно, какой-нибудь десяток лет назад, по аллейке Нового бульвара бежали две хорошенькие, бойкие нарядные девочки, одна на год – на два постарше другой. Младшая, Агния, резвая и верткая, хулиганистая и своенравная, присела на корточки, распуская колокольчик пышного, светлого платьица, собрала букетик осенних листьев и спрятала в нем свое премилое пунцовое от бега личико. Старшая, Агнесса, более сдержанная, благовоспитанная, в белом платье гимназического покроя, остановилась, перевела дух и зашагала дальше медленно, с прямой осанкой, достойной будущей леди. Она бережно несла на руках, прижимая к животу, будто грудного ребенка, тряпичную куклу – игрушку младшей сестры.

– Агния! Агнесса! Баа-рыыыш-ниии! Извольте вернуться!

Чопорная, худосочная дама, в чалме седых волос, в темных одеждах провинциалки – мужиковатая гувернантка безнадежно отстала от своих резвых подопечных, раздраженно звонила издалека в колокольчик, призывала непослушных воспитанниц вернуться обратно.

Старшая сестра обернулась на перезвон.

Младшая, используя момент, метнулась в кустики, спряталась за известняковой тумбой с вазоном.

Старшая с беспокойством оглянулась по сторонам, потеряв из вида сестру, но в последний момент заметила конец голубой, развязавшейся поясной ленты, змейкой ускользнувшей за тумбу. Старшая сестрица строго нахмурилась, обошла тумбу с другой стороны, осторожно заглянула за угол, увидела сидящую на корточках непослушную сестренку.

Малышка Агния увлеченно карябала, выводила острым камешком каракули на податливом известняке тумбы. Агнесса высунула из-за вазона тряпичную куклу с пуговками глаз и проговорила за нее, утрируя голос под кукольного персонажа, как бы предлагая закончить игру в прятки:

– Туки-луки, Агня. Мы с Агнешкой тебя нашли! Домой! Пора домой!

С бульвара продолжал нервно трезвонить колокольчик гувернантки.

Младшая сестренка капризно нахмурилась, выходить из укрытия не собиралась. Она докарябала на тумбе забавное лохматое солнышко, в серединке дорисовала переплетенные буквы «Р» и двойное «АА», затем с большим неудовольствием, свойственным подрастающей личности заявила:

– Мы не телёнки!.. Пускай звенит себе, корова.

– Фу! Как грубо, Агня! Как не культурно! – возмутилась старшая Агнесса. – Во-первых, не телёнки, а телята. Во-вторых… – назидательно проговорила старшая сестра и примолкла.

Ниже бульвара по склону, продрались сквозь кусты Греческого парка и принялись гуськом сползать, спускаться к морю трое бродяг в грязных одеждах. Тощий оборвыш приостановился, оглянулся на звонкий девичий голосок, прохаркал нездоровым смехом, прохрипел товарищам:

– Губан, ай, Губан! Глянь, каки аппетитныя барыньки-то там наверху, а? Чистянькия! Румяненькия! Так ба и скушал зараз! Хам-хам! Пряма сахарок… Хрум-хрум-хрум!

Косолапый низкорослый крепыш, по кличке Губан, в грязном, поношенном сюртуке слуги, оглянулся, ужасая своей желтой, морщинистой, уродливой личиной, бельмастым левым глазом, родимым пятном во всю щеку и оттопыренной слюнявой губой, от которой, видать, и получил свою кличку. При виде белоснежных одеяний девочек, на фоне глубокой солнечной тени, Губан ощерился в жуткой улыбке однозубого рта и просипел, пропитым, простуженным голосом:

– Свежааатинка!

Двое грязных сотоварищей ответили харкающим, хриплым смехом пропойц. Забавы ради, ужасный Губан раскинул обрывок рыбацкой сети, что волок за собой. Тощий подхватил другой конец сети, распуская его в короткий невод. Оба шутника поползли обратно, вверх по крутому склону к девочкам, как бы намереваясь их поймать. Старшая Агнесса, хоть и не расслышала слов ужасных босяков, нервно схватила младшую сестру за руку, попыталась вытащить ее из-за тумбы обратно на солнечную аллею бульвара. Но младшая Агния из вредности упиралась, капризничала, мотала головкой, отказываясь подчиняться. Старшая сестра попыталась напугать ее страшным шепотом:

– Это же бандиты! Бежим скорей!

Малышка Агния совершенно не испугалась ужасных перекошенных рож шутников, крадущихся на карачках по склону, потрясающих обрывком сети. Наоборот, резвая и бесстрашная до глупости, девочка восприняла это как безобидную игру, предложенную взрослыми, и заверещала весело:

– Рыба-рыба-рыбаки! И мы – улов! А ну-ка, попробуйте, поймайте! Туки-луки!

Младшая отползла на корточках, спряталась за угол тумбы с вазоном.

– Глупая девчонка! – возмутилась Агнесса. – У них пиратские рожи! Бежим скорее!

– Эт-то головорррезы капитана Флинта! – задорно и весело закричала безрассудная малышка Агния и запела тоненьким, высоким голосочком:

– Ё-хо-хо! На сундук с мертвецом и бутылка рома!

Хриплым кашлем-смехом ответили им ужасные оборванцы, подобрались по крутому склону совсем близко к девочкам. Бельмастый Губан решил не тянуть с шуткой и бросил конец сети в сторону старшей Агнессы, та увернулась. Младшая Агния смело подхватила сухую ветку, защищая сестру, размашисто хлестнула Губана по грязной руке, протянутой в ее сторону. Но когда шутник зацепился черными ногтями за подол нарядного платья девочки и потянул к себе, Агния смело и жестко ударила Губана веткой по лицу. Тот хрипнул от боли, грязно выругался, приложил пятерню к бельмастому глазу. Сквозь коряги его пальцев по небритой щеке медленно поползли щупальца черной крови. Губан взвыл от гнева и боли. Агнесса в этот момент с силой выдернула младшую сестру за руку обратно на солнечный бульвар.

Малышка Агния спряталась за спину сестры. Агнесса заметила на скамейке немолодого, подтянутого мужчину, будущего профессора Введенского, еще без бороды, с бледными, припухлыми щеками. Он пристально наблюдал за выскочившими на бульвар девочками, одев на нос пенсне, для лучшего зрения. Услышал звериный вой из-за кустов, поспешил подняться и бросился на помощь перепуганным детям.