Ирина Витковская - Три книги про любовь. Повести и рассказы.

• Название: Три книги про любовь. Повести и рассказы.
• Автор: Ирина Витковская
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 9785969116665

В книгу вошли новые произведения автора: две подборки рассказов, повесть "Я, папа и все остальные", а также повесть "Всё о Мишель", ранее опубликованная в книге "Один рыжий, один зелёный" (лауреат премии "Писатель XXI века" за 2016 год и международной литературной премии им. Хемингуэя, Торонто, 2016). Что самое дорогое для нынешнего читателя в нашем сложном и суетном мире? Пожалуй – простое, тёплое слово, идущее от сердца. Такова проза Ирины Витковской, полная лиризма и проникновенности, радости и печали, достоверности и бесконечной любви автора к своим героям. Она пишет о недавнем прошлом и увлекательных поездках по Европе в наши дни, о соседях и случайных встречах, о себе, о времени. О жизни. И мы верим ей.

---

Ирина Витковская Три книги про любовь

Информация от издательства

Художественное электронное издание

Витковская И. В.

Три книги про любовь: Повести и рассказы. – М.: Время, 2017. – (Серия «“Время” читать!»).

ISBN 978-5-9691-1666-5

В книгу вошли новые произведения автора: две подборки рассказов, повесть «Я, папа и все остальные», а также повесть «Всё о Мишель», ранее опубликованная в книге «Один рыжий, один зелёный» (лауреат премии «Писатель XXI века» за 2016 год и международной литературной премии им. Хемингуэя, Торонто, 2016). Что самое дорогое для нынешнего читателя в нашем сложном и суетном мире? Пожалуй – простое, тёплое слово, идущее от сердца. Такова проза Ирины Витковской, полная лиризма и проникновенности, радости и печали, достоверности и бесконечной любви автора к своим героям. Она пишет о недавнем прошлом и увлекательных поездках по Европе в наши дни, о соседях и случайных встречах, о себе, о времени. О жизни. И мы верим ей.

© Ирина Витковская, 2017

© Александра Николаенко, рисунки, 2017

© Валерий Калныньш, макет и оформление, 2017

© «Время», 2017

Мы, как они есть. Короткие истории

* * *

Это всё – о нас. Невыдуманное. Из глубокого прошлого и из сегодняшнего дня. Увиденное. Услышанное. От друзей, сослуживцев и просто знакомых. Случайных попутчиков в поезде. Родственников, дальних и близких. Тех, с кем порой случайно сводила судьба, чтобы подарить историю и разлучить навсегда.

Поэтому они, эти истории, такие разные – смешные, грустные, горькие и поучительные. Чтобы сохранить авторскую интонацию и особенности характера рассказчика, я порой веду повествование от первого лица. И окружаю себя пёстрой компанией, и слышу голоса и даже смех многих из них, кого уже и на свете-то нет…

Про вкус

Когда деду стукнуло восемьдесят, он сильно сдал, конечно. Сядет – и сидит, бывало, на парадке[1], смотрит в одну точку. О чём думает, думает ли вообще? Он и всю жизнь-то немногословный был, а в теперь и совсем замолчал.

Многое забыл. Забыл, как шить (это он-то, профессиональный скорняк-шапочник). То есть ногой работал, строчку вёл уверенно, ровно, как в молодости, а вот что к чему пристрочить – увы…

– Совсем глупой стал, – вздыхала бабуля, – ни латку поставить, ни прореху зачинить…

Сама она ещё бодрая была, целый день по дому шустрым веником сновала, не могла себе позволить сиднем сидеть… Бежит из комнаты в кухню, а там в самой середине дед стоит – застыл в онемении. Она его раз – быстро и ловко вбок, к столу подвинет – и дальше побежала. Потом назад несётся, уже на стол что-то поставить надо: деда швырк – и к печке. И так целый день туда-сюда мужа своего по кухне передвигает. Ну ругнётся иной раз, как без этого?

Тётка Маруся, дочка их, наоборот, большое терпение проявляла. Ходила за ним, подсказывала, что делать надо. Вот проснётся утром дед, сядет на кровати – и застыл. А она ему – р-р-раз! – штаны подаёт. Дед штаны надел, опять застыл. А она ему раз – рубаху. Потом – мыло, станок бритвенный. А если не подать, весь день на кровати так и просидит. Не сообразит, что дальше делать надо. И так она потихоньку-полегоньку двигала его, жить заставляла.

Толкала в магазин ходить за хлебом, в соседний дом. Ходил. Ни разу не заблудился. Рефлекс. Надо было только дать сумку клеёнчатую в руку, в другую высыпать мелочь – ровно только! – и, глядишь, дед ожил, потрюхал в хлебный. А там: вошёл – и сразу к полкам. Вилкой двузубой, бечёвкой к гвоздю привязанной, буханку наколол и в сумку – шварк! На кассе шестнадцать копеек в тарелочку высыпал… Теперь назад.

Как-то раз она решила усложнить задачу. Одежду положила на кровать, строго сказала: пап, хлеба надо! Одевайся!

И ушла в кухню рыбу дожаривать.

Дед так долго копался, что тётка подумала – опять спать лёг, не выйдет уже. Нет, вышел. Крас-са-вец! Рубаха, носки, как положено, но… На синие брюки сверху серые трусы надел и стоит – взглядом спрашивает – хорошо ли? Можно так идти?

Маруся смех едва сдержала и говорит:

– Пап, нет, так нельзя. Ты что удумал? Куда ты на улицу в таком виде? Так не годится.

– Не годится? – переспросил дед.

– Не годится, – твёрдо ответила она. – Иди переоденься.

Расстроенный дед поплелся в комнату – думать, чего у него не так, и переоблачаться. Отсутствовал полчаса. Чем-то там шуршал, гремел ящиком шифоньера. Потом вышел.

Тётка глянула – и спиной к печке привалилась, затрясло её от невозможности смех сдерживать… Потому что дед стоял, готовый к выходу, в серых трусах поверх серых брюк.

…В магазин за хлебом в тот день так никто и не пошёл. Доедали что осталось.

А вечером тётка Маруся в лицах пересказывала нам с мамой эту историю. Мама, отсмеявшись, сделала серьёзные глаза и резюмировала:

– А всё это почему, как вы думаете? Потому что у папы – безупречный вкус!.. Ну ошибся слегка, а потом-то дошло: не сочетаются серые трусы с синими брюками! Серое – надо с серым, и никак иначе!

На том и сошлись.

Про женское

– Как какие семинары? Не помнишь, что ли, семинары начала восьмидесятых? Раз в месяц – будь добра, езжай в область и сиди там, в методическом отделе в каком-нибудь ДК, семинарься… Да я сама такие семинары пачками проводить могла, лучше ещё в сто раз. Как понесут нудень всякую, да с таким умным видом: планы партии – планы народа… До сих пор тошнит… Прям ты планами партии работягу во дворец заманишь, свой план выполнишь, ага. Фильм индийский – другое дело. Трио цыганское. Ну, а если уж тематический вечер, то буфет с пивом обязательно, а в конце по фойе чтоб Коробкин ходил, на гармошке частушки наяривал. Конечно, народ простой, да. Отсюда и потребности…

Ой, тьфу, сбила ты меня… Я ж совсем про другое рассказывала. Про Лидию Парамоновну… Помнишь? А то конечно, как не помнить… Хватит ржать. Нет, она тогда ещё не директором была, только-только кулёк окончила. Зав оргсектором. А я – детский сектор. Сколько нам было? Ну, ей лет тридцать семь, а мне уже за сорок…

И да, явились две такие на семинар, сошли рано утром с поезда, а в девять в фойе сидели, в каком-то дворце областном – в каком не помню уж, хоть убей. В десять семинар. Смотрю, Лидия – круть! Верть! И не раздевается. А помнишь, как одета была? Шляпа с полями из лебяжьего пуха, в комплекте со стёганым болоньевым пальто; на ногах полусапоги, тоже белые, на пять сантиметров молния на икрах не сходится… Но ведь это не главное, правда? Главное – ощущать себя солидной дамой, к месту и красиво одетой. А с этим у неё всё в порядке.

Ну вот… Мялась-мялась, полдесятого не выдержала:

– Валь-Валя, прикрой меня, – говорит. – Я тут… корову продала… у матери в деревне. Мне в магазин срочно надо…

То-то, я думаю, она всю ночь с сумкой не расставалась – и в туалет с ней, и под подушку… Ясно, деньги там большие были.

Иди, говорю, Лида. Прикрою.

Зарегистрировала её как присутствующую, всю мутотень семинарскую вытерпела, даже сделала вид, что записываю… На обед сходила.

В три часа является. Извинилась, пошла в кабинет. Пальто в гардероб сдала, шляпа на голове торчит – как можно с ценностью такой расстаться?.. Глаза горят, задыхается от возбуждения. В руках сумок нет никаких. Странно. Села рядом со мной, руки почти по плечи под столом спрятала. Посидели-посидели, внимание отвлеклось от неё, и вдруг она мне, шёпотом, не поворачивая головы:

– Валь-Валя… глянь, – и глазами вниз показывает, под стол.

Я так, как бы ненароком, вроде тесно мне за партой, отодвига-аю стул назад и глаза под стол скашиваю, куда она мне кивает. Под столом вижу её кулаки сжатые, пальцами вверх. Ну что – думаю? А кулаки по коленям стучат, отсчитывают: раз! два! три! – и:

– Ха!.. – кулаки разжались, пальцы-сардельки раскрылись…

Я такого в жизни не видела… На каждом-каждом пальце синенький-зелёненький-красненький-жёлтенький! – перстенёк сидит… Как говорится, и смарагды, и сапфиры, и яхонты… Вся шкатулка самоцветная. Эх, жалко ты не видела. А мне вовек не забыть. Лидка в лебединой шляпе, от жары отдувается, перья от дыхания колышутся; лицо блаженное, глаза к небу, рот полуоткрыт. А под столом – шуйца и десница огнём горят, сокровищами Хозяйки Медной горы переливаются. У меня в тот момент одна только мысль в голове проворачивалась: она ж и без колец-то свои пальчики-колбаски сроду вместе собрать не могла, как же теперь, окольцованная, управляться-то будет?

Но, как жизнь впоследствии показала, управлялась как-то.

Про грустное

Как же она его любила! Всю жизнь, с первого свидания… Знала всегда, главное – любить. И спорила с нами, подругами.

Он тоже, конечно… Поначалу. Она ведь красавица – кареокая, улыбчивая. Кожа белая с ровным румянцем, как яблоко сорта бельфлёр-китайка. До сих пор ни одной морщинки.

Замуж за него пошла, сына назвала его именем.