Игорь Соловьев - Последние рыцари. Фантастическая сага «Миллениум». Книга 1. Том 2

• Название: Последние рыцари. Фантастическая сага «Миллениум». Книга 1. Том 2
• Автор: Игорь Соловьев
• Жанр: Русское фэнтези

В начале 22 века произошел космический катаклизм, поменявший законы мироздания, и то, что раньше считалось магией, стало реальностью. За прошедшую с тех пор тысячу лет мир изменился до неузнаваемости. В центре событий – группа юных выпускников магического университета, для которых магический мир – обыденность, как для нас – электричество. Не обыденно для них другое – неожиданно для себя они попали в средоточие долгой и сложной интриги Великих Магов, длящейся не одно столетие.

---

Ему не дала договорить хозяйка, притащившая к столу профессора Беркли. Тот выглядел слегка сконфуженным и потерянным. – Профессор Беркли, – учтиво кивнул Трэвис, – будем рады, если вы почтите нас присутствием. – Я… да, весьма польщен, – профессор аккуратно приземлился, стараясь занимать поменьше места. – О, совсем недавние выпускники, а теперь – юные герои, – Беркли улыбнулся Элли и Антуану, – рад сидеть за одним столом.

Хозяйка салона спросила Трэвиса: – А все же, Саймон, хоть вы уже давно не министр просвещения, как вы оцениваете состояние образования в Королевстве? Хорошо оно или плохо? – А с чьей стороны хорошо или плохо? – вновь пожал плечами Трэвис. – О, Саймон, вы все так же прибегаете к приемам черной полемики, как тогда, на моих курсах… – ностальгически вздохнул Беркли. – Почему же черной? – удивился Трэвис, – все действительно зависит от того, с чьей точки зрения мы смотрим.

– Ну а вы как считаете, что отличает по-настоящему умного и образованного человека? – спросила графиня. – Чем больше человек знает, причем точных фактов, тем он умнее. Профессионал, в отличие от дилетанта, не будет рассуждать на общие темы, не обладая знаниями и фактами – только смех выйдет. – Много ли толку в фактах, если они не объединены целостным рассуждением и общей сетью координат? Без внутренней системы нагромождение фактов так и останется простым нагромождением фактов, описанием, а не пониманием проблемы, – возразил ему Беркли. Трэвис ответил все с той же невозмутимостью: – А кто определяет, что и как брать? Для одного будут одни координаты, для другого другие… – Ну, точек зрения, конечно, может быть много, вот только истина – одна, – заметил Беркли. – А что такое истина? Для кого истина? И потом, сегодня она одна, завтра – другая. Все меняется, нет ничего постоянного. – Вы говорите о правде, – шутливо погрозил ему пальцем Беркли, – но истина – совсем иная вещь. Она, собственно, изначально постулируется как безусловная и абсолютная истина, потому она и обладает неизменностью, независимостью от времени… – Но это все со слов философов. А они друг другу противоречат. У Комптона истина одна, Обрихт говорит, что она совсем другая. Лоницетти говорит, что они оба неправы, а истину определил он. Нет, нам, смертным, просто не дано ей обладать, мы можем только предполагать, опять же, со своих точек зрения – и как кому выгодно.

– Помилуйте, Саймон, вы просто пытаетесь выдать наличие множественности как имплицитную релятивность, тогда как это явления… – Ох, профессор, я знаю, что спорить с философом на его поле – дело гиблое. Так же как спорить с политиком о политике. – Отчего бы не поспорить? – поднял брови Беркли, – кажется, уж эта тема будет куда поинтереснее для наших юных собеседников, чем все эти отвлеченности. – Воля ваша, но дилетант может спорить с дилетантом, профессионал с профессионалом, но никак не дилетант с профессионалом.

– Но ведь вы со мной спорили, – хихикнул старик. – Потому и прекратил, – Трэвис изящно развел руками. – Да ладно, пусть они… спросят что-нибудь, – неожиданно вмешался Лаферье, – ты всегда что-нибудь такое интересное выскажешь… – Ну хорошо, хорошо. В конце концов, я же в клубе, – сдался Трэвис. – Тогда можно я? – спросил Антуан, и дождавшись кивка, спросил: – Вот взять случай с Тревиньоном. Он, конечно, негодяй и мерзавец… – Опять же, это с вашей стороны, – Трэвис вновь начал излюбленный мотив, что уже начало подбешивать Элли, – а, например, с его стороны он вполне ловкий и успешный человек.

– Был ловкий, да весь вышел, – вдруг как-то импульсивно и нервно высказалась Иллария. – Да, совершенно верно – все меняется, – кивнул Трэвис. – А как же мораль? С точки зрения морали есть поступки однозначно мерзкие, – Элли не выдержала и высказалась прямо. – А кто, опять же, эту мораль определяет? Тот, кому это выгодно, а так вы мне не назовете примера, когда бы действие было однозначным. – Что насчет человеческих жертвоприношений? – мрачно спросила Элли. – Опять же, с чьей стороны посмотреть. Для родственников и самой жертвы это, конечно, плохо, а вот для того, кто приносит жертву и что-то получает, это выгодно. Поймите, я сейчас не говорю, хорошо это, или плохо, я просто констатирую факт… – Но без точек зрения, вообще, в принципе – есть же совершенно четкие правила… – Это для тех, кто придерживается нашей культуры. А у другого народа другая вера. Что одни считают подлостью, то для других – доблесть.

