Владимир Кунин - Ночь с ангелом

• Название: Ночь с ангелом
• Автор: Владимир Кунин
• Жанр: Современная проза

Невероятная история произошла с писателем в купе спального вагона «Красной стрелы». На пути из Москвы в северную столицу писатель встретил… Ангела-Хранителя!

Этот, казалось бы, забавный случай – столкновение старого, ни во что не верующего человека с неким мифическим персонажем – стал основой романа отнюдь не забавного, смешного, напротив – пронзительно-грустного, наполненного глубоким смыслом. Мотивы мистической притчи и семейной саги переплелись здесь в единое и причудливое целое.

Одна излучших книг Владимира Кунина, от которой поистине невозможно оторваться.

---

Она ласково погладила Лидочку по голове, поцеловала в макушку и положила перстень на тумбочку рядом с узким диванчиком, на котором когда-то спал ее внук Леша Самошников, а теперь мучилась бессонницами его бабушка…

– Стоп, Ангел!… Подождите, – спохватился я, очнувшись от какого-то странного состояния полудремоты, полубодрствования. – Это вы мне все еще рассказываете? Или я все уже сам вижу?!

– Ну, в какой-то степени, наверное, чуточку и то и другое… – замялся Ангел. – Конечно, рассказываю вам это я, но вы, то ли в силу своей профессии, то ли это у вас врожденное, вы – человек с сильно обостренным восприятием. Поэтому вы невольно и как бы мысленно начинаете иллюстрировать мой рассказ своим воображением. И от этого вам иногда кажется, что вы не только слышите меня, но и видите то, о чем я вам рассказываю.

– Простите, что прервал вас, но последние минут двадцать я пребывал в некотором смятении… – извинился я.

– То, что вы прервали меня, это как раз неплохо. Не скрою, я уже давным-давно хочу в туалет, – ответил Ангел и спустил ноги на пол.

– Елочки точеные! Чтоб не сказать чего похуже, – удивился я. – Этим заявлением вы безжалостно искромсали мое любительское представление безбожника о житии святых, херувимов, серафимов, купидонов и ангелов!… Так вам, оказывается, как и нам, грешным, по детсадовскому выражению, иногда «пи-пи» хочется?!

– Не только «пи-пи», но и «ка-ка» даже, – заявил Ангел, встал и сунул босые ноги в красивые кожаные шлепанцы. – Мало того, Владим Владимыч, у таких Ангелов-расстриг, как я, и расстройства желудка бывают! Особенно после какой-нибудь уличной харчевни…

– Совсем добили! – простонал я. – Валите, валите в темпе, а то не ровен час…

Ангел ухмыльнулся и вышел из купе.

Я отодвинул занавеску, попытался увидеть начало рассвета.

Не удалось. Наверное, для рассвета просто еще час не подоспел.

…А потом, когда Ангел вернулся в купе и забрался под одеяло, я, чтобы избежать того тревожного и двойственного состояния, когда ты не понимаешь, мерещится тебе все происходящее или ты слышишь рассказ об этом, – решительно попросил Ангела отправить меня в То Время…

И тут же я увидел злобно и отчаянно рыдающего Толика-Натанчика!…

Он лежал в недостроенной часовне на плоских бумажных мешках с сухим цементом, отгороженный от всего мира кучей просеянного песка для раствора и толстыми стенами будущего маленького молитвенного домика, пока еще без крыши, без икон и лампадки…

А вокруг, по периметру всего двора колонии, вытоптанного ежедневными построениями, шел высокий забор, затейливо украшенный серпантином колючей проволоки и гирляндами сильных фонарей. Но вышек с автоматчиками не было. Какие-никакие, а дети, мать их!…

Лежал Толик Самоха на цементных мешках, а рядом валялись обрывки газеты «Смена», которую он растерзал в припадке дикой, звериной и горестной ярости…

У входа в часовню покуривали двое мрачных «бойцов» из Толиковой хевры. Сейчас никто не смел приблизиться к этим недостроенным стенам часовни, где куполом пока еще было холодное синее небо…

– Кто же ему эту газетку дал сраную?! – орал в телефонную трубку Лидочкин отец подполковник Петров со своей «спецслужбовской» Лиговки. – Я же вчера звонил тебе, мудаку, просил же!… Это же твое прямое дело! Ты же в этой колонии, в вашей кузнице преступных кадров, – зам по воспитательной! Политрук, извини за выражение, мать твою в душу… Просил же, как старого друга, – проследи, Витя! Не дай пацану вразнос пойти… Амнистия ж на носу для малолеток. Сбереги его, блядь! Просил же, Витя, – будь человеком!… Там ведь вся его семья в осадок выпала от этой статейки е…й! Они ж думают, что пацан еще ничего не знает про брата… Ну, все. Все, сказал! Кончай там блеять. Верю, верю… Давай, Витя, сделай. С меня пузырь. Ну, будь… Будь, говорю!…

Положил трубку, передохнул, сплюнул и сказал кому-то из сотрудников:

– И опером был говенным, и воспитатель из него, как из моего хера пулемет…

Но тут в кадре моего сознания вдруг возник бывший приблатненный пэтэушник Зайцев по немудрящей дворовой кличке Заяц.

Он заполнил собою весь экран обозримого мною пространства, и я сразу же вспомнил связанные с ним события, которые уже видел в ранее «отснятом материале»…

Странно, что я, давненько отошедший от кино, все еще продолжаю мыслить экраном, въевшимися в меня его законами, и в моих конструкциях того или иного эпизода при тщетных попытках выстроить их прозаическими средствами обнаруживаются торчащие уши монтажно-сценарных стыков. Неужто мне от этого уже никогда не избавиться?…

Но так удобнее. Увидел этого паршивца Зайца и сразу услышал, как в прошлом году на уроке труда в школе его обложила матом шестиклассница Лидочка Петрова – любимая девочка Толика Самошникова.

Вспомнил, как этот Заяц обозвал мать Толика «жидовкой»…

…за что Толик и всадил Зайцу отвертку в живот…

А потом решением районной Комиссии по делам несовершеннолетних был отправлен в воспитательную колонию усиленного режима на пять лет. Толик. А Заяц в больницу – на две недели…

Вижу я, как стоит заматеревший и хорошо одетый Заяц на углу проспекта Науки и улицы Бутлерова, на ступеньках кинотеатра «Современник», вместе со своим младшим братишкой – тихим и болезненным мальчиком, одноклассником Лидочки и Толика в То Время.

И слышу, как младший Зайцев говорит старшему:

– Дай пятерочку…

– Перетопчешься, – отвечает старший.

– Жалко, да? – ноет младший.

– Жалко у пчелки в жопке.

– Ну, трюндель дай… Чего скажу!

– Сначала скажи, а я посмотрю – давать ли еще.

– Нам сегодня после уроков училка «Комсомольскую правду» читала. Про Тольки Самошникова брата-артиста.

– Это который за границу дрыснул?

– Ну!

– И за что тебе треху давать? Подумаешь!… Сейчас все бегут, – презрительно сказал старший Заяц.

– Накрылся артист тама. Взорвали его с подельником, – уточнил младший Зайцев. – А перед этим два мильона ихних денег сюда переправил.

– Ври больше, – насторожился старший.

– Век свободы не видать! – побожился младший. – Сам почитай. Позавчерашняя газета.

Видно было, как у старшего Зайца в голове со скрипом зашевелились мозги. От такой непривычной работы Заяц сощурился, загуляли желваки под нечистой кожей скул. Переспросил на всякий случай:

– В какой, ты сказал, газете?

Младший понял, что вожделенные три рубля уже плывут ему в руки, и с поспешной готовностью ответил:

– «Комсомолка» за позавчера. И во вчерашней «Смене» – слово в слово! Только я не помню, как называется…

Старший Заяц достал трешку, протянул младшему, сопроводив акт расплаты воспитательно-педагогическим напутствием:

– Будешь опять клей «Момент» нюхать – яйца оторву! Понял?

И стал спускаться со ступенек кинотеатра.

– А ты куда? – спросил младший, любовно расправляя смятую трехрублевку.

– На кудыкину гору, – остроумно ответил старший. – Отвали!

И мне стало очень неуютно от недоброго предчувствия…

Сергей Алексеевич Самошников уже второй день температурил и не выходил на промозглые, холодные ленинградские улицы, чтобы совсем не расхвораться в такое нелегкое время.

А в «детской», на Лешкином диванчике, лежала Любовь Абрамовна с прыгающим давлением. Каждое движение вызывало у нее сбой нормального сердечного ритма, и в этот момент ей казалось, что сердце ее делает какой-то акробатический кувырок, а потом на пару секунд само замирает от испуга и удивления… И это было очень страшно!

Но Любовь Абрамовна – бывший участковый доктор – знала, что все сердечные недомогания обычно вызывают повышенное чувство страха, и поэтому уговаривала себя не впадать в панику.

– Я вам корвалол накапал, мама, – говорил ей Серега.

– Сколько?

– Сорок капель.

– Можешь еще десять добавить, Сереженька.

И «Сереженька» добавлял в рюмочку еще десять капель.

– Ты принял аспирин, сынок? – спрашивала его Любовь Абрамовна.

Только что на кухне Серега принял полстакана водки с перцем и поэтому бодро отвечал:

– Аспирин?… А как же?! Естественно, принял. Что это мы вместе расхворались, мама? Ну, прямо Кот Базилио и Лиса Алиса…

Фирочка вернулась с работы на полтора часа раньше обычного времени, увешанная продуктовыми сумками.

– Как мама? – спросила она с порога.

– Ничего, – ответил Серега. – Не хуже, слава те Господи…

– Что у тебя с температурой?

– Нормальная.

– Нормальная – это сколько?

– Тридцать семь и восемь. Но было же больше!

– Ты-то хоть не свались, Серенький…

– Иди к матери, а я тебе поесть приготовлю, – сказал Сергей Алексеевич.

– Не нужно. Я на работе перекусила. Я сейчас возьму машину и поеду в колонию к Толику-Натанчику. Мне звонил Лидочкин отец и сказал, что договорился с заместителем начальника колонии по воспитательной работе – нам в порядке исключения дают внеочередное свидание с Толиком. А ты оставайся дома и паси маму. И завязывай с водкой…