– Но есть ведь разница, если помочь бедняку и если отобрать у него последнее? – Опять же, зависит от бедняка. Один, может, будет работать и построит новый дом взамен отобранного, а тот, кому ты что-то подаришь, на радостях напьется до смерти. Вот видите? Все зависит от точки зрения. – И, по-вашему, нет ничего твердого и определенного, того, что хорошо и плохо, вне зависимости от… – Конечно. Все эти оценки – это просто личное отношение, субъективное. Я же привык быть объективным. Землетрясение само по себе – хорошо или плохо? Ответ – оно просто есть, а плохо может быть для тех, кто под него попал. А хорошо – олигарху, который получит подряд на восстановление города. – Значит, нет никакого смысла быть честным, поступать по совести? – Элли неудержимо мрачнела. – Так и совесть у каждого своя. Одному она диктует, что вообще нельзя сопротивляться врагам, как тем же последователям Луки Федотова, другому – что ради цели можно и людей сжечь на площади.

– Но ведь были даже в политике примеры, когда люди поступали не ради выгоды, а по велению чести, – воскликнул Антуан, – вот тот же принц Обри, когда взяли в заложники его жену, пришел к диктатору один, без оружия… – …На чем и заработал себе политический капитал. Умеренный риск в обмен на популярность – все вполне взвешенно и рационально. – Но его могли убить! – И получить войну? Навряд ли Хайменгер именно этого добивался. Он был политиком, умным и осторожным, а не каким-нибудь простым головорезом, что ни говори. – Ну, голов-то он поотрезал изрядно, – вставил Беркли. – Возможно, но значение имеет только то, принесло ли ему это в итоге выигрыш или проигрыш. – Итог его тоже был печален, насколько я помню. Как сейчас – та встреча с Грандмейстером, в него как молния ударила, так и нет диктатора. Кучка пепла, да и только! Вот была потеха… – Беркли затрясся от хохота, утирая слезы. – И очень глупо, кстати, – недовольно возразил Трэвис, – убрали одного диктатора, а получили десять. И сколько потом разбирались? – Но нельзя же было терпеть такое кровопролитие? – вновь не выдержала Элли. – Кто поумнее, мог и уехать, – равнодушно пожал плечами Трэвис. – Ну хорошо. А вот пример с восстановлением и защитой Королевства? Лангстон и Шарль Пикар – сражались и гибли, жертвуя собой ради победы… – Но что толку было в их победах? Побеждает ведь не тот, кто выиграл все битвы, а тот, кто сумел получить стратегическое преимущество. Я иногда думаю, что можно было бы составить учебник политики наподобие шахмат.

– С каких же пор политика относится к точным наукам? – удивился Беркли. – В ней всегда есть точная парабола соблюдения силы. Нет, она, конечно, бывает разной – жесткой, мягкой, прямой, опосредованной. Но цель, как и в шахматах, всегда одна – определить центры силы и центры влияния – а это не одно и то же! – и рассчитать их возможные ходы. Вообще же, вся наука о политике – это наука о движении фигур, ведь на одной клетке ферзь всесилен, на другой – почти что бесполезен. В начале партии король – слаб и уязвим, зато в эндшпиле – сильная и незаменимая фигура.

– Вы не на Грандмейстера ли своим ферзем намекаете? – удивился Беркли. – Я говорил в общем, но и это так. Судите сами – Великий маг. Вроде как ферзь среди волшебников, да еще и с громким титулом Хранителя. А что он реально может? Встать один против всех, против полиции, армии и Ордена? Все равно раздавят. Реальные рычаги? Так у системы их больше. Вот мы и получаем классическую ситуацию ферзя, блокированного слабыми фигурами и пешками. Ему ни продвинуть закон, ни убрать кого бы то ни было… – Ох, не стал бы я на вашем месте недооценивать старого плута, – прищурился Беркли, – я-то его неплохо знаю, у него голова стоит всего Сената да еще половины Академии впридачу.

– Ну, как ученый он быть может и гений… Но в политике такой авторитет мало что значит. Нет, если вдруг ни с того ни с сего начнется война, его влияние резко возрастет. Но в том и дело, что система никакой войны не допустит – международные отношения прочны, а демократии не воюют, как известно. А если и воюют, то всегда побеждают. Иллария вдруг снова издала реплику: – Все-таки, нравится это кому-то или нет, но мистер Трэвис уже вошел в историю, как настоящий политик! И, кстати, пример тому, что не обязательно быть великим магом, чтобы… Вот он, без всякой магии, обладает большей силой, чем… – Ну бросьте, бросьте, Иллария, – Трэвис как-то опасливо поморщился, – сменим тему, прошу вас